Михаил Васильевич Шелест "Бастард Ивана Грозного"

Затянув двумя пологами, сходящимися у мачты, чёлн, чтобы не выгребать поутру воду и не мочить оставшиеся вещи, Мокша с Лёксой поспешили в землянку. С сумерками стало зябко. Хмары13 снова затянули небо, посыпал мелкий моросящий дождик, а в протопленной землянке они почувствовали себя дома.

Ночью они перетащили в землянку четыре сундука, взятые с казацких стругов, двенадцать маленьких бочонков с порохом, самопалы и сабли. Имелась на стругах и казна. Не такая большая, как хотелось бы Саньке, но для Мокши и Лёксы, не имевших денег вообще, и то, что они добыли, было несметным богатством.

Монеты представляли собой «белянчики». Санька видел такие в крымском музее. С одной стороны на монетах имелась трезубая тамга, с другой арабская вязь. Санька также помнил, что их начали чеканить при Первом Гирее в середине пятнадцатого века. В нумизматике и арабском Санька понятия не имел, поэтому с годом выпуска монет не определился.

Единственное, что помнил Санька, это то, что на одну монету можно было купить килограмм муки, а за четыре – курицу. Но это в Крыму… Мокша почему-то назвал монету «деньга». И тут Санька вспомнил, что в том же музее говорили, что очень долго на Руси штамповали похожие по размеру деньги. Но, по словам экскурсовода, «белянчик» на Руси имел двойную стоимость из-за большего веса14. А за копейку даже при Иване Грозном можно было купить три килограмма зерна.

В общей сложности у Мокши с Лёксой оказалось около трёх тысяч монет. Почему около? Санька принимался считать несколько раз, но всегда то Лёкса, то Мокша его сбивали, вероятно думая, что он играется. Поэтому Санька отмерил монеты горшком, а потом пересчитал количество в одном горшке.

Ракшай быстро сдружился с местными ребятишками. Посёлок состоял из двадцати трёх землянок и в каждой имелось по три-четыре разумного возраста детей. Как понял Санька, лет в двенадцать, человек уже считался взрослым, а, начиная лет с трёх, помогал по хозяйству.

Игры у разного возраста детей отличались. Старшие играли во что-то, похожее на лапту, средние – в разные прятки-салки-догонялки. Саньку допустили в среднюю группу. Но, не смотря, на то, что зерно уже было убрано, продовольственные заготовки продолжались. Лес – кормилец, отдавал жёлуди. Их запасали мешками. Как понял Санька, «на чёрный день».

Волхв, узнав, что Ракшай имеет дар Лешего, как-то призвал его и испытал, сначала опросив, какие травы знает, и как они могут пригодиться человеку. Потом отвёл в лес и проверил, как Санька в нём ориентируется. Санька лес до посёлка знал, как свою берлогу, потому что, когда ему было скучно, он доходил и до реки. Тут недалеко он как-то и встретился с волками, кстати. С волками, которые искали, чем поживиться в посёлке. А в нём имелись и овцы, и козы.

Санька тогда почувствовал волков издали, но, почему-то, решил, что он медведь. По крайней мере, от него должно пахнуть медведем. Так он подумал. От него и пахло на столько, что волки поначалу шарахнулись от него, но потом, рассмотрев, поняли, что обознались. Это была не вся стая, а трое разведчиков, поэтому Саньке тогда повезло выжить только благодаря отравленным стрелам и ножу.

Волхв готов был отстать от пацана, уже после демонстрации им охотничьих навыков. Ему оказалось достаточно стрельбы из лука, но Ракшай решил продемонстрировать волхву и работу пращой, и кистенём, чтобы потом не возникало вопросов. Пусть уж сразу перемелят ему кости. Тем паче, что Санькиных умений хватит не на одну «мельницу».

Волхв чуть ли не бегом вернулся из леса и быстро нашёл старосту. Тот занимался пересчётом инвентаря и подготовкой его к хранению: рихтовкой кос, смазкой и оборачиванием в промасленную холстину, ревизией и заточкой топоров и пил. В каждой семье имелись свои топоры, но и в общине должен быть запас. А вот двуручных пил имелось только две, и обе общие.

– Он, точно, Леший, – не отдышавшись от бега, сообщил старосте волхв. – Малой-малой, а знает лес не хуже меня.

– И что это нам даёт? – Сразу озаботившись, произнёс староста.

– Посмотрим. Коли договориться с Лесом, великая польза будет, а не договориться, уходить нам придётся. Лес противную силу не потерпит, а сила у мальца немалая. Но, похоже, сроднится он с лесом, слишком уверенно в лесу ведёт себя. Не давит на него лес. Да… Родич он тому мальцу, что мы отнесли к беру. Тот-то сгинул. Сожрала его медведица. Помнишь кровищу у логова?

– Помню, – передёрнул плечами староста.

– Во-от… Как бы не возмутил кузнец его на нас. Сердитый… А Лёкса… Та вообще зверем глядит…

– Задобрить надо, – снова передёрнул плечами староста.

– Надо… Но как? Видал, скокма добра понавёзли? И запасы съестные свои имеют… Закрома забили. Лабаз полный. Сам видел сколько мешков накидали?

– Видел. Кунами надоть откупиться.

– А ясак платить? Князю Рязанскому?

– А мож не приедут. В том лете не было. И за тем…

– О то ж, что не было… Значит, точно приедут по санному пути.

– Из общих наберём для Мокши.

– Мало кто даст.

– Пужнём, – сплюнув и скривившись, молвил староста.

– Пошто землю скоромишь?! – Взвился ведун. – Вот я тебе!

Он замахнулся палкой на старосту.

– Да ладно, тебе…

Староста затёр плевок ногой.

– На себя грех взял. Всё! Ступай!

Волхв крутнулся на месте и выскочил из кладовой, что-то недовольно бормоча и дёргая бороду за косицу.

Санька неожиданной «шустрости» волхва удивился и проследил его бег до кладовой. Волхв, в озабоченности, торопился, не оглядывался, и на слежку внимания не обратил, потому весь разговор Санька слышал и от двери отскочил вовремя.

Но волхв, выскочив из землянки, ни на что не обращая внимание, борзо поспешил по направлению к небольшому холму, на котором угадывалось капище. Для Саньки, не знакомому с поселением, всё имело интерес, и он последовал за волхвом.

Однако, уже у самого холма, его остановил какой-то мужичонка:

– Ты, малец, не ходи туда. Не зван ведь.

– Почему, дяденька? – Спросил Ракшай.

– У вас в селе все с богами говорят?

Санька непонимающе смотрел на дядьку, у которого вдруг на лице появилось понимание, и он стукнул себя ладонью по лбу.

– А-а-а… У вас же храм единого. Капища не видел?

– Не видел, дяденька.

Санька притворно шмыгнул носом и провёл под ним справа налево. Как он обратил внимание, все пацанята в деревне бегали, натурально «наматывая сопли на кулак». Вот и Санька, чтобы не выделяться, постоянно шмыгал носом и тёр нижнюю губу кулаком. Сам нос он привык лишний раз не трогать. Инструмент всё-таки.

– Вот Сварога и сыновей его славить пойдём, поглядишь. А сам не ходи на пуп. Ты не крещён, случаем?

– Креста нет, – обтекаемо ответил Санька, не желая отрекаться от Христа.

Это тело никто не крестил, а чья здесь душа, Санька не знал. Сам-то он крестился по православному обряду давно и причащался несколько раз, но в церковь ходил редко. То в лесу жил, то не пускало его что-то в храм.

Здесь, возродившись в новорожденном теле, Санька внимательно к себе прислушивался и усиленно молился, поначалу думая, что обездвижен и ослеплён недугом. То ли выпитым, то ли аварией, то ли параличом.

Потом, когда всё правильно понял, вынужден был научиться слушать тело и заставить разум включиться. А что тело, что разум были девственны и, во-первых – впитывали новое, а во-вторых – имели первозданные каналы чувств, связанные с чем-то большим.

Санька не понимал, что это, но ЭТО ему сильно помогало. Трудно было не утратить ЭТО, при общении с родителями, потому что, когда появлялись они, ЭТО «пряталось». Санька думал, что ЭТО было лесом. Духом леса. Но потом понял, что ЭТО не только лес.

Санька обратил внимание, что начинал знать о приближающемся снеге или дожде заранее. А Мокше для этого нужно было потрогать амулеты, висящие у него на поясе. Перед охотой Мокша доставал из сумки заячью лапку с двумя перьями и подвешивал себе на шею. Тогда охота была удачной. Саньке для того, чтобы знать, «где сидит фазан», амулеты не требовались. Мало того, он научился «успокаивать» дичь.

Так же было и с грибами-ягодами. Санька всегда знал, где, что растёт. Это он в конце «экзамена» продемонстрировал волхву и у того «снесло крышу».

Санька до конца не понимал, причины возбуждения колдуна, потому что и Мокша, и Лёкса тоже спокойно находили нужные им корешки, даже под слоем снега. Но, опять же, с помощью амулетов.

В конце концов Санька стал догадываться, что родительские амулеты «забивают» голос его «Леса» и вскоре научился не обращать на них внимание. Подсказки слышны стали чётче. Стала проявлять себя и интуиция, только Санька ещё плохо понимал её намёки. Чувство тревоги возникло перед отплытием на чёлне с родителями, но деваться было некуда и Санька отбросил его. А можно было бы прислушаться и постараться избежать встречи с казаками.

Хотя, тогда Санька не проверил бы себя в схватке и они остались без барыша.

По возвращении в поселение Санька по-настоящему почувствовал давление на себя капища и окружающих его амулетов. Первые ночи он спал плохо. Он привык к свободе воли, а свободы здесь не было. Духи охраняли деревню и подавляли чужую пришлую волю. Только воля пропущенная через амулет могла вырваться наружу. Так же, как амулет защищал владельца от чужой воли и духов. А Санька амулета не имел и на него тут же накинулись все собранные в этом месте души.

Однако Санька бороться с ними не стал. Он их не боялся, потому что давно понял, что страх, как и остальные душевные страсти, застит ум и сердце. Души попугали-попугали Саньку ночами, да и сгинули, поняв, что Санька в них не нуждается.

Души, как обычные рэкетиры, сначала хотели запугать, а потом предложить услуги по охране и посреднические услуги по связям с богами. Но у Саньки уже была своя «крыша» – небо голубое, а потребности в богах он не знал.

Глава 4.

– Мокша! – Раздался голос волхва из-за двери сразу после третьих петухов. – Разговор есть.

– Ты что не спишь? Камлал всю ночь? – Усмехнулся Мокша.

Он уже тоже не спал, да и Лёкса с Ракшаем уже позавтракали. Лёкса всё ещё сцеживала грудное молоко, а Ракшай, которому трёх лет ещё не стукнуло, с удовольствием молоком подкармливался. Потому и рос, как на дрожжах.

– Разговор есть за твого мальца, – повторил шаман. – Выйди.

В русских духовных традициях о шаманах не упоминалось. Их называли волхвами, ведунами, колдунами, но не шаманами. Санька же вчера явно слышал на капище стук бубна и какие-то подвывания. Он всё же прокрался в сумерках почти к самому капищу со стороны леса и на фоне пламени костра видел пляшущую фигуру волхва.

Мокша вышел и огляделся. Лес стоял тёмный, а над степью розовело. Лёгкие облачка вырывались изо рта при дыхании.

Шаман сделал несколько шагов к реке и обернувшись остановился.

– Отдай мне своего Ракшая, – сказал он, не поднимая взгляд от земли.

– Зачем? – Удивился Мокша. – Да и не мой он. Он сам по себе. Он брата сын, Микая. Пришёл с нами силу леса принять.

Шаман потоптался нерешительно на месте.

– У меня нет детей… Ты знаешь…

Старик помолчал. Мокша понимал к чему клонит шаман, но ждал.

– А у него… У Ракшая… Дар у него великий. И духи так сказали, и я сам видел. Я должен усыновить кого-нибудь.

– Не станет он шаманом, Рогдай. Охотник он.

Шаман поморщился. Лицо скрывал полумрак, но его гримасу Мокша разглядел.

– Общине нужен такой шаман, Мокша. Я не дружу с Велесом. Нет у меня его силы. Но я собрал духов предков и Перун нас тешит присутствием.

– И как ты передашь ему силу Перуна, если он пришёл за силой Велеса? Капище Перуна не примет его.

– Уже приняло, – тихо сказал шаман. – Перун примет Ракшая. Ты прав… Я всю ночь камлал: сначала в капище, потом в святилище. Ты сам сродни шаману. В твоей кузне тоже встречаются земля, металл, огонь и вода. Ты знаешь, как говорят боги.

Мокша не стал переубеждать ведуна. На самом деле Мокша с Перуном говорил только про металл. Мокша спрашивал Перуна: «когда?» и всегда получал ответ. Цветом металла, искрами, ковкостью. Потом Велеса просил: «укрепи!», и опускал изделие в купель, и только что тягучий металл становился крепким. Вставал. Мокша называл такой металл – сталь. Ничем другим Мокша не отвлекал Богов. Но зачем об этом знать колдуну?

– Я Ракшаю не владетель. Племяш он мне. Сам говори с ним.

– Я долго мыслил, как свести богов воедино… И удумал. Мы вместе обучим его. Я усыновлю душу и передам свои премудрости, а ты передашь ему свою науку15.

Мокша вздохнул и развёл руки.

– Как договоришься… Хотя он интересовался моим делом, но не особо.

Санька, действительно, не особо интересовался железом. Его больше прельщало дерево. Он и раньше много резал из него и открыл для себя некоторые секреты, но сейчас, по малолетству, пока раскрываться не хотел, но очень хотелось взяться за стамеску и вырезать что-нибудь эдакое.

Он стоял у двери, слушал разговор отца с ведуном и думал: надо ли ему становиться посредником между богами и людьми? Людьми неблагодарными… Он всегда вёл отшельнический образ жизни, по сути. Кто-то иногда приезжал в его зимовье. Тогда Санька обеспечивал гарантированную рыбалку или охоту… Но остальное время жил в лесу один. Редко брал к себе кота. Те выживали чаще. Собак не заводил, дабы не привлекать тигра. Кот животинка знамо какая, не придёт, пока сам выживает. Потому Санька жил в лесу бобылём.

Что характерно, и сын его и дочь были пристроены хорошо. Обоим были когда-то куплены квартиры в Москве. В итоге, дочь вышла замуж за немца и уехала в Берлин, а сын женился на голландке и уехал в Голландию. Россию дети позабыли. Жена Санькина как-то переживала, но выдюжила, а Санька сильно запил и в оконцовке умер.

– Слушаешь? – Спросила Лёкса. – Что бают?

– Ведун усыновить хочет, силу передать.

– Так и думала, что он на тебя глаз положит. Не отказывай ему. Зачем тебе такие враги?

– Не моё это… Камлать… Я по-другому вижу. Мой дом – лес…

– То мниться тебе. Твой дом – люди. Их беды и чаяния. Ты – зверь только по имени. Потому, принимай дар богов и живи с людьми ладно. Прими навык отца и навык ведуна. Великая в том сила случится. То польза может быть великая.

Санька насупился. Для себя он всё давно решил. Не зазря судьба забросила его под сиську медведицы. Не зазря он детёнышем оказался в диком лесу. И слышал лес, и видел, и чувствовал… Чужие Боги не интересовали Саньку. Кузнецом? Ну, может быть. Но ведуном? Замполитом людей, которые относят детей в лес? Это – увольте…

Никогда Санька не был балаболом, да и за «базар» привык отвечать. А тут… Камлай не камлай, а случится то, что случится. Никогда не играл он в азартные игры, потому, что знал, что это не его игра. Стенка на стенку, один на один, это – само то. Оно. А судьба? В чужих руках? Не доверял он себя никогда и никому.

А с другой стороны, что ему мешает в любой момент удрать? В тот же лес? Если вдруг его не правильно поймут, или он не правильно интерпретирует смысл сказанного богами, или духами. Лесов тут много, как сказал Мокша. А понять этот мир с помощью ведуна и кузнеца будет проще. Кузнечное дело и в его время было в почёте… И кто ему запретит заниматься и металлом, и деревом? Железа на Руси вроде, как мало. Руду, он помнил, везли через Новгород, а по Дону только готовые изделия.

Хотя, вспомнилось ему, кроме верфи на Дону, были ещё верфи на речке Воронеж. Там росли дубы вперемешку с соснами. А ещё в её верховьях этой реки нашли залежи бурой железной руды, из которой лили пушки и ядра. Это Саньке рассказывал Воронежский краевед, приезжавший к ним в Шипов лес с проверкой наличия и сохранности самого старого дуба.

Вот бы куда перебраться, – подумал Санька.

Однако он помнил, что и верфь, и литейные заводы возникли при Петре Первом, а какое сейчас время Санька так и не знал, но вряд ли Петрово. Коли казаки свободно шастают и народ грабят. Санька расстроенно крякнул. Не знал он историю России. Может и шастали, – подумал он. Екатерина Вторая, кажется, прибрала запорожцев «к рукам».

Санька снова недовольно крякнул и решил, что нужно получать образование. А кто больше всех ведает, как не ведун?

Открылась дверь.

– Выйди, Ракшай, – бросил Мокша, хмурясь. – Поговори с Ефимом.

Ведуну он говорил одно, но сам-то знал другое. Его это сын и Лёксы, и разрешать кому-то усыновлять сына он не хотел. Лёкса ему точно глаза выцарапает, коль узнает.

Ракшай вышел.