Очкасов отдал дело и, поблагодарив Шишкина, пошел на вокзал покупать билет на вечерний поезд. На улице в памяти всплыл адрес мастерской. На конке Очкасов проехал две остановки и через сто шагов оказался против ворот мастерской «Самокат». Ворота закрыты, но дверь с правой стороны воротины была приоткрыта. Переступив порог, Очкасов засомневался в правильности выводов дознавателей. Даже, если велосипедные рамы, цепи, шестеренки, колеса на спицах служили прикрытием, то уж точно не в таком количестве. На встречу Очкасову вышел человек с промасляной ветошью в руках. Очкасов спросил хозяина.
– Я тот самый хозяин и есть, зовут меня Иван Иванович, чем могу?
Очкасов предъявил жетон Департамента полиции и добавил, что служит в Пскове там, где жил прежний хозяин мастерской, убитый Гизингер Альфред Дмитриевич.
– Трагедия, надо же такому случиться. Хорошо, что виновных сыскали.
– Меня интересует, почему мастерская зовется «Самокат»?
– История длинная получится, но коль задали вопрос, слушайте. Все началось в самом конце прошлого века. Директор велосипедного завода в городе Риге Сан Саныч Лейтнер приспособил к раме немецкий мотор малых размеров Фафнир. Сделал привод к колесу и получился мотоцикл. Слышали что-нибудь про мотоциклы?
– Я же не с луны свалился.
– Так вот, идею подхватили в Москве и с 1908 года стали выпускать серийные мотоциклы со шведским мотором Дукс. Получилось чудо. Средняя скорость 60 километров в час, крутые подъемы ни по чем и дальность пробега громадная.
– Причем тут мастерская? – удивился Очкасов, хотя уже начал догадываться о назначении заведения.
– Техника имеет свойство ломаться. Причем регулярно и порой основательно.
– Понимаю, вы делаете ремонт мототехники? Дело выигрышное?
– Альфред первый додумался. Все оборудование придумал и даже брал в ремонт привезенные мотоциклы и велосипеды из других стран: Германии, Италии.
– Почему же тогда продал мастерскую?
– Разругался со своим компаньоном поляком, как его…
– Моравецким?
– Во-во. Зачем он вообще с ним связался? Поляк – революционер, стал своих друзей водить в мастерскую, прятать на складах запрещенные вещи. Все это Альфреду сильно не нравилось. Он долго уговаривал Моравецкого бросить стремные занятия, но ничего не вышло, разразился скандал.
– Где можно найти Моравецкого?
– Сказывают, сразу после убийства сбежал за границу.
– Мастерскую когда вам продали?
– За неделю до их конфликта, я сразу согласился даже не торговался. Деньги они разделили поровну при мне.
– И что? Гизингер сразу уехал в Псков?
– Так он женился, а в Пскове у него жилье оказалось.
– Зачем Альфред приехал в Санкт-Петербург в тот, последний раз?
– Ей, Богу, не ведаю, скорее всего вопросы у него оставались к поляку.
Глава седьмая
Пока Очкасов ездил в столицу, Мануйлов собрал сведения по месту жительства Аганиной-Гизингер. Зинаида закончила фельдшерскую школу при Мариинской больнице. Работала недолго, вышла за муж и уехала в Псков. Пыталась устроиться на работу, но вскоре ее мужа убили.
– Жалко женщину, – заметил Неустроев.
– Сказывают, любили они друг друга, – молвил Андрей Каримович.
– Посмотрим, что привезет Очкасов, думается мне, что убийцу столичные сыщики, как подобает не искали. Отделались тем, что лежало рядом.
– Соседи говорят, что ее даже на допрос не вызывали. Выдали тело в морге, как жене убитого, и прощай.
– Как же она тело везла до Пскова? – озадачился Неустроев.
– Не ведаю. Факт, что довезла. Отпели Гизингера в кладбищенской церкви и там же на территории упокоили.
– Ладно, Андрей Каримович, пошли по домам. Все одно до возвращения поручика ничего не высидим.
Очкасов успел заехать домой, помыться с дороги и надеть свой любимый кафтан приказчика и конечно картуз.
Неустроев с вниманием выслушал Сергея и согласился с его выводами о подтасовке фактов столичными сыщиками и причастности к убийству Моравецкого.
– Тебе не кажется, что пришла пора задать несколько вопросов вдове Гизингера? – спросил Неустроев.
– Что же ее в Департамент полиции вызывать?
– Разделяю твое замешательство, – Неустроев вышел из-за стола и подошел к окну:
– Как смотришь на то, чтобы навестить Аганину по месту жительства?
– Не знаю, считаю неудобным.
– Ты же к ней идешь не как молодой человек, а как поручик Департамента полиции. И поверь мне, повод более, чем понятный. Волей случая ты ознакомился с делом по факту убийства ее мужа и обнаружил допущенные столичными сыщиками неточности.
– Уверен, она примет меня за выскочку. Получается, что я, без году неделя в полиции, хочу оказаться умнее опытных столичных сыщиков.
– Именно так она и подумает. Надеюсь, далее ты сможешь убедить ее в обратном. Как только прозвучит фамилия Моравецкого, вдова должна оживиться.
– Чего его упоминать, ежели он проживает в Европе?
– Европа не луна. Именно принадлежность Моравецкого к революционерам тот самый мостик к нашей главной теме, к месту нахождения Парвуса?
– Больно мудрено, – засомневался Очкасов.
– Чего тут мудреного, когда одно за другое цепляется так, что не разорвать.
– Ладно, попробую, может и получится.
– Получится, ежели сменишь ипостась приказчика на начинающего чиновника. И еще во время беседы не хорохорься!
– Как это?
– Не вздумай отпускать комплименты и что-нибудь еще, называемое знаками внимания. Коли скатишься в пустое, то толку не станется.
– Может тогда вместе пойдем, вон как с огуречником хорошо получилось.
– Ты парень сообразительный, звание получил сверхурочно. Чем дольше буду тебя водить за руку, тем хуже станется для тебя самого.
После обеда Неустроев послал Очкасова в Департамент полиции, там ему приготовили материалы о социал-революционерах.
– С социал-демократами ты с грехом пополам разобрался. Теперь иди читай про социал-революционеров, или как они себя называют «эсеры». Особое внимание обрати на их «Боевую организацию», много там захватывающих моментов. Иди читай!
– Прямо сейчас?
– Без знания среды, с позволения сказать буревестников, делать в разведочном отделении нечего. Всех их объединяет одна общая страсть: – попасть в поле зрения полиции и уехать за границу. Кто-то отметился в ссылке, кто-то в тюрьме, а кто-то оказался на нелегальном положении. В Европе все они и каждый из них находятся под негласным наблюдением полиции. Вальтеру Николаи не надо организовывать сложных комбинаций, вербуй кого угодно. Думаю, сие понятно без лишних комментариев.
Доходный дом в Златоустовском переулку Очкасов нашел сразу. Поздоровался с дворником и под его пытливым взглядом проследовал в парадную. На втором этаже покрутил ручку звонка на двери с номером 51. Ожидал недолго, дверь открылась ровно настолько, насколько хозяин мог созерцать посетителя, мешала внутренняя цепочка.
– Меня зовут Сергей Иннокентьевич Очкасов, Департамент полиции, – поручик протянул к щели руку и показал жетон.
Дверь снова закрылась и тут же распахнулась, чтобы пропустить посетителя.
– Верно вы знаете, как меня зовут? Потому будем знакомы и проходите в переднюю залу.
Очкасов повиновался и присел на указанный хозяйкой стул.
– Много времени у вас не займу. Прошу меня выслушать до конца. Находясь по делам службы в столице, я случайно набрел на мастерскую с названием «Самокат». Сам уже давно мечтаю стать владельцем мотоцикла. Познакомился с хозяином и от него узнал про прежнего владельца мастерской Гизингера Адольфа Дмитриевича. Иван Иванович, так зовут нового владельца, поведал трагедию, произошедшую с Гизингером. Он же заметил, что сыщики особо не утруждались, подвернулся случай и они туда присовокупили убитого вашего мужа.
– Мне в петербургской полиции сказали, что убийца найден и понес заслуженное наказание.
– Может оно и так, но я не поленился и ознакомился с архивным делом по факту убийства господина Гизингера. Прочитал и согласился с Иваном Ивановичем. Понимаю, что приношу вам страдания, заставляя еще раз пережить трагедию. Но я не был бы так настойчив, коли не уверовал в причастность к убийству господина Моравецкого.
– А разве убийца не Моравецкий? – удивилась женщина и слезы выступили у нее на глазах, – подождите минуту, я принесу письма Моравецкого к моему мужу, они как два компаньона вели переписку.
Женщина отлучилась, и Очкасов наконец мог оценить внешние данные Аганиной. Высокая стройная брюнетка, платье длинное, целиком закрывает ноги, приталенное и стянутое в поясе мягким кожаным ремешком. Горловина платья обтягивает шею, рукава свободные, дутые, но на запястьях схвачены манжетами. Волосы собраны на голове, заплетенная коса обвивает затылок, лоб открыт, нос прямой, брови тонкие, четкие, в разлет, глаза зеленые и такие лучезарные, будто за ними включены маленькие лампочки. Губы полные и при разговоре нижняя губа выпирает немного вперед.
– За такой не грех и приударить, – пронеслось в голове, но тут же вспомнились слова Неустроева.
– Вот, почитайте! Боже мой, почему я не предъявила письма следствию? Хотя они со мной только один раз беседовали и то, когда я забирала тело из морга. Просто сообщили, что убийца установлен и наказан.
Очкасов посмотрел несколько писем и понял, что Моравецкий все время нуждался в деньгах. Других тем в своих письмах он не обозначал. Формы выпрашивания денег были разные. От вежливых, с упором на жалость, до угроз физической расправы.
– Значит, Иван Иванович был прав, а вам, Зинаида, морочили голову мои столичные коллеги.
– Они не сказали, что Моравецкий не убийца, они сказали, что убийца задержан и понес наказание. Я, наверное, сама так решила.
– Вы решили правильно, – молвил Очкасов и задержал свой взгляд на женщине.
– Если вы вздумали за мной ухаживать…
– Я вас перебью. Ухаживать не могу по двум обстоятельствам: помолвлен с девушкой, которую люблю с детства. И второе – мое жизненное кредо – восстанавливать справедливость. У вас есть жизненное кредо? Осмелюсь спросить.
– Я тоже мечтала помогать людям. Закончила фельдшерскую школу, но потом замужество, переезд и трагедия. Никак не соберусь с силами попроситься на службу в городскую больницу.
– Хотите я вам помогу?
– Нет, я все должна делать сама, так меня воспитали.
– Вернемся к нашей теме, – предложил Очкасов, – вы разрешите письма Моравецкого взять с собой. Обязуюсь вернуть через три дня.
– Не возражаю.
– Тогда буду вас ждать во вторник на Сенной площади в то время, которое назовете вы.
– Мне удобно в полдень. И, вообще, вам ко мне домой лучше не приходить. Вы понимаете?
Справка о беседе с Аганиной майору понравилась. Похвалил Неустроев за полученные письма Моравецкого, в которых четко просматривался мотив убийства.
За два месяца Очкасовым было проведено пять встреч с Аганиной. Настал момент, когда уровень обоюдного доверия позволил перейти к личности Парвуса. До этого Аганина уже дважды упоминала Громан в своих разговорах. Облюбовали столик в кофейне купца Амбарцумова в Константиновской слободе. Место не проходное, посетителей мало.
– Скажите, ваша подруга Громан, о которой вы несколько раз упоминали, не та несчастная женщина, связавшая свою судьбу с беглым социалистом Парвусом?
– Верно! Катенька без ума влюбилась в этого ловеласа и непорядочного человека.
– Ее надобно предостеречь. Любовные отношения с этим человеком могут испортить ей всю жизнь. Вы не представляете, как он опасен.
– Поздно, Сергей, поздно. Она уехала к нему в Константинополь.
– Куда-куда? – чуть не вскочил с места Очкасов, – в Турции нынче события, речь идет о государственном перевороте.
– Там речь идет о переходе от Османской империи к республиканскому правлению. К власти стремятся прогрессивные силы, именующие себя младотурками.
– Какой у вас богатый кругозор. Вы не дипломированный фельдшер, а атташе России в какой-нибудь стране.
– За три дня Катерина меня так просветила, что могу лекции читать о событиях в Османской империи.
– Каким образом Парвус, этот слон, поместился в наполненном событиями Стамбуле?
– Очень просто. Он официальный представитель ряда немецких фирм, торгующих с младотурками. Особенно тесно Парвус связан с концерном Круппа. Оружие и продовольствие сегодня приносят хорошую прибыль. Наконец этот человек получил то, к чему стремился всю жизнь. Он стал баснословно богат.
– Может теперь успокоится и забудет про Россию. Опасен был здесь и не менее опасен там, в Европе.
– Жальче всего мне свою подругу. Попользует ее, втянет в какую-нибудь историю и отречется. Я бы послала ей письмо, но уверена бесполезно.
– У вас имеется ее адрес? – удивился Сергей, – хотелось бы знать, где обосновался наш бывший враг.
– Адрес я вам принесу в следующий раз.
