Дмитрий Казанский "Будни науки…"

Будни науки…
Дмитрий Казанский

Фантастика, к счастью, не умерла как жанр. Это подтверждает и интерес читателей. Кстати, повесть ранее выходила в авторском сборнике «Для чтения вечером».

Будни науки…

Дмитрий Казанский

Жуке и Сёмке – с любовью

© Дмитрий Казанский, 2023

ISBN 978-5-0060-7941-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Арсений проснулся от холодного прикосновения к руке… Но он не стал сразу открывать глаза, вскрикивать и испуганно таращиться вокруг – в этом не было никакой нужды. Он уже давно знал, что это означает. Это его собаке Жуке пришло в голову, что солнце уже достаточно высоко, и поэтому сейчас она стояла рядом с диваном, на котором спал Арсений, и слегка тыркалась холодным носом в его свесившуюся руку. Он перевёл взгляд на стенку – там висели часы. Шесть двадцать пять, однако… Ну что ж, у собаки хорошее чувство времени – через пять минут вставать пришлось бы по-любому. Жука, что характерно, тоже повернула голову и посмотрела на часы…

Арсений перевернулся на бок, заложил одну руку под голову, а указательным пальцем другой на мгновение прикоснулся к собачьему носу. Жука виляет хвостом и что-то бурчит на собачьем языке и, кажется, призывает его окончательно отбросить чары Морфея, уж раз утро такое хорошее сегодня выдалось. Он перевёл взгляд на окно – да, утро действительно славное. Прямоугольник окна делал видимым кусок неба и ещё небольшое дерево. На дереве были видны уже первые бодрые листочки и сидел такой же бодрый скворец. Да и вообще – спалось сегодня хорошо, так что его настроение плюс синее небо за окном, да плюс добрая мохнатая собака на полу, – всё сложилось в нестабильную, но прекрасную комбинацию, которую мудрые древние люди назвали как-то раз загадочным словом «гармония». Впрочем, это продолжалось недолго – собака подняла с пола хозяйский тапок и положила на край дивана, прямо на простыню. Знает ведь, как реально поднять своего хозяина… Арсений подскочил, резко стряхнул тапок вниз с простыни, потом откинул одеяло, сел на диване и спустил ноги вниз. Диван был уже довольно облезлый, надо сказать. Но весьма уютный, на нём Арсению порой снились замечательные сны. Ну да ладно, ночь ушла, начался день. Арсений потянулся, встал с дивана и пошёл в ванную, на ходу массируя затылок. Долгое разглядывание себя в зеркале он не любил. Действительно, что толку смотреть на свою уже весьма морщинистую физиономию? Какой смысл кукситься от увиденного? Да, ему уже накатило полста – ещё можно продержаться на сносном уровне здоровья пяток лет. А там – посмотрим. Загадывать он не любил. Зато вот пока побыть гедонистом ему в это утро никто не может запретить.

Кстати, уж если мы вспомнили про возраст и пока Арсений бреется и фыркает под душем, можно попутно заметить, что зрелость на стыке со старостью – это ведь интереснейший для описания период. Но почему же практически никто из толковых писателей об этом не пишет? Хотя особой загадки тут, видимо, нет. Писать про этот период – сложно. А вот писать про молодых – оно и полегче пишется, и полегче продаётся, это понятно. Мы таких писателей не можем обвинять – каждый делает, что считает нужным и посильным. Но всё-таки думается, признак значимости писателя – это как раз если у него есть что-то не только про молодость. И, соответственно, адресованное зрелым читателям. Спору нет, зрелый читатель весьма привередлив. Чтобы он не закрыл книжку на второй странице, нужно изрядно поработать над фабулой и стилем. Тому, кто таки отважится писать что-то для поживших людей, нужны по меньшей мере три составляющие. С одной стороны, нужно понимание жизни, свой личный опыт поражений и побед. То есть, собственная зрелость, знание предмета, так сказать. С другой стороны – нужно мастерство, чтобы чтение давало удовольствие в плане стиля. С третьей стороны, а может быть, это и есть самое главное – нужно собственно желание писать, делиться чем-то с миром, который в эту пору жизни у большинства людей вызывает омерзение. Увы, такова природа вещей… Поэтому хороших книжек, где не слишком лживо, но увлекательно описана жизнь человека крепко за полтинник – навскидку особо и не вспомнишь. Разве что «Хромая судьба» на ум приходит. Тем не менее – именно тут лежит очень важный пласт, просто мало кто к нему не боится подступиться. Такая вот печальная ситуация… Да, увлекательно писать что-то важное про жизнь на фоне собственных угасающих желаний – тут от пишущего нужна ещё и смелость. Так что тут всё очень непросто, да…

Впрочем, это неважно сейчас – наш герой-то, оказывается, уже вышел из ванной и перебрался в кухню, где готовит себе завтрак, а собака сидит снизу и наблюдает за процессом. Вот сейчас он мелет порцию кофе, держа свою ручную кофемолку у живота, и одновременно обследует холодильник. Ага, колбаса пока есть. Яйца – тоже. Теперь он засыпал кофе в турку, подбавил огня – можно переключиться на яичницу. Пожарить яичницу – казалось бы, чего проще? Но одним глазом надо глядеть за кофейной туркой, другим глазом – на настенный монитор, где бежали утренние новости. За яичницей можно было следить носом, но как вот следить за собакой на полу, чтоб на неё не наступить? Явно нужен был третий глаз…

У Арсения были некие свои забавности, если не сказать странности. Он был изменчив и зачастую внутренне противоречив. С одной стороны, например, он жутко злился, когда на стол подавали холодную селёдку прямо из холодильника. Посторонние люди это часто считали снобизмом, но они смотрели неглубоко. А он считал очевидным, что селёдка на столе не должна быть холодной – тогда вкус уходит. Есть холодную селёдку – это просто глупость, лень и неуважение самого себя и своих гостей. Это как пить холодный чай. Кстати, о чае. Тут почему-то бывало всё как раз наоборот. Когда у него бывали приступы жадности, а это случалось иногда зимой – он запросто мог, например, взять два кем-то уже использованных пакетика чая и на их основе пытаться заварить новую порцию. Когда он был молодым, жил в общаге, иногда ел неделями только хлеб и голубей (и только по праздникам – плавленые сырки) – ему совсем не казалось, что экономить – глупо. Н-да, насколько же противоречивым получается человек, выросший в одних условиях и живущий ныне в других… И снобизм тут, кстати, абсолютно ни при чем. Противоречивая эпоха формирует противоречивых людей. Такой вот материализм… Ну да ладно…

Вскоре они с собакой отправляются гулять на берег. Арсений захватил свой обшарпанный термос и бутерброды, так как прогулка продлится часа три, пока они не устанут. Сегодня солнечно, но море слегка волнительное, балла два, не больше. Пляж неширок, собственно песка маловато, во многих местах почти вплотную к воде подступает трава. Сейчас как раз то время, когда на ещё молодой траве яркими пятнами выделяются жёлтые одуваны. Классно… Он не спеша идёт вдоль кромки воды, периодически уворачиваясь от резких выплесков волн, вдыхая солоноватый воздух, и его траектория остаётся ещё некоторое время на песке, пока её не слизнёт следующая волна. Жука бегает за чайками, гавкает на них, они в ответ пикируют на неё. Жука – смелая собака, хотя средняя чайка будет даже слегка побольше, чем она сама. Когда игры с чайками надоели, она убегает куда-то в траву. Да, тевтоны были явно не дураки, коль ходили воевать эту землю ещё тысячу лет назад. Солнце, барашки на волнах и качающиеся верхушки сосен – три важнейшие характеристики этих мест. К подошвам прилип мелкий песок. Надо было бы шарф повязать – ветер прохладный, несмотря на май. Ноги всё-таки слегка намокли, но это его не сильно расстраивает. Периодически в поле зрения появляется его собака – она выбегает из травы, приглашающе смотрит на него, потом опять скрывается. У неё уже грязное пузо и явно счастливая морда. Через некоторое время Арсений слышит, как она опять радостно гавчет где-то в стороне, скрытая высокой травой…

Были у них с Жукой ещё вечерние прогулки, но они были как-то в целом погрустнее. Виной тому видимо, было садящееся в море солнце. Оно указывало на Запад. С Западом у Арсения были вообще-то довольно сложные отношения. Он его и любил и не любил одновременно. Вечером он периодически подходил к самой кромке воды, глядел куда-то за море. Для многих людей поколения Арсения, возможно, само слово «Запад» и эта вот ситуация – когда ты стоишь один и смотришь в сторону Запада – наполнена символическим смыслом. Да, для некоторых из его бывших знакомых ещё не так уж давно Запад был средоточием самого важного и правильного, они себя ассоциировали с ним и рвались туда, как только начали осознавать себя. Да, возможно и для него самого там было нечто притягательное, особенно пока был молод и падок до красивых этикеток или лозунгов. Но с годами, особенно после поездок в Японию и Непал, он начал относиться к так называемым «западным ценностям» с определенным скепсисом, хотя, разумеется, отдавал должное результатам человеческой активности, которая неизбежно сопровождает желание человека перестать быть эксплуатируемым и стать самому эксплуатирующим, разбогатеть и стать первым парнем на деревне. Потом, уже попозже, когда Запад получил пару щелчков по носу и перестал доминировать, – Европа стала для Арсения просто тихим уютным местом. И теперь садящееся солнце вызывало у него чисто эстетическое удовольствие и только отчасти, иногда – мысли о прошлом.

С другой стороны, симметрии ради надо заметить, что было время, когда и тут, на родных просторах, желания активничать на утеху бандитам или быть вписанным в «систему» у Арсения абсолютно не было, несмотря на бодрящие призывы тогдашних властей. Так что он вообще ушёл на время во внутренний мир. Лет на двадцать, как минимум. Как пел тогда ещё БГ: «…Я ушёл в тонкий мир с головой». И, видимо, поэтому относительно неплохо сохранился, кстати.

Но мы уклонились в сторону. Сейчас всё же утро и вечерние мысли можно отогнать в уголок сознания. Пока мы исследовали глубины психологии предпожилых мужчин, прошло уже больше часа. Арсений, надо признаться, уже слегка притомился, бродя меж валунов, и сейчас решил перекусить. Подходящее бревно нашлось довольно быстро. Арсений стряхнул с него песчинки, присел, поставил рядом с собой термос и раскрыл пакет с бутербродами. Откуда-то из травы немедленно вынырнула Жука и уселась рядом, тяжело дыша. Погода сегодня была скорее всё же ветреная, на небе была некая мешанина из энергично перемещающихся разновысотных облаков. Арсений, подняв воротник куртки, с прищуром какое-то время смотрел на небо. Это, разумеется, ему не мешало попутно прихлёбывать горячий чай и скармливать кусочки колбасы собаке. Жука, расположив своё мохнатое тело с подветренной стороны, ничуть не возражала против такого времяпрепровождения. Ей тоже было хорошо тут. Хотя колбаса могла бы быть чуть менее сухая, на её взгляд. Минут через пять Арсений допил чай, стряхнул крышку, потрепал собаку по спине и они, чрезвычайно довольные и повеселевшие, отправились между валунами в обратный путь.

В последние полгода иногда тут, у самого дальнего валуна, Арсений встречает Эрику, симпатичную невысокую хозяйку добрейшей лайки с именем Зита. Хозяйке лет 35 по виду, она придерживается мнения, что её Зита – ужасно опасная собака. Арсений не считает нужным спорить, хотя ему очевидно, что это не так… Эрика по жизни занимается какими-то сложными проблемами, связанными с развитием детей. Но своих детей у неё пока нет. Когда они встречаются, то прогулка естественным образом затягивается – они бродят между сосен, кружат по тропкам, кидаются друг в друга шишками, смеются и болтают о всяком-разном, иногда усаживаются на ближайшее бревно и угощают друг друга вкусным чаем из термосов, жуют бутерброды, обмениваются разными мыслями и впечатлениями. Зита, сидя рядом с бревном и всё это созерцая, часто делает такую морду, что можно вполне подумать, что ей тоже хочется поучаствовать в диалоге. Ну, или как минимум помочь с бутербродом Арсению. Жука, к слову сказать, более спокойно смотрит на всё это… Собака чётко знает, что другой собаке хозяин колбасы не даст – не так он воспитан… Она в своё время позаботилась об этом…

Как-то раз летом во время таких минут Арсений заметил, что у Эрики под курткой была поддета блудливо розовая кофточка. Или свитерок, сейчас уж и не упомнишь. Его разочарованию не было предела, он такие вещи отчего-то яростно ненавидел. С самого детства. Розовый он считал проститутским цветом. Такая вот у него была очередная странность. Он на целый месяц радикально изменил маршрут своей прогулки. Эрика долго недоумевала, писала ему вопросительные смс-ки, он их упорно игнорировал… Потом, правда, эта ситуация как-то постепенно рассосалась, Арсений таки поборол свой комплекс, прогулки возобновились и даже стали интереснее во всех смыслах. Арсений в какой-то момент осознал, что испытывает к этой миниатюрной уютной женщине довольно тёплые чувства. Эрика была чуть лопоуха, носила короткую стрижку и замечательно грассировала, что, на взгляд Арсения, делало её просто неотразимой. Его по-мужски к ней тянуло, но она не подавала никаких знаков взаимности. Староват он для неё, чего ж тут непонятного…

Но сегодня Арсений с Жукой никого у дальнего валуна не встретили и гуляли в задумчивом одиночестве. И поэтому уже через час они пришли домой. Арсений помыл пузо и лапы собаке, переоделся и поднялся на второй этаж к себе в кабинет. Там он некоторое время смотрел почту, что-то распечатал, кому-то отвечал или давал указания, шуршал своим блокнотом. Потом позвонил матери, послушал её бормотанье, повздыхал заодно с ней, поругал падение нравов, обещал заехать, как только высвободит минутку. Ещё попозже пообщался с дочуркой, но довольно коротко. Она там у себя готовила очередную загадочную выставку (какие-то ретрофутуристы, как услышал Арсений, но что это может означать, постеснялся спросить – его мгновенно уличили бы в полном бескультурье, чего не очень хотелось). Дочь была сильно взволнована – кажется, её кто-то из партнёров подвёл, выставка была в опасности, Арсений так и не смог вникнуть. В каких-то ещё мелких делах прошёл час. Захотелось, однако, чаю, и он спустился в кухню. Жука тут как тут. Арсений открыл настенный шкаф и углубился в его исследование. У него там стояло порядка дюжины разных чашек на все случаи жизни и на все дни недели. Он вообще считал кощунством и полным неуважением к себе пить постоянно из одной чашки. Неважно, чай это или кофе. У него поэтому были отдельные чашки для трудовых будней и для расслабляющих дней. Для одиночного чаепития и для чаепития с компанией друзей. Чашки, как и рубашки – должны ежедневно меняться. Ну, или почти ежедневно. С одной стороны, формально сегодня был будний день, и следовало взять соответствующую чашку (вернее, стакан с подстаканником). Но, с другой стороны, Арсению сегодня предстояло лететь в Стокгольм по довольно приятному поводу – так что день обычным считать никак нельзя. В результате подстаканник был отодвинут и была выбрана дизайнерская чашка для особых случаев. Если попытаться её обрисовать, то лучшее слово, которое можно использовать, – это «парадоксальная». Как чашка может быть парадоксальной? Да запросто. Многие дизайнерские чашки именно такие. Но эта, к счастью, была ещё и удобная, ухватистая. Пить из неё полагалось, когда мир вокруг готовил какие-то испытания или сюрпризы владельцу чашки. Вообще, подобрать себе правильную чашку, – соответствующую твоей индивидуальности, – как выяснилось, стоит определенных усилий, Арсений в этом убеждался неоднократно. Редко в жизни бывает, чтобы тут и объём, и форма, и цвет, и толщина стенок, и ручка, и звук опускаемой в чашку мельхиоровой ложечки, и скорость остывания – чтобы всё было как надо, чтобы ничего не бесило. Это совпадает крайне редко, увы. Но тем приятнее чаепитие. И потому такие чашки нужно тщательно беречь и не давать чужим.

Так что Арсений, наслаждаясь минутами чаепития, походил с чашкой по дому, постоял перед окном, сжевал мятную печеньку, но, увидев время, понял, что с чаепитием уже стоит помаленьку закругляться. Да, время на исходе, надо бы уже выдвигаться. Ну что же, пора так пора. Он быстро собрал маленький рюкзачок, проинструктировал робота, потрепал свою маленькую мохнатую собаку и спустился в гараж. И теперь мы его можем обнаружить садящимся на свой мопед-жужжалку, чтобы, оказывается, ехать к ближайшему аэродромчику. Хорошо, что их понастроили последнее время по всей стране с почти такой же плотностью, как и мачты операторов мобильной связи. То есть в каждом населённом пункте – хоть один маленький аэродром для локальных самолётиков, но точно был. Это тоже, кстати, было последствием Второй Большой Реформы. Возможно, кто-то молодой уже подзабыл – поэтому слегка напомню: это была реформа налогов. В новом формате госбюджета было объявлено сто позиций и людям было предложено самостоятельно выбирать, какие позиции финансировать своими налогами. Но, впрочем, об этом много и хорошо написано у более авторитетных авторов…

Арсений доехал до их поселкового аэропортика, купил у бабушки Тони в будке талончик, послушал её дежурные инструкции, покивал головой, потом заполнил предполётный журнал и пошёл выбирать себе аэроплан. Они все в ряд стояли на поле, порядка дюжины, все уже не новые, но вполне ещё пригодные. Последние годы транспортная политика тоже приобрела новые очертания. Наконец довели до ума индивидуальные портативные вертолёты (выпускались даже ранцевого типа – для любителей), поэтому для локальных перемещений – в аптеку, за хлебом и т. д. – использовали в основном их. Кто-то умный подсчитал, что перемещения с помощью дорог в местности сельского типа (учитывая гигантские затраты на их содержание в масштабах страны) – это для людей отнюдь не дешевле, чем полёты на одноместных вертушках. Дороги, конечно, пока остались, их использовали для перевозки чего-нибудь крупного. А на маленькой одноместной вертушке можно было улететь километров на 10—15, не дальше. Смертность была, если кто из пессимистов вдруг заинтересуется этим вопросом, примерно такая же, как в Токио от столкновения лбами при взаимных ритуальных поклонах (в Японии такая статистика реально велась – это не шутка). Поэтому Арсений приехал сюда на мопеде, а свою вертушку оставил дома – ему надо было сегодня до города, а это под сотню километров, далековато для вертушки.

Петрович, механик аэродрома, вполне справлялся со своей работой – самолётики стояли в ряд, чистые и ухоженные. Взгляд Арсения упал на стандартный двухместный Як-900-битурбо. До городского аэропорта, если честно, лететь вообще всё равно на чём. Там, в городе, самолётик надо будет оставить и дальше лететь уже на большом самолёте, через море и уже не самостоятельно. То место раньше называлось «аэропорт», и все понимали, о чём идёт речь, а теперь называлось более модным словом «хаб», и к этому многие старики относились довольно иронично. Да, раньше было всё попроще как-то… Но до Стокгольма иначе не добраться из этой глуши, к слову сказать. И, в общем-то, Арсению надо было бы уже слегка поторапливаться. Он отвязал свой аэроплан от колышка, забрался в него, немного поёрзал на сиденье, потом пристегнулся и взглянул на панель управления. Даже приоткрыл рот и поцокал языком. Это потому, что позавчера летал по делам на этом конкретном аэроплане. А вот сейчас увидел в углу приборной доски свежую надпись гвоздиком про неоднозначные взаимоотношения какого-то Славика и Нюрахи. Арсений вздохнул и нажал кнопочку стартера. Пока мотор грелся – послушал через наушники навигационную и метеорологическую инструкцию, и через две минуты он уже взлетел над берёзами, развернулся и, покачав Петровичу крыльями, двинулся к городу. Всё как всегда…

…Через час с небольшим он уже сидел в зале ожидания международного хаба «Груздево» и слегка меланхолично процеживал толпу. Вон молодая мамаша поволокла пёструю девочку-гундявочку. Можно было бы, конечно, немного в уме помоделировать завтрашний доклад, но особого смысла в этом Арсений не видел. Всё-таки это был скорее констатирующий доклад, а не дискуссионный. Он решил расслабиться. В принципе в аэропортах ему нравилось – тут как бы некие вневременные механизмы включались. Ты ещё не там, но уже и не тут. И неизвестно, сколько это может продолжаться. Некоторые заполняли время шопингом или развлекались в буфете, но он предпочитал в полной мере насладиться столь нечасто выпадавшей ему эмоцией. Самое главное, что нахождение в этом месте и получасовое ожидание давали возможность дистанцироваться от суетного, помедитировать. Когда мысли домашние уже улетучились, а мысли командировочные ещё не пришли, то в незанятой голове начинают прорастать вообще довольно неожиданные вещи. Типа того, что обостряются даже чувства… Например, если совсем немного напрячь свой внутренний слух, то в этом месте очень чувствовалась энергетика перемещений, то есть грусти от расставания, облегчения и радости от встреч, и ещё примешивалась что-то третье типа надежды на изменения. Флюиды этих трех видов прямо роились в воздухе – лови не хочу. Арсений был к таким вещам весьма чуток, и флюиды пикировали прямо в его душу, вычищая всякую дрянь, там неизбежно накапливающуюся от серых будней только-только прошедшей зимы.

Кстати, пока есть небольшая пауза в перемещениях Арсения и нет нужды описывать, что он видит или чувствует при этом, можно пояснить – а зачем, собственно говоря, Арсению понадобилось в Стокгольм. А то, возможно, это не очень-то и пока понятно.

Дело в том, что сейчас было то время, когда в обществе развернулась и ещё явно не закончилась активная и нешуточная борьба за стандартизацию собачьих ошейников. И конца действительно пока не было видно. А для общества это был весьма важный вопрос. Планетарного масштаба, какие уж тут шутки. Хотя бы потому, что собак на планете в 10 раз больше, чем всякой мутной и психически не очень здоровой публики, которая нагло оттягивает на себя внимание не очень умных СМИ и строит из себя обиженных. Борьба за лидерство на рынке ошейников породила настоящий бум – новые бренды создавались и с треском лопались не раз и не два. Шумные тендеры на поставку ошейников для государственных собак держали фокус внимания социума похлеще свадеб и разводов звёзд эстрады, расследования и вызванные ими скандалы следовали один за другим и не стихали потом месяцами. Да и вообще – полтора миллиарда собак, уже не государственных, требовали внимания, тут не поспоришь. Было две фазы в этом процессе. Сначала были ошейники сами по себе – это продолжалось лет десять, пока шла так называемая романтическая фаза. Потом японцы выбросили на рынок много дешёвых домашних роботов довольно приличного качества, и все внезапно додумались до того, что такой робот вполне мог бы гулять с собакой, если у хозяев не получается по какой-то причине. Но как роботу одеть ошейник на собаку? Вот тут и полезли проблемы. Роботы были поначалу глуповаты, скажем так. Для робота нужно сделать специальное программное обеспечение, деваться некуда. Возник большой конфликт между ведущими софтостроительными фирмами. Софт для роботов от фирмы Orange противостоял софту фирмы Multisoft. И так бы ещё много лет продолжалось, не приди в голову Арсению, тогда ещё начинающему программисту, одна забавная мысль о том, как можно было бы программировать искусственный интеллект вообще и роботов для одевания ошейников, в частности.

Если серьёзно, то это софт высшей сложности на самом деле. И денег такой софт стоит тоже немереных – потому как предназначен для работы с живыми существами. Был ещё софт для ловли насекомых – летающих и ползающих – но тот подешевле. Надо ведь постоянно реагировать на движения собаки, но добиться цели и не сделать ей больно при этом. Да и сами ошейники бывают весьма разные. Разработка лаборатории, которой руководил сейчас Арсений, носила инновационный характер и сотрудники пробовали свежий софт на своих собаках. Хотя были и иные пилотные группы собак, разумеется. Вот, к примеру, с ротвейлерами или овчарками проблем почти не было, а версия софта для вертлявых фокстерьеров до сих пор не ладилась. Важна не только природная флегматичность той или иной породы, но и то, что она думает про робота, как к нему относится. Те же фоксы, к примеру, люто ненавидели роботов, считали их просто пластиковыми придурками, гавкали и кусали за манипуляторы, когда те пытались их зафиксировать. А вот таксы от радости ложились на пол и при этом переворачивались на спину – и хоть тресни, пока сообразишь, как надеть на неё (на таксу) ошейник. Роботы сильно напрягались от таких непосильных задач и даже зависали, скажем так.

Но отступление надо видимо завершать, ибо, наконец, позвали в самолёт. Через пять минут под крылом Арсений мог уже видеть кромку берега и уменьшающиеся с каждой секундой деревца и домики. Все бы хорошо, но ту самую девочку-гундявочку с её молоденькой мамашей посадили очень близко от Арсения, что, конечно, его слегка раздосадовало, мягко говоря… Попытки отвлечься от детских воплей и найти что-то путное по телику в спинке впереди стоящего кресла ни к чему не привели. Выбешивало то, что у них не было даже передачи про природу – уж, казалось бы, что проще… Какое-то время Арсений в основном ёрзал в кресле и мрачно думал, как бы заткнуть мамашу с её мерзкой дочуркой и остаться при этом относительно гуманным. Но потом вернулся к своим мыслям. Он уже чётко понимал, что будет озвучивать на лекции, которую ему, согласно многолетнему ритуалу, предстояло прочесть собравшимся. А вот после лекции, когда будет фуршет, – вот там возможны интересные вопросы и неформальные моменты. Вопросов Арсений не боялся, даже с подковырочками. Вся работа лаборатории Арсения логически разбивалась на теоретическую часть и на практическую. И они были развиты в неодинаковой степени, разумеется. И важно было не проговориться о некоторых теоретических моментах, которые скоро пойдут в практическую реализацию и уже сейчас важны с коммерческой точки зрения. У лаборатории была пара договоров с одной могущественной фирмой (которая и выступала основным инвестором, понятное дело), и она не очень бы обрадовалась неаккуратности Арсения. Но и уходить в молчание перед журналистами тоже не следовало. Поэтому Арсений и размышлял, как сбалансировать интересы, как отвечать на вопросы коллег, журналистов и конкурентов. В полемику он вступать не собирался, только сухое информирование. Тут, конечно, нужна определенная аккуратность и даже щепетильность – но тут Арсений был вполне подкован, так что вероятность сболтнуть что-то важное практически отсутствовала.

Вскоре самолёт начал опускаться, прошмыгнула стюардесса, всех попросили приготовиться. Ну понятно, всё как всегда. И через несколько минут Арсений уже бодро вышагивал по шведской земле, неся на руках девочку-гундявочку. Её раскрашенная мамаша семенила рядом, пытаясь попутно заинтересовать собой нежданного помощника.

2

…Арсений поверх очков обвёл глазами аудиторию. Он тут практически никого не знал лично, в лучшем случае – по переписке. Вообще говоря, не лишне уточнить – формально сегодняшнюю награду Арсению вручали не за прикладные вещи, а наоборот, – за теоретические (или даже мировоззренческие) следствия из его практических разработок. Поэтому тут и собрались на 90% теоретики. Как выяснилось, методы разработки программного обеспечения для одевания на собаку ошейника дали весьма глубокие теоретические последствия. Так бывает иногда. Хотя изначально казалось – а в чем проблема то? Вот стандартный домашний робот со встроенным процессором, вот собака, вот программка для процессора. Но как объяснить роботу с каким угодно быстрым процессором, что собака – это собака, ошейник – это ошейник, и ещё – нельзя собаке делать больно? Арсений нашёл в этой теме такие глубины искусственного интеллекта, что всем мало не показалось. Поэтому пошли публикации, всякие дискуссии, поднялся научный ажиотаж, и венцом всего было сегодняшнее заседание, посвящённое его разработкам. Тут уж не увильнёшь – тут надо было быть лично, порядки у Комитета по фундаментальным инновациям ещё остались прежние, с патриархальных времён. Фрак, бабочка, речь, потом ещё брифинг, коктейль, приветствие монарших персон, что-то ещё. Хорошо хоть, что фрак и бабочку можно было взять на месте, в ателье неподалёку. Первой шла слегка чопорная процедурная часть. Собственно награду Арсению вручал бодрый сухонький старичок с пронзительно синими глазами. Когда-то давно известный хакер, кстати (правда, поговаривали, что он слегка тырил чужие идеи). Но, по-любому, он был первым, кто поставил старый вопрос в новой редакции – а до чего можно в конечном счёте допрограммироваться? И что, соответственно, можно вложить в робота? Где тот максимум, который делает робота уже полезным, но ещё не опасным? Как попасть в диапазон поведения, где робот не будет опасно самостоятельным, но и не будет раздражающе глупым?

И Арсений в своих работах по, казалось бы, изначально довольно простой и сугубо прикладной теме докопался до таких глубин программирования и придумал такую теорию, что это несколько лет назад привлекло весьма большое внимание научной общественности. Ну а вот теперь это всё вылилось в то, что ему вручили награду самого престижного научного общества.

В зале и на балконах расселись седовласые маститые учёные и Арсений, получив тиснёную золотом грамоту, чек и медаль на ленточке, сейчас как раз начинал свой доклад – это была вторая часть процедуры. Он глотнул водички из специального древнего стакана с вычурной гравировкой, потрогал головку микрофона и приступил. У него был ровно один час – так полагалось по регламенту, который создался больше ста лет назад и тщательно соблюдался до сих пор.

Начал Арсений издалека, с простого и теперь уже общеизвестного. Одним из первых установленных им фактов стал тот, что собаки на самом деле прекрасно понимают телевизионное изображение, просто раньше оно делалось на иной частоте и по другим принципам. И собакам это было, видимо, весьма неприятно. Догадаться было не очень сложно, на самом-то деле.

Доклад, забыл упомянуть, надо было делать по старой традиции на английском языке. С ним у Арсения не было особых проблем, но это вызывало лёгкий внутренний протест. Потому что история несправедлива, увы. Но, если быть честным, русский язык сделать международным – это, конечно, сильно негуманно по отношению к тем, для кого он не является родным. Логичность в русском языке – её ещё поискать надо. Медведица, львица, но отчего-то слониха и бегемотиха – лучшее тому подтверждение. Свинина, но курятина – аналогично. Почему нельзя одинаково? Никто не знает… Это просто маленький пример, понятно… Арсений не лингвист, но даже ему бывает удивительно или даже неловко иногда от парадоксов родного языка.

Кстати, попутное наблюдение: ведь язык, на котором излагаются знания, которым пользуется наука, неизбежно станет через какое-то время языком образования. Ну, а отсюда уже полшага до языка профессионального и даже бытового общения. Поэтому достаточно уничтожить книги на оригинальных языках, переписать их (или то, что выборочно нужно) на некоем избранном языке и через 100 лет вы получите это в качестве языка повседневного общения. Поэтому инвестиции в книгопечатание и виртуализацию всего массива знаний цивилизации оказались столь эффективными для изменения менталитета людей и для перехода к единому языку. Оригиналы, первоисточники, конечно, кое-где ещё остались (хотя не факт), но доступ к ним сильно ограничен для обычного человека и какие-то знания оттуда, соответственно, тоже запросто не получишь. Арсений не предполагал, конечно, что англичане додумались до такого изящного способа порабощения всех прочих. Но так само собой получилось по ходу экспансии по миру. Он, кстати, вообще находил англичан двуличными. История ведь обошлась с англичанами довольно милостиво – их островное расположение и ресурсная пустота отбивали у нормального внешнего агрессора охоту вести с ними серьёзные и затяжные войны. Так, пару раз слегка помахали мечами – и всё… Смысла особого не было. И это, похоже, сформировало у англичан в результате некое ощущение своей национальной безнаказанности, можно, наверное, это и так сказать. А коварная политика позволила им быстренько рассорить конкурентов (простодушных материковых жителей), опередить их в захвате ресурсов и после этого создать себе плацдарм для нравоучений остальным. Теперь всё, поезд давно ушёл – делёжка закончилась – и можно казаться мудрыми, рассказывать другим о так называемых либеральных ценностях и отговаривать их от жестокости, агрессивности и попыток вернуть англичанам «должок». А говорить о духовности англичан – вообще смешно. Если же опять вспомнить японцев: ведь когда их крепко щёлкнули по носу – они вняли и успокоились. И теперь у них главное в мироощущении – это то, что они гости на этой земле, просто пылинки, влекомые ветром в пучину. Тут уж не до доминирования – успеть бы хоть чуть-чуть прочувствовать красоту цветущей сакуры – им это поважнее будет. И это правильно, в общем. Помните знаменитое хокку Катаоке Такафуса «Легче гусиного пуха… Жизнь улетает… Снежное утро»? Н-да… Англичанам-же, уже явно клонящимся к закату на исторической арене, хотелось всё-таки послать послание потомкам, сделав на прощание свой язык международным…

Впрочем, Арсений уже, оказывается, прочёл почти половину своего доклада, отхлебнул ещё водички из стакана, которым пользовался, похоже, сам шведский король из позапрошлого века, и теперь слегка нудно, методичным голосом сообщал аудитории примерно следующее…

«…Сегодня в очередной раз хотелось бы привлечь внимание к вопросам самосознания у искусственно созданных устройств. Насколько самосознание необходимо для осмысленной деятельности? Да, давно уже стало ясно, что для действительно полезной деятельности запрограммировано должно быть гораздо больше, нежели тривиальный набор реакций на некоторые входные воздействия. Упрощённо говоря, цели программы должны совпадать с целью её запустившего человека: тогда он сможет на какое-то время даже заняться чем-то иным, программа будет делать то, что нужно, – то, что ей диктует встроенная система целей и ценностей… Самомодификация своих собственных встроенных программ должна быть, безусловно, допустима, но… в каких пределах и, я извиняюсь, под чьим контролем это должно проходить? Ответ прост, но непонятно, как его реализовать, – нужен встроенный самоограничитель или вынесенный контрольный блок – иначе говоря, самосознание. Мы имеем пару „управляемый – управляющий“, и эта пара в совокупности и образует нечто интересное для нас. Способное к так называемому „поведению“ – в соответствии с той или иной системой инкапсулированных ценностей. Тут спора особого нет, всё понятно… Это азы кибернетики…»

Арсений опять поправил очки и поднял голову. Телевизионщики располагались сбоку. Среди тех, кто сидел в зале и вникал в суть, не наблюдалось особого однообразия. Кто-то внимательно слушал, что-то даже помечая для памяти, кто-то дремал, большинство разглядывали свои коммуникаторы – видимо, писали смс-ки или расписывали втихую «пулечку». В принципе всё, что он говорил, было опубликовано там или сям, так что слушать, затаив дыхание, такой уж большой нужды у собравшихся не было, на самом деле. Арсений это понимал. Отсутствие интереса у большинства людей практически ко всему – это, пожалуй, не так уж и плохо. Это означает, что базовые вопросы всё-таки удалось решить, пусть иногда схематично и без нюансировки, – но пирамиду Маслоу тоже не отменишь ведь. А дальше – уж каждый сам себе придумывает, что ему интересно, – начинается индивидуальный прогресс. Другая фаза развития, с другими пружинками…

«…Так кто скажет, как может быть устроено сознание робота? В двух словах ответить непросто. Для начала поймём, что сознание в существенной степени определяется подсознанием. Но, как все знают, – наше, человеческое сознание и наше же подсознание „сидят в разных кинотеатрах и смотрят, вообще говоря, совсем разное кино“. Это сказал Накамура ещё 10 лет назад – и мне очень нравится эта метафора. Но подсознание – это всё-таки некий „люк“, само продуцировать поведение оно не может. Но оно может „намекать“ сознанию на желательные варианты поведения. Каким-то пока неясным образом транслируя эти намёки из иной части реальности. Той, которая не является умопостигаемой, но является эмоционально постигаемой. Так что повторить эту схему или эту логику формирования поведения на уровне программы можно, предусмотрев у программы тоже некий „люк“ в иное. Казалось бы, тут всё понятно – на уровне схемы, во всяком случае… Но, увы, на этом пути имеются серьёзные затруднения…»

Арсений опять обвёл взглядом аудиторию, но это было чисто моторное действие – отдельных лиц он не выделил, всё было слито в монолитную массу – люди, стены, люстры, ковровые дорожки в проходах, золочёные набалдашники кресел в партере. Сознание всего этого не разделяло. Это как идёшь по лестнице, но саму лестницу-то и не видишь. Или как покупаешь мороженое, а киоск и продавщицу в нем не осознаешь.

«…Нам остаётся только признать, что существует некое пространство, вполне возможно, не физической природы в традиционном понимании, где осуществляются ментальные транзакции, назовём их так. Коннект с этим пространством может осуществляться через подсознание, в том числе свойственное человеку. Выход вовне осуществляется через уход внутрь – простите за парадоксальное построение этой фразы, но, похоже, что дело обстоит именно так. Запрограммировать такой трюк невозможно, поэтому можно говорить лишь о степени приближения к этому механизму. Другой аспект не менее интересен: не надо стремиться подсознание подчинить сознанию, то есть вербализация всего того, что происходит при коннекте – путь бессмысленный. Можно попытаться проделать обратное – позволить подсознанию распространиться на сознание. Давайте попытаемся представить, что изменится в „поведении“ некоего объекта, у которого доминирует подсознание над сознанием… Для начала вполне возможно, что по-иному будет организовано взаимодействие с органами чувств. Как конкретно? В частности, в том смысле, что механизмы интерпретации, возможно, будут задействованы иные. Вспомним, как люди видят внутренним взором звучащую вне их музыку. Или ещё как-то – сейчас довольно большое поле вариантов. Важно допустить, что органы чувств будут доставлять некие сигналы, которые порождают не мысли в нашем традиционном понимании, а внутренние конструктивы иной природы. Возможно, в качестве примера – под воздействием одного и того же сигнала в разных случаях инициируется и начинает резонировать и развиваться некая внутренняя музыка с неопределённой интенцией, а не начертанные на внутреннем экране слова, предписывающие пойти на кухню и разогреть ужин…»

Арсений, чтобы сделать небольшую паузу, опять взял в руку тот самый исторический стакан, немного покрутил его в пальцах, потом отпил из него. Поверх кромки стакана он взглянул в зал и понял, что его доклад всё-таки разделил аудиторию на две неравные части. Одни, их было поменьше, оживились, до них доходили метафоры и аналогии доклада, другие – постепенно мрачнели, но упорно ждали математики. Ведь только там, где есть математика, там есть и наука – так учили многие поколения.

«…Так всё же – что надо конкретно сделать, чтобы дать вашей программе хоть какой-никакой интеллектишко, пусть для начала самый примитивный? Что такого хитрого надо придумать, чтобы язык сознания и язык подсознания смогли описывать одно и то же? Формулировка, как это часто бывает, обманчиво проста – надо научиться понимать язык эмоций, сигналы эмоционального универсума. Опять надо идти путём квантификации. На сегодняшний день мы, видимо, в состоянии выделить три типа эмоциональных квантов, три типа первичных сигналов: смех и радость, горе и боль и третьим будет благодать и ощущение услышанности. Термины сугубо рабочие, сами понимаете. Но что надо сделать, чтобы робот научился понимать не слова, а эмоции, которые передаются иным способом, по иному протоколу и с помощью иных носителей сигнала?»

Собственно говоря, это и сделал Арсений, и это было озвучено в третьей, заключительной части доклада. Там была сухая наука, одни формулы с графиками, неинтересно тут пересказывать… Но там был прикольный мостик к понятию сознания, надо было коротенько пробежаться по этому вопросу.

«Понятно, что признак способности общаться на ином, эмоциональном языке – это не есть признак сознания. Поэтому пойдём дальше. Спросим себя немного в других терминах: а что есть осознающий себя объект? Как неосторожно сказал в своё время некто В. Пелевин (вполне возможно, это произошло даже случайно), в человеке есть два глаза, два уха и два мозга, только об этом долго не могли догадаться. И оба мозга что-то там своё такое думают, это важно. А вот разность интерпретаций порождает некую силу… Это есть полиментализм, строго говоря, но именно он определяет саму возможность самоосознания. Обнаружить себя можно только если выйти за свои пределы – привет Курту Гёделю. И это ещё во многом определяет „силу мысли“. Прямо как разность потенциалов в физике…»

В этот момент кто-то из классиков в первых рядах так активно засопел, что Арсению стало мгновенно понятно, что дедушка с ним не согласен. Отлично, что хоть одного человека в зале удалось вывести из состояния душевного покоя и безмятежности, которое так часто сопровождает маститых учёных. Регламент сегодняшнего заседания не предполагал дискуссии, но было бы интересно пообщаться с патриархом хотя бы в кулуарах.

«…Спросим себя: а что будет с сознанием дальше? Индивидуальное сознание должно развиваться в сторону коллективизации, объединения с другими сознаниями. Некоторым индивидуумам это понятно с самого рождения, другим непонятно до самой смерти. Коллективная (восточная) идентификация, пожалуй, потенциально будет поинтересней индивидуальной (западной), но путь в иное каждому приходится проделывать индивидуально. Нет ли тут противоречия? Считать себя и своё сознание частью чего-то большего, объемлющего – возможно, более полезно, чем упорно полагаться на свой личный потенциал».

Нельзя, конечно, сказать, что Арсений свой доклад читал на автопилоте, но в то же время в голове у него невольно происходила некая параллельная жизнь. Она, как это часто бывает, не была напрямую связана с темой доклада и вообще с происходящим в зале. Это многие, видимо, замечали за собой. Арсений каким-то вторым сознанием думал сейчас о Жуке. О том, что она сейчас может делать. Скорее всего, она спала, но Арсению надо было в этом убедиться. Но сделать это можно было только из гостиничного номера.

Но, впрочем, процесс двигался куда надо, и Арсений добрался-таки до конца своего доклада, компактно подвёл итоги сделанного и завершил доклад под аплодисменты – не то чтобы сильно бурные, но вполне пристойные. Собравшиеся начали расходиться из аудитории. Кто-то в тихой задумчивости, кто-то – в состоянии эйфории. Арсений мельком подумал, спустившись в зал и уже смешавшись с выходящими: «Не сказать, чтобы очень ажиотажно всё прошло, но в целом вполне даже неплохо…»

3

В принципе, Арсению уже хотелось побыстрее отсюда исчезнуть. Доклад он вроде сделал, на вопросы ответил, медальку получил. Но исчезать не положено по регламенту, н-да. Надо было ещё выдержать коллективное фотографирование, светскую болтовню с монархом и его супругой и в конце – торжественный обед. Поэтому Арсений приготовился ещё какое-то время улыбаться, быть милым, слушать всякую чушь и играть роль научного светилы.

Групповое фотографирование у него не оставило каких-то позитивных эмоций. Его поставили в центр, слева и справа образовались какие-то весьма чопорного вида люди, половину из которых он не знал и никогда не видел. Спереди, метрах в десяти, расположились довольно многочисленные аккредитованные фотографы со своими треногами и вспышками. По внутридворцовой трансляции невидимым распорядителем было объяснено, когда всем собравшимся надо застыть и улыбнуться, после чего яростно защёлкали затворы. Словечко «яростно», по ощущению Арсения, как нельзя лучше отражало внезапный шквал звуков и вспышек. Прямо как на расстреле, честное слово… Ему стало слегка неуютно, но приходилось стоять и не выпендриваться. Потом всю группу распустили и началась фаза индивидуальных селфи с Арсением. Это было непривычно и неприятно. Но приходилось терпеть, дело Арсения того стоило. Особенно позабавили селфи с откуда-то взявшимися детьми. Видимо, это были будущие князья и графья. Им будет приятно показывать в своём кругу фотки с такими корифеями науки. Ну-ну… Наконец, все нащёлкались, Арсений почувствовал некоторое облегчение в окружающей обстановке и подошёл к фуршетному столику – надо было промочить горло.

Едва он успел пригубить шампанского, как увидел, что в его направлении движется высокая женщина благородной наружности и плюгавенький мужчинка во фраке. Дама была, мягко скажем, преклонного возраста, но двигалась плавно и на удивление красиво. Её спутник не производил такого величественного впечатления, но, очевидно, тоже был «при деле». Видимо, был лоцманом при своей подруге. Или, скорее, супруге. Пара приблизилась к Арсению, дама поднесла к глазам лорнет и, убедившись, что они прибыли по назначению, мягко проворковала что-то приветственное в адрес Арсения. Он, в свою очередь, как мог, вежливо поздоровался и учтиво поинтересовался, чем его скромная персона заслужила внимание столь благородных господ. Дама для начала дала возможность Арсению визуально проинспектировать свои многочисленные брильянты – видимо, чтобы он проникся и затрепетал, но следующие полчаса терзала его своими мыслями по поводу современной молодёжи и её нравов. Арсений, разумеется, вставлял эпизодические реплики и даже пытался пробросить некий мостик к теме своего выступления, но это получалось не очень успешно. Поток слов, исходящий от этой великолепной женщины, остановить было невозможно. Выплеснув на Арсения своё негодование общим состоянием дел, дама внезапно возжелала узнать, можно ли корректировать подсознание этих малолетних негодяев. Арсений не то чтобы озадачился, но ему пришлось почтительно повторить некоторую небольшую, но существенную часть своей недавней лекции. Тезисно, конечно. Похоже было, дама проспала его лекцию почти целиком, но сейчас вот взбодрилась и решила всё-таки уточнить занимавшие её аспекты. Её невысокий спутник держал её под руку и периодически жалобно напоминал, что это же всё написано в брошюрке, которая была в раздаточном материале. При этом он нежно поднимал на неё глаза и называл по имени.

Арсений, скрыто глумясь, рассказал благообразной даме и её спутнику про становящийся популярным у математиков детерминационный анализ, вскользь упомянул о том, как установить связь между неизмеримыми понятиями и почему шкала силы зависимости для такого случая принципиально не содержит цифр. В этой науке было, конечно, больше моментов из теории вероятностей. Оказывается, не всякую связь можно изобразить цифрой. Но можно запахом или цветом. «Это женщинам должно понравиться», – сказал Арсений, улыбнувшись. Дама кивала, но через минут десять, наконец, утомилась. С удовлетворённым видом, убедившись в том, что репортёры её сфотографировали достаточное количество раз, она наконец решила заняться чем-то ещё. Благо тут было много интересных для неё персонажей, которые могли бы в достаточной степени оценить её бриллианты, не то что этот фанатик науки. Она элегантно поправила хризантемку в петлице своего спутника-лоцмана и они наконец отошли от Арсения. Тут он увидел, что, оказывается, она была в платье с сильно открытой спиной… Очень сильно открытой. Н-да, ну что тут сказать… Арсений поскорее отвёл взгляд…

Зато с монаршей особой всё проскочило отлично. Пять минут взаимных улыбок, вопросы про погоду, про долг учёного перед человечеством, потом аккуратный заброс «Ну как там в России, сейчас живётся-то?», не менее аккуратный ответ «Я вижу, Вам это интересно. Это приятно. В целом неплохо, да». Потом ещё селфи на память на фоне какого-то красивого панно с историческим сюжетом. В общем, всегда бы так…

Фоном в его голове шли мысли о Жуке. Действительно, о чём же, собственно говоря, может думать человек, получивший час назад очень нехилую премию и международное признание за исследования собачьего интеллекта? И не только собачьего, как попутно выяснилось. Арсения в какие-то моменты жутко, прямо-таки иррационально тянуло домой, к своей собаке. Вот и сейчас тоже закрутило… Он мысленно представил, как она лежит, свернувшись калачиком на коврике в его доме в тысяче километров отсюда. Как подрагивают её уши, когда на улице раздаётся шум. Она думает, что это идёт он, но потом по звуку понимает, что это сосед, и расслабляется. Собака была для него настолько дорога, что у него часто перехватывало горло, когда он думал о ней. Некоторые люди удивлённо и даже обиженно поднимают брови, когда им чётко дают знать, что собака чище и достойнее и её общество часто потому предпочтительнее. Арсений не то чтобы стал в последние годы мизантропом, но для него сделать выбор в пользу собаки не составляло ни малейшего труда. Он обычно и не особо скрывал от окружающих, что реально считает себя «в ответе за тех, кого приручил». Да и вообще, полагал он, собака оказывается ближе к богу, чем они, эти самые окружающие, в большинстве своём. Кто из окружающих был поглупее – тот бухтел, обижался и считал Арсения мизантропом. Но Арсению было наплевать, признаться.

Сейчас его окружала всё же слегка иная ситуация – по регламенту после кофе-брейка было ещё обязательное блиц-интервью, потом неспешный, но очень торжественный обед (блюда были так себе, признаться). Блиц-интервью, кстати сказать, Арсению не понравилось вовсе. Изначально ему думалось, что всё будет как-то слегка поглубже, что ли. Вопросов хороших не оказалось вовсе. Или он просто не дождался? Да вроде нет – он ведь сегодня не перехватывал инициативу во время интервью, как частенько с ним бывало в другие разы. Он действительно иногда заводился и начинал растекаться мыслью по древу, так что интервьюирующий хватался за голову. Но не сегодня – тут всё было чинно и неинтересно. Вообще говоря, Арсений, конечно, осознавал свою харизматичность. При всём том у него хватало чувства юмора не воспринимать себя самого слишком всерьёз. Вроде бы обычно удавалось… Ну, а сегодня во время этой пытки тупыми вопросами Арсений с голливудской улыбкой просто на разные лады повторял уже звучавшие в докладе моменты – в слегка облегчённых формулировках, конечно. Но внутри накапливалось глухое раздражение.

Так что после завершения доклада и всех последующих торжеств некая не то чтобы печаль, но, скорее, лёгкая меланхолия всё же незаметно прокралась в Арсения. Чувства победы не было, хотя сама победа была. Так бывает со многими людьми. И выйдя уже ближе к вечеру из этого большого и красивого здания, Арсений сначала просто расслабился, пару минут постоял на ступенях, подышал свежим северным воздухом, покрутил головой, поглядел на низкое, готовое задождить, небо. Да, видимо, эмоции придут попозже, как говорят опытные люди. Он пнул брошенный кем-то окурок со ступеньки и двинулся к стоянке такси: пора было ехать к себе в гостиницу.

4

Поднявшись в свой номер, Арсений первым делом решил проверить, как себя чувствует его маленькая рыжая зверюга. Благо ноутбук был рядом. Коннект с домом произошёл весьма быстро. Арсений, немного поводил джойстиком и увидел свою собаку там, где и ожидал – в большой комнате, недалеко от настенного экрана. Она дрыхла кверху пузом в кресле – так она частенько делала в его отсутствие. Экран, на котором появлялось изображение Арсения, был смонтирован так, чтобы Жука видела и слышала его отовсюду в большой комнате. Арсений шепотом позвал собаку, и по тому, как мгновенно дрогнули её уши, он понял, что она его ждала и тут же услышала. Собака спрыгнула с кресла и подбежала к экрану. Она решила лизнуть экран в том месте, где, скорее всего, был нос Арсения. Арсений спросил её: «Ну что, мохнопузя, как там у тебя жизнь?» Собака в ответ села и забарабанила хвостом по полу, и у Арсения отпустило всё внутри… Кстати, чуть отпрыгнем в сторону – Жуке, как помнил Арсений, было явно приятно слово «шуршунчик» и в той же степени неприятно другое слово – «тримминг». Какие у неё возникали ассоциации от слова «шуршунчик» – было загадкой, но, когда при ней произносилось слово «тримминг», она поднималась и демонстративно выходила из помещения, плавно поводя на прощание хвостом. И ещё полдня потом дулась. Видимо, она находила это слово непристойным.

Ещё Арсений научил свою собаку вызывать его, когда ей это надо. Для этого под экраном невысоко над полом был дополнительно повешен маленький сенсорный экран, и собака могла подходить и тыкать носом в большую зелёную кнопку. Проходило пять-десять секунд, Арсений на другом конце принимал вызов, и они могли видеть и слышать друг друга. Так они общались, если Арсений был в отлучке. Собака убеждалась, что Арсений жив-здоров, только немного сейчас занят, и потому они пойдут гулять попозже. Её такой расклад в большинстве случае вполне устраивал. А сейчас Арсений просто убедился, что с Жукой всё в порядке, немного поговорил с ней и отключился. Теперь можно и чем-то другим заняться.