honey_violence "Про злодея"

Про злодея
honey_violence

Нужно ли Царевне мстить Елисею, забывшему вызволить ее из хрустального гроба? Может ли убийца драконов ненавидеть себя сильнее, чем тех, на кого он охотится? Правильно ли поступит Золотая рыбка, если, устав исполнять чужие желания, сосредоточится на своих? Перед вами сборник особых историй – тех, в которых герои выбрали стать злодеями и ступили на новый для себя путь: путь чудовища.

honey_violence

Про злодея

но страшнее нет, чем ты сам, чудовищ.

Перепишу

Я возьму твои истории, все в них перепишу,
разнесу по кирпичу, до мелкой щепы разрушу,
и, когда ты все же явишься покарать
за такое самодурство, даже не стану слушать.

У тебя все было, я тебя всем дарил!
Только не вписал меня ты в сюжет историй.
Но когда все будет стерто в них мною в пыль,
ты признаешь, что герой мой чего-то стоит?

Излепив из меня что-то, что мне претит,
дал мне шкуру зверя, дал мне приказ быть зверем.
Почему, когда явился я за тобой,
ты в сюжетный поворот этот не поверил?

Ты сам создал то, кем я ненавижу быть,
но, раз зубы дал, дай горло мне, чтоб вцепиться.
Написав себе чудовище из меня,
зря поверил, что мне сладостно на цепи.

Я разрушу все. Цунами, сход снежный, сель —
назови, как хочешь, внутренне холодея:
тот герой, кем ты не дал мне возможность стать,
пишет новую историю. Про злодея.

Если есть злодей

Если есть злодей, значит, есть причина —
кто-то ж влил в ребенка когда-то яд,
но об этом мало упоминают,
даже больше: вовсе не говорят.

Монстр для всех кажется очевидным,
словно Франкенштейн себя сваял сам…
Когда засыпает Аврора в башне,
ведьма ее гладит по волосам.

Мачеха скучает по Белоснежке:
пусть и не родная, но все же дочь.
Создает Урсула другое зелье,
но не успевает уже помочь,

только смотрит, как свой покой русалка
обретает, пеною обратясь.
Между взрослым Лордом и тем мальчишкой
из приюта тоже прямая связь.

Как же нам легко в этом лицемерить,
как же просто вовсе не замечать.
Говорить, что с самого их рожденья
на судьбе плохая лежит печать,

слепо игнорировать, что злодеи —
люди, чьи мечты были сожжены.
Что они когда-то могли быть нами.
Что однажды ими быть можем мы.

В этой сказке

В этой сказке, хороший мой, ходят едва дыша,
в этой сказке боятся тени своей же люди,
и героев здесь добрых, милый мой, нет, не будет.

Что читали тебе, укутанный в пух перин
весь обнеженый лаской принц, что печаль не ведал?
В этой сказке проснулся целым – уже победа.

Он клянется чуть свет мне деру отсюда дать.
Говорю, спи спокойно, я буду стеречь сон княжий.
Жду, пока меч отложит, на землю усталый ляжет,

и кидаюсь, как волк, и глотку зубами рву.
Говорила ж, не верь любому, кто метра ближе,
а он плачет и жемчуг слез на ресницы нижет.

Я смотрю на него и думаю: вот дурак!
Был же камень, где было выбито пешим мимо:
«Не ходи туда, молодец». Все, кто пошел, всяк сгинул.

Так чего мне жалеть удалого храбреца,
кто совет не послушал и деве поверил красной?
И не первый же, Боже, раз. Ведь не первый раз же!

Тут таких караван проходил, да все полегли.
Кости ветер степной сточил, и не вспомнить имя.
В этой сказке, соколик, хорошим не быть живыми.

Говорили, что речи его

Аладдин/Жасмин

Говорили, что речи его как песни.
А она усидеть не могла на месте:
было тесно в просторе дворцовых комнат,
мир манил к себе сказочный и огромный.

Ей простое казалось до дрожи чудным:
как шагает вдали караван верблюдов,
как в бродяги-мальчишки глазах, как море,
утонуть было просто. А он про волю

пел ей песни, манил за собой в пустыню,
звал быть вместе счастливыми и босыми,
мало думать про завтра, презреть законы,
позабыть про дворец, ведь повсюду дом им,

одиноким, свободным, бесстрашным, юным.
Песня долго ласкает слух – быстро губит,
опьянив, одурманив собою душу.
А она продолжала идти и слушать,

пока пасть не сомкнулась за ней пещеры,
продолжала и вслушиваться, и верить.
А он тихо шептал ей про три желанья,
лампу крепко в ладонях своих сжимая.

Умолчал лишь про духа, что в недрах лампы,
что сжирает сердца за них, как оплату.
Он, конечно, султаном стал, всех богаче,
жизнь сложилась счастливее и удачней.

Что до жертвы – пусть злато утешит совесть.
Она воли хотела, он дал ей волю:
нет свободней, чем мертвый. А там, в пещере,
новый дух дико мечется, ждет отмщенья.

И однажды пустыня ему поможет.
Подойдет что угодно, и лампа тоже.

Его голос – капкан

Амергин Магрид

Его голос – капкан, ты – застрявший в нем слабый зверь,