– Творчество, и, в частности, поэзия, лучшее средство от…
Вилли дождалась, пока ежонок допишет последнее слово, критично проверила каждую букву, пододвинула ближе чернильницу и продолжила:
–…от ревматизма, метеоризма, маразма, сарказма, спазма и навязчивого энтузиазма. Точка. Пять запятых не забыл?
– Миледи, в грамоте я всегда был лучшим. Чистописание – мой любимый предмет.
Девушка оценила чистые пальцы ратного мага. Она всего лишь постояла рядом, а все руки уже в чернилах.
– Передовые методы науки, медицины и литературы в моем лице гарантируют больному чудесное оцепенение. Точка, – ткнула она в бумагу и оставила смазанный отпечаток. – «Оцепенение» аккуратно зачеркни, сверху допиши «исцеление». «Гарантируют» подчеркни жирненько. Всем страждущим посещение поэтического вечера строго обязательно. Восклицательный знак три раза.
– Три раза не влезет.
– Допишем на стене краской. Там влезет и десять восклицательных знаков. Эрсяша, ежонок, не ершись, тебя это тоже касается. У тебя хронический цинизм, вялотекущий атлетизм и назревающий из-за всего этого алкоголизм, беречься нужно.
Эрсэн покорно мокнул перо в чернильницу и приготовился к худшему.
– Всех отсутствующих и считающих себя здоровыми людьми ждёт личная аудиенция с поэтическим целителем Вилеттой и последующее за тем разочарование. Я докажу вам, что вы глубоко заблуждаетесь и безнадежно больны! Еще один восклицательный знак. Летраша, персичек, чего притих? Боишься, что я не замечу твой неизлечимый пессимизм?
– Нисколько, миледи, – улыбнулся душевный мастер. – Но на афише лучше писать коротко, без обиняков. Иначе…
– Добавляем к диагнозам «прогрессирующий минимализм». Без обиняков не придут, я ещё даже не начала угрожать, ты меня знаешь. Ежонок, рисовать умеешь? Афиша без рисунка, драматизм на ветер.
– Боюсь, нет, миледи. Бог уберег, – ратный маг подул на чернила и те стекли черными каплями. Афиша приобрела такой жуткий вид, что на вечер не придет даже тот, кто чешется от мазохизма.
– Художник в храме есть? Творчество только я вытворяю, или всё не так безнадежно? – уточнила девушка.
– Я слышал, у Аравида хороший почерк, – заметил Летран.
– Нет-нет, – отнекивалась поэтесса. – Симптомы похожие, но не то. К тому же больной страдает периодическим травматизмом после каждого нашего сеанса. Его лучше пока не тревожить. Хорошенького в меру, иначе впадет в зависимость. Ох, как тяжело нести бремя духовного просветителя в общество, пораженное деспотизмом, невротизмом и анахронизмом! – закатила она глазки. – Будто идешь по темному лесу с дубинкой факела и настигаешь невежд разящим ударом искусства. Есть ещё варианты?
– Его магичество Итуур, по слухам, имеет склонность к художеству. Однажды он купил натюрморт с сушеной рыбой.
– Уже лучше. Тот самый случай, когда можно доказать свою сопричастность к прекрасному не только слюноотделением на картину.
– Господин Азиур – маг-иллюзор, – доложил Летран. – Иллюзоры больше прочих тянутся к искусству.
– Ну, вот, список жертв, в смысле, художников набросали, за афишу я теперь не беспокоюсь. Ежонок, десять копий. Лучше двадцать, чтобы наверняка. Впрочем, нет. Копии не нужны. Все двадцать афиш сделаем разные, чтобы возбудить интерес публики. Пиши второй вариант, пока муза не сбежала.
– Вызывается к ответу Маг Вилетта, – прозвучал громкий голос, и раскатистое эхо докатилось до самых дальних мест, где Вилли с Эрсэном и Летраном ваяли афишу. – Прошу пройти к скамье свидетелей.
Вилли охотно пропустила большую часть собрания, прослушала речи предыдущих ораторов, ничего интересного по сравнению с подготовкой к творческому вечеру. В зале заседаний привычно шумно, собравшиеся маги переговариваются и спорят, и потому дальние места лишь создают шумовой фон. В зале собрались все высшие магистраты и часть старших магистратов, чтобы обсудить дела Храма, и, в частности, ее дела.
Девушка, свернула первую версию афиши в трубочку, и обаятельно улыбаясь, прошла к месту в качестве ответчика. С возвышения судьей на нее взирал высший магистрат Зельтиур, по правую руку от которого истошно зевал Бириар, по левую Аравид педантично перекладывает бумажки.
– Маг Вилетта, на вас поступило несколько жалоб. Я вынужден разбирать внутренние дела Храма при том, что проблемы вовне только множатся. Что вы можете сказать в свое оправдание? – нахмурился брови Зельтиур.
Вилли нервно озиралась и чесала зудящую шею.
– Что-то я… не понимаю, ваше магичество, о чем речь. У меня, знаете ли, проблемы с памятью последнее время. Одно могу сказать с уверенностью, что все мои помыслы и поступки направлены только во благо Храма и его служителей. Вот. Я даже ем во благо Храма, я, когда не поем…
– Высший магистрат Азиур, пройдите к скамье свидетелей. Озвучьте вашу жалобу.
Вилли лучезарно улыбнулась хмурому магистрату и приготовилась слушать.
– Донимает меня какими-то долгами…
– Медвежонок, курсы финансовой грамотности не желаем посещать? – бросилась она в атаку.
– Ррр…
– А стоило бы? – развернулась девушка. – Открою тебе дверь в мир образованных и порядочных людей. Долг сапогом красен. А ещё молотком, кирпичом и кулаком. Ты, кстати, как относишься к теории всепрощения? Я тоже плохо, простить четыре меры золотом против моей бережливой природы.
– Откуда четыре меры? – взревел тот.
– Типичная отговорка потратившегося должника. Вопрос, после которого каждый судья плюнет тебе в лицо: «Виновен!», – гаркнула она в трубу свитка. – И добавит, верни пять мер золота бедной девушке! И ещё три заплати налогами! Заметь, я жалею тебя, не подвожу под налоги. Пытаюсь договориться мирно. А ты на меня доносы строчишь?
– Чудовище! – пояснил он Зельтиуру.
– Ещё одно подтверждение твоей плутовской натуры. Все должники ссылаются на эту отговорку, дескать наша судебная система настоящее чудовище! Медвежонок, кстати, ты не хочешь об этом поговорить?
– Нет! – взревел тот.
– Никто из должников даже всуе о том не поминает, всё больше улик не в твою пользу. Ты сам себе роешь яму. Заметь, я на тебя не давлю и за уши тебя не оттягиваю. Но ты изобличаешь себя со всеми потрохами. Честный человек всегда поддержит разговор о нашей справедливой судейской системе. Барсучок, ты сам все видишь.
– Злодейка, а не женщина! – покраснел от гнева Азиур.
– И снова сонм невольных оговоров. Всякий должник в зале суда будет валить вину на бедную женщину. Всё золото спустила жена на модные лавки, негодница и транжира. Верный признак, по которому любой дознаватель сорвет с тебя плюшевую маску. Кстати, медвежонок, ты хочешь поговорить об этих негодниках из модных течений? Послушай только, они напрочь не принимают сочетание синего и зеленого? То есть, если ты осмелишься надеть синие панталоны и зелёный шарфик…
– У меня нет никакой жены!
– Азиурчик, ужас какой. Ты и любимую женщину заложил? – девушка развернулась к собравшимся и взмахнула свитком. – Какая личная драма! Ты хочешь об этом поговорить? Держать в себе никак нельзя, излей на бумаге, мой тебе совет. Лучше в стихах. Кстати, ты получил приглашение на мой творческий вечер? Хочешь, подберу рифмы, от которых…
– Я никогда не был женат! – взревел тот.
– Это всё объясняет. Всем присутствующим уже понятно, на что ты спускаешь одолженное золотишко. Медвежонок, открою тебе глаза. Доступные женщины вытягивают из тебя последнее. А я пытаюсь тебя спасти, вытянуть дружеским плечом из трясины порока и самообмана. Азиряша, ты нам нужен здоровый и пышущий чистой совестью. Вернись в семью первородных, оставь позади мотовство и блуд!
Девушка поперхнулась пламенной речью и прополоскала горло стаканом воды.
– Маг Вилетта, магистрат Азиур обвиняет вас в том, что вы всякий раз при встрече применяете против него магию.
– Кто? Я? Барсучок, нет у меня кристаллов. Хочешь, обыщи. А медвежонок такой большой, что в коридоре от него тесно становится. Протискивается в двери со скрипом, вот и касается меня своими кристаллами. А если в тот момент в диалоге я невольно скажу: «стой, куда прешь?», так это не меня винить нужно, это худеть кому-то давно пора. Опять же, всё на благо Храма. Медвежонок, с таким весом ты долго не протянешь. Забота о здоровье наших магистратов моя непременная…
– Маг Вилетта, – прервал ее излияния Зельтиур и устало размял виски. – Высший магистрат Итурр обвиняет вас в том, что вы намеренно разрушили его покои. Ваше магичество, пройдите к скамье свидетелей.
– Кто? Я? – оторопела девушка. – Барсучок, ложный донос. Поклеп и подтасовка фактов!
Магистрат Итуур сменил на посту Азиура и дрожал от негодования.
– Итуурчик, бурундучок, я к тебе в каком смысле в гости заходила? – поджала губки девушка. – Верно, в гастрономическом смысле. Накануне из твоих покоев доносился несносный душок тухлятинки. И тут два варианта, либо пропал сам Итуряша, либо его продуктовый запас, который он тырит с кухни. Я так сразу и предупредила: «никому не двигаться, это обыск!»
Старикашка взвился с места и засучил рукавами.
– Зараза, истинная зараза! – верещал он.
– Именно это ты и прокричал, не оценив мои добрые намерения и заботу о ближнем. А если бы запах был уже от тебя? Тебя спасать нужно было от опарышей. Кто позаботится о том, если не я? Фактически, что выходит? Небезразличное лицо, то есть, я, приходит в гости, и вместо благодарности получает Это. Барсучок, он на меня своих волков призвал! И сразу оговорюсь, я с такими уже сталкивалась. Не помню где и когда, но зверюги опасные, они могли Итуряшу порвать. Что я могла сделать во имя спасения Храма? Так и сказала: «Итуурчик, барсучок, без паники. Погоди, я тебя спасу».
– Спасла? – хмуро спросил Зельтиур.
– Разумеется, – округлила глаза девушка. – Итуряша, как вы можете видеть, жив, здоров, и пахнет дустом. А если бы не я…
– Она мне комнаты разгромила! – взвыл старикан.
– Преувеличение, дверной и оконный проем остались. Технически, комнату громили его волки. Я всего лишь кидалась колбасой, любезно предоставленной Азиурчиком. Он как раз в проеме двери валялся, у него под мантией всегда колбаса. Давайте честно признаем, что колбасой такого не сотворишь.
– Она канделябром все зеркала побила!
– Защищалась, – пучила глаза Вилли. – Волки колбасы не боятся, а канделябров почему-то опасаются. Моя ли вина в том, что эти твари бегали от меня вдоль стен, а там зеркал полно? Кстати, бурундучок, хочешь вылечить нарциссизм, приходи на мой творческий вечер. Приглашение получил? Готовься.
– Я протестую, она все вещи попортила, кровать…
– Одеялками волков отгоняла. А что не так? Они, между прочим, хищники, что им наша с Азиурчиком колбаса? Само оборонялась чем придется. Итуряша все правильно сделал, под стол забился и не мешался, пока мы с волками выясняли, кто не прав. Я исходила из того, что жизнь нашего высшего бурундучка дороже каких-то там кувшинов, подушек…
– Всё уничтожено! Всё! – трясся от бессильной злобы магистрат. – Мои картины!
Бириар давно перестал зевать, прикрыл рот ладонью и натягивал на лицо скорбную маску. Выходило плохо, глаза слезились от смеха. Утереть нос высшим магистратам – мечта детства, но именно с Итууром он всегда осторожничал. Призванные волки чихали на его светоликость. А Вилли чихала на волков канделябрами.
– Кстати, если надеть картину на голову волка, – заметила Вилетта, делясь опытом, – то он совершенно теряет способность к кусачести. Рамка мешает дотягиваться до человеческих костей, поэтому обрамление лучше брать побогаче, потяжелей. Холст при том лучше подешевле, неплотный, он рвется быстрее. А содержание картины лучше портретное, так смешнее…
– Старший магистрат Уюр обвиняет мага Вилетту в поджоге.
– Кто? Я? – подпрыгнула девушка. – Секундочку. То есть, библиотеку тоже я?
– Господин Уюр, пройдите к скамье свидетелей, – кивнул Зельтиур.
Старикашка бодро посеменил к скамье и невольно сплюнул, проходя мимо боевого мага.
– Хомячок, от тебя я этого не ожидала! Как ты мог предать нашу огненную дружбу? Господин судья, донос должна была писать я, как пострадавшая сторона. Но у меня, в отличие от некоторых, дел по горло. Я к тебе зачем заходила, хомяк зажигательный? Подготовка помещения для творческого вечера. Приглашение получил? Пожар случился не по моей вине. Нашли кого ставить библиотекарем! Он же маг-пироман!
– Ваше высшее магичество, подсудимая начала перестановку. Шкафы рухнули, книги попортились и перемешались.
– Для творческого вечера нужна соответствующая подготовка, пространство для рифмы, – оборонялась она. – Я на месте пыталась понять, как это будет. Все помнят, что творческий вечер на носу? Всё ради Храма и его процветания! Ни минуты отдыха, я с ног падаю от усталости! Вот и упала. Случайно! А он сразу в меня струей огня.
– Не сразу! – взвился Уюр. – Она эти книги разбирать начала!
– Заметьте, – подчеркнула девушка. – Пока ни одного предумышленного и противоправного действия с моей стороны озвучено не было. Если бы он в меня огнем не плевался, все бы быстренько разобрала.
– Не разбирала, а портила. Складывала свитки куда попало! А те, что лишними оказывались, в нужник определила.
– Кстати, барсучок. Там в нужнике бумага закончилась. Кто у нас по хозяйственной части? Слаба памятью стала. Так может я возьмусь? Я вам такой порядок наведу, кричать будете! От восторга. По ночам.
Зельтиур сдержал себя, чтобы не закатить глаза. Бириар изображал кашель, чтобы не хохотать в полный голос.
– Старший магистрат Фариил, пройдите к скамье свидетелей. Что у вас?
Повар робко прошел в центр зала и неловко улыбнулся.
– Ваше магичество, я отзываю свою жалобу. У меня нет претензий к магу Вилетте.
– Фариил, пирожок, это вообще, как называется? – возмутилась девушка. – Ты на меня донос накатал? Что-то мне нехорошо. Посмотри у меня в спине, кинжал не торчит? Я к тебе зачем приходила? Меню на творческий вечер обсудить! Пироженки, тарталетки.
– Так и есть, миледи. У меня нет претензий.
– А у меня есть! – сжала она кулачки.
– Маг, Вилетта, кухню привели в негодность Вы? – уточнил Зельтиур суровым голосом.
– Я? – придушенной змеей прошипел она.
– Я, – поспешил признаться Фариил.
– Значит, как крыс и тараканов плодить на кухне, – хрипела она, – так всех всё устраивает. А как я травить начала, так на меня жалобы катать?!
– Одна букашка случайно залетела, – покраснел Фариил.
– Зимой? – выпучила она глаза. – Он не залетел, он жил на кухне! Грязными лапищами лез в кастрюли. А потом спрашивают, откуда у Итуурчика сыпь? Безобразие, грязь и рассадник заразы! Вот, чем была наша кухня до того, как я провела зачистку помещения! Где один тараканчик, там полчища крыс, муравьев и мокриц.
– Нужно было позвать мага-природника, он бы провел очистку, – заметил Аравид. – Или алхимика, он бы эликсирами воздействовал.
Вилли надменно рассмотрела секретаря в подзорную трубу свитка.
– Барсучок, что-то я не поняла, меня за что судят? За то, что я не дала уйти и спрятаться рассаднику заразы?
– За то, что ты не дала ему это сделать ковшами, кастрюлями, и в итоге погромом и потопом.
– Он пытался скрыться.
– Пусть бы уж лучше скрылся. Храм не остался бы без обеда, а заодно и ужина, – въедливо подчеркивал Аравид.
– Аравидусик, крольчонок, втяни раздвоенный язычок. Лучше остаться без обеда, чем есть из одной кастрюли с тараканами. Очевидно, тебе этого не понять, ты любое мясо стерпишь, всеядный ты наш. К тому же, пирожок все быстро привел в порядок, а трупик нарушителя теперь торжественно водружен под стеклянную рамку в поучении всем поварам и их приемникам. Фариильчик, претензии есть?
– Нет, – мотал головой магистрат.
– Приглашение на творческий вечер получил? Вот и славно, готовься излить в стихах свою боль. Аравидусик, лжесвидетельство запомнила. С тебя баллада на три страницы. Есть ещё жалобы?
– От служителя бани, от служителя прачечной и от астрономической лаборатории, – прочитал Зельтиур.
