Поход к школьному психологу для Хэвен сродни пытке. Интересно, мама действительно не знала о том, что каждый новый ученик в этой школе должен перед началом обучения посетить школьного психолога, или знала, что наиболее вероятно, но предпочла ничего ей об этом не говорить?
Что ж, сюрприз удался.
– Хэвен Лаво? Устраивайся поудобнее, пожалуйста.
Как же ее это раздражает! Эта излишняя, бесполезная вежливость. Зачем ее вообще придумали?
Она смотрит на миссис Уильямс и в очередной раз убеждается, что все психологи как с одного конвейера. Эта старше мисс Форбс из Нью-Йорка, эта скорее похожа на твою тетю, возможно именно этим она и подкупает. Ее широкая, почти искренняя улыбка достаточно сильно располагает к доверию. Возможно, именно это заставляет подростков раскрываться ей. Хэвен не видит в этом ничего плохого. Доверие – это хорошо. Просто она не хочет доверять и не хочет раскрываться. Ей нравится ее раковина, она давно захлопнула ее и вылезать наружу не собирается.
– Расскажешь мне, как у тебя дела, Хэвен?
Серьезно? Нет, серьезно?
Бобры, живущие на разных континентах и никогда не встречавшие друг друга строят одинаковые плотины. Также и психологи задают одинаковые вопросы. Хэвен надевает на себя лучшую из своих улыбок.
– Все отлично, миссис Уильямс.
Какое-то время они говорят о чем-то. Миссис Уильямс спрашивает, волнуется ли она из-за переезда и перехода в новую школу. Хэвен отвечает, что да, волновалась, но она познакомилась с Иви и другими ребятами, и сейчас ей стало легче. Потом миссис Уильямс спрашивает про ее отношения с мамой, и Хэвен отвечает, что они хорошие. Иногда они ссорятся, но без этого никак, верно? Она знает, как нужно вести себя с психологами. Они не обычные люди, просто так их не обмануть. Поэтому нужно говорить правду, но не всю, лишь часть, тогда они не почувствуют подвоха. Когда показываешь верхушку айсберга, мало кто станет нырять в ледяную воду, чтобы узнать, что скрывается на глубине, верно?
А потом миссис Уильямс достает картинки, и Хэвен еле сдерживается от ехидного замечания.
Серьезно? Нет, серьезно?
Она смотрит на картинку и видит свои белые пальцы в расплывающейся ярко-красной луже.
Это долбанная бабочка.
Она делает все, чтобы не вспоминать об этом. Только не здесь, только не сейчас, только не снова. Но воспоминания лезут в ее душу, и она не в силах их остановить.
После произошедшего Хэвен была готова лезть на потолок и выть на луну, лишь бы убрать из груди черную кислотную пустоту, разъедающую ее внутренности. Когда стадия отрицания прошла, она с головой погрузилась в глубокую подростковую депрессию.
Она отказывалась ходить в школу.
Почти ничего не ела, либо же ела так много, что ее начинало тошнить.
Пила только кофе, который, как ей казалось, немного ее успокаивал.
На каждое замечание мамы отвечала либо жестоким безразличным молчанием, либо истерикой.
И она не могла спать.
Каждый раз, когда Хэвен держала глаза закрытыми дольше нескольких минут, ее начинала бить мелкая дрожь. А в те редкие ночи, когда усталость все же брала вверх над ее измученным организмом, и она проваливалась в сон, ее засасывало в пучину кошмаров, из которой приходилось медленно и долго выбираться, как из болотной трясины.
Кто-то посоветовал маме снотворные, но действовали они плохо. Однажды Хэвен просто сказала себе, что сегодня ночью заснет в любом случае. Пусть хоть солнце погаснет, но она сделает это. Она выпила две таблетки снотворного вместо одной и почти сразу почувствовала легкое головокружение. Ей это понравилось, и она выпила еще одну, на всякий случай. Потом еще две и возможно еще, она не помнила, сколько их было всего, но в ту ночь она спала без кошмаров, а проснулась в больнице от тупой головной боли и буквально сводящей с ума тошноты.
Рядом суетилась медсестра, а на стуле возле больничной койки изваянием застыла мама, держа Джека на коленях оцепеневшими руками. Лицо мамы было белым, как больничные простыни.
Через пару дней Хэвен выписали. В то воскресенье мама попросила свою подругу посидеть с Джеком, заказала пиццу, чего обычно она не делала и купила ее любимой лаймовой газировки. Весь день они сидели дома, листали старые альбомы и смотрели фильмы с Джимом Керри, любимым актером Хэвен и нелюбимым мамы. Она не сразу догадалась о причине такого поведения мамы, а когда до нее дошло, Хэвен потратила несколько часов на попытки объяснить ей, что нет, она не пыталась навредить себе, она, конечно, трудный подросток, но не настолько, она просто очень сильно хотела спать. Она совершила ужасную глупость, не подумав о последствиях, и теперь сожалеет об этом. Но она никогда бы не сделала этого специально, не поступила бы так с мамой и с Джеком, особенно с Джеком. Но чтобы она ни говорила, мама все равно ей не верила. В итоге мама усадила ее на кровать, встала на колени рядом, взяла ее за руки, и это был самый близкий момент за всю их совместную жизнь.
– Если не будет тебя, меня не будет тоже. Ты должна это понимать. Скажи, что понимаешь, Хэвен!
Хэвен смотрела на маму и плакала. Вину такой силы она не чувствовала даже после его смерти. Возможно, потому что до этого самого момента она все еще была на стадии отрицания, а сейчас, наконец, к ней пришло осознание. Он не просто "мертв", его не просто "больше нет", этот процесс необратим. И как бы горько она ни плакала, как бы глубоко ни разрасталась кислотная пустота в ее груди, как бы сильно она ни хотела, чтобы он снова был жив, этого никогда не произойдет. Этого не изменить.
Тогда она вспомнила слова священника, рассуждавшего о жизни и смерти на одной из воскресных служб, на которые исправно водили ее родители. Ей было всего восемь, и скучные проповеди мало ее интересовали; обычно в церкви вместо того, чтобы их слушать она рассматривала потрескавшуюся цветную мозаику на стенах и красивые витражи на окнах, но эти слова почему-то врезались в ее память.
«Мы верим в рай после смерти, но никто из нас не может с уверенностью сказать, как этот рай выглядит и что нас там ждет. Одно известно точно: переступивший границу мира живых и мертвых, никогда не вернется обратно. Это единственная дверь, открывающаяся только в одну сторону».
В ту ночь Хэвен заснула, уткнувшись в мамину вязаную кофту, спрятавшись в ее объятьях от всего мира. Ей снилась запертая дверь, по которой она била разбитыми кулаками, кричала, плакала и звала его, но ответа так и не получила.
На следующий день мама за руку притащила ее к психологу и поставила перед дверью. Сидя на диване в коридоре, Хэвен слушала их разговор.
– Миссис Адамс…
– Эм… Миссис Лаво.
– Миссис Лаво, давайте по порядку. Когда мы разговаривали по телефону, Вы сказали, что она почти не спит. Сколько именно она спала?
– Часов семь или восемь. Я не уверена.
– Вполне неплохо.
– Да? За четыре дня?
Повисло недолгое молчание, а затем Хэвен снова услышала высокий голос мисс Форбс:
– Поверьте мне, миссис… Лаво, все не так плохо, как кажется на первый взгляд. Большинство психологических проблем в ее возрасте она сама себе придумала. Эти проблемы решить намного проще, чем проблемы реальные.
Хэвен трет рукой грудь в том месте, где у нее должно быть сердце. Но если кислотная пустота внутри всего лишь ее выдумка, почему же она ощущается так реально?
Глава 5. Бабушка
Первый день в школе, а она уже чувствует себя выжатым лимоном. Время на уроках течет невыносимо медленно. На биологии кто-то из ребят пытается спать на последних партах, и она мысленно им завидует, ведь ей не посчастливилось сидеть на второй.
В перерыве между занятиями она знакомится еще с парочкой ребят, но без утреннего энтузиазма. На химии в класс неожиданно без стука заходит мужчина, старше средних лет, с подернутыми легкой сединой непослушными каштановыми волосами и большими проницательными голубыми глазами под толстыми стеклами роговых очков. Все громко приветствуют его и очень рады его видеть.
– Мистер Дженкинс, – возбужденно шепчет ей на ухо Иви. – Он преподает искусство живописи. Долгое время он отсутствовал из-за болезни.
Она отстраняется и добавляет чуть громче:
– Поверь мне, он тебе понравится. Он не как все.
Хэвен думает, что это звучит обнадеживающе.
На обеде они подсаживаются к группе девочек, которые держатся с ними довольно холодно, ничего не едят и пьют только свежевыжатый морковный сок. Хэвен не совсем понимает, зачем они вообще к ним подсели.
– Камилла, – Иви незаметно указывает на голубоглазую брюнетку с аккуратным дерзко вздернутым носиком.
Это самая красивая девушка, которую когда-либо видела Хэвен. По крайней мере, она не может вспомнить никого красивее. У Хэвен нет проблем с самооценкой, она прекрасно знает все свои достоинства – густые, длиной до талии, светло-русые волосы и серо-зеленые глаза, редкого оттенка. Но сейчас, находясь рядом с Камиллой, Хэвен ощущает себя лягушкой, только недавно выпрыгнувшей из болота.
После обеда она спрашивает у Иви, почему они подсели за столик к этим девочкам, ведь они почти с ними не говорили. Иви объясняет, что Камилла и ее подруги – самые популярные девушки в школе, а значит, общаться с ними круто.
Хэвен готова с ней поспорить. Для нее это странно.
На выходе из школы их догоняет Джим, бесцеремонно сует им в руки яркие фланелевые бумажки и, неуклюже приобняв ее за талию, шепчет на ухо:
– Вечеринка сегодня ночью. Принцесса приглашена.
Иви подмигивает ей:
– Походу он на тебя запал!
Хэвен лишь устало вздыхает и засовывает приглашение в карман куртки.
***
Она надевает темно-синюю джинсовую юбку, черные колготки, застегивает на шее серебристый кружевной чокер, смотрит на свое отражение в зеркале и чувствует себя замечательно.
Ее вкус в одежде не совпадает со вкусом мамы, но эта та часть ее жизни, от которой Хэвен получает колоссальное удовольствие.
Она выбирает синюю помаду под цвет юбки и рисует стрелки золотым карандашом.
– Ведьма, – хмыкает мама, целуя ее в висок, – возвращайся не поздно.
Клавдия улыбается и тоже целует ее. Губы бабушки на секунду задерживаются на ее щеке, и она шепчет еле слышно:
– Будь осторожна. И держись подальше от леса.
Хэвен собирается пропустить эти предупреждения мимо ушей, но от тона бабушки по ее спине ползет холодок.
– Здесь так круто!
Иви в восторге, Хэвен же его не разделяет.
Дом, как дом, вечеринка как вечеринка. Джиму посчастливилось иметь родителей, периодически уезжающих в командировки.
Огромный особняк одной из самых богатых семей в Стрэнджфоресте был в их распоряжении на всю ночь. Иви протягивает ей пластиковый стаканчик.
– Давай выпьем?
– Что это?
– А есть разница?
– Есть.
Иви смеется, но отвечает:
– Текила с соком, зануда.
– Текилу не пьют с соком.
– А мы выпьем!
Хэвен хмурится. Она не видела, что и как ей наливали. С другой стороны причин не доверять Иви у нее нет. Все-таки она зануда.
Она вертит стаканчик в руках. Последний раз она пила алкоголь на вечеринке в Нью-Йорке, а потом… Ее пальцы с силой сжимают стаканчик.
– Ладно, давай отметим мой первый день в новой школе.
Голова кружится и ее подташнивает. Но во всем остальном все действительно круто и весело, как и обещала Иви. Сначала они просто разговаривали, допивая свою текилу с соком, а потом появилась Кэсси и потянула их танцевать.
Сейчас же Хэвен стоит на морозном ночном воздухе, делая медленные глубокие вдохи и стараясь остановить кружащуюся землю. Она обещала вернуться домой не поздно, и так она и поступит. То, что мама отпустила ее на эту вечеринку, после всего того, что она творила в Нью-Йорке, означает лишь то, что она ей действительно доверяет. Или, по крайней мере, очень старается делать вид, что доверяет. В любом случае, это хрупкое доверие Хэвен хочется потерять меньше всего.
– Уже уходишь?
– Извини, Иви, мне действительно пора домой.
Иви надувает губы.
– Зануда.
– Нет, я… Да, я зануда.
На черном небе рассыпался миллиард звезд. Она не может от них оторваться. В городе их почти не видно, здесь же… Она может представить себя на другой планете.
Хэвен возвращается домой по той же дороге, по которой убегала от собаки, но сейчас в ее памяти не всплывают тревожные воспоминания. Здесь слишком красиво, чтобы думать о чем-то плохом, а еще внутренний чертенок спокойно спит и не чувствует никакой опасности.
Она почти подходит к дому, когда замечает кого-то. Сначала ей кажется, что она увидела призрака. Она пытается присмотреться, разглядеть в темноте белую худую фигуру… Кто это?
– Эй… Вам помочь?
Она ускоряет шаг.
- Бабушка?..
Белая ночная рубашка и распущенные седые волосы развеваются на ветру, как рваные паруса на тонущем корабле.
Хэвен останавливается. Грудь тисками сдавливает страх…
Что-то здесь не так.
Сердце ноет; тоже непреодолимое волнение, которое она испытала у леса, когда убегала от собаки. Это тихое отчаяние, от которого хочется зарыться в кровати под одеялом и никогда оттуда не вылезать.
Что-то не так. Что?
