Темнота над Клавдией сгущается, становится тяжелой, она будто свинцовым пластом нависает над ней.
Хэвен становится действительно страшно, вся ситуация какая-то не такая, неправильная, она не может понять, что пугает ее больше всего и что… Что не так. Она открывает рот, чтобы снова позвать бабушку, но вместо этого срывается с места. В это же мгновение одновременно происходят две вещи – ее ноги натыкаются на невидимую преграду, она спотыкается и падает лицом вниз, протаранив подбородком заледеневший снег, и видит, как падает бабушка, словно марионетка, у которой перерезали ниточки.
Глава 6. Медсестра
Мама о чем-то долго и напряженно разговаривает с доктором, но они стоят слишком далеко, и Хэвен ничего не слышит. Она могла бы подойти поближе, но ее тело будто прилипло к стене.
По коридору больницы туда-сюда снуют медсестры и доктора, и от этого нескончаемого потока белых халатов ее начинает тошнить. Она не смогла ничего объяснить маме, когда та выбежала из дома, услышав, как Хэвен кричит. Не смогла объяснить докторам, из-за чего бабушке стало плохо. Она и себе то не может объяснить, что произошло.
– Хэвен, – мама подходит к ней и кладет руку на плечо. Жест, который должен ее успокоить, но Хэвен он только нервирует. – Бабушка в порядке, скоро ей может стать лучше.
"Может стать лучше. Может."
– Что с ней? – Хэвен пугается того, как хрипло звучит ее голос.
– Доктор сказал, это был инфаркт. Милая, ей восемьдесят два года, в ее возрасте такое часто происходит.
Хэвен готова с ней поспорить. Такое точно происходит не часто.
Она вызывается провести ночь в больнице. Джек заболевает, и она уговаривает маму оставить ее в больнице одну, аргументируя это тем, что малышу она сейчас нужна больше, чем ей.
С этим сложно не согласиться, и мама уступает.
Полная медсестра с по-детски пухлыми розовыми щеками и широкой доброжелательной улыбкой приносит ей теплый плед и коробку кокосового печенья. Есть ей сейчас хочется меньше всего, но она берет коробку, чтобы не обидеть женщину.
Хэвен закрывает окно в палате, кутается в плед, но все равно мерзнет.
В наушниках тихо играет песенка из какого-то старого черно-белого фильма, постепенно убаюкивая ее, и, как в зияющую яму, Хэвен проваливается в неспокойный сон.
В щель под дверью просачивается тусклый электрический свет. Губы сухие, и жажда ощущается физической болью в горле. Она поднимается с кресла, разминает затекшее запястье и выходит в коридор. Тусклый свет исходит от одной-единственной работающей лампы на потолке, поэтому оба конца коридора пропадают в темноте. В правом конце коридора должен стоять кулер с водой; она заметила его еще днем.
Хэвен ежится от холода. Разве в больнице может быть так холодно?
– Ты хотела пить?
Она резко оборачивается и чуть не охает от неожиданности.
Красивая белокурая медсестра улыбается ей и протягивает пластиковый стаканчик с водой.
– Спасибо. Я как раз ее искала, – мямлит Хэвен и тянется к стакану.
Стаканчик падает, вода с плеском разливается по полу. Медсестра смотрит ей прямо в глаза, а сердце Хэвен пропускает удар.
Прежде чем понять, что она говорит, она задает вопрос:
– Почему Вы принесли мне воды?
Ее голос хриплый и надтреснутый. Он звучит так жалко, словно мольба.
Медсестра склоняет голову набок, и этот жест рождает в груди у Хэвен беспричинный страх.
– А разве ты не хотела пить?
И медсестра уходит, оставив ее, в конец запуганную и растерянную, стоять в коридоре в луже воды.
Сейчас Хэвен понимает, если она в чем-то и уверена, так это в причине упавшего стаканчика.
Руки медсестры.
Холодные как снег.
Глава 7. Штиль перед бурей
Четыре столетия назад…
Папа застывает в дверях, на его лице читается смесь эмоций, но основная из них – страх.
За ним появляется мама, и на ее лице застывает тоже выражение.
Ему четыре года, и он не понимает, чего они так испугались. Он с интересом разглядывает тарелки, чаши, кухонные ножи и свечи, будто на невидимых ниточках повисшие под самым потолком.
Потом отворачивается, и они с грохотом падают вниз.
***
Настоящее время…
Книга старая.
Страницы пожелтели и истрепались, в некоторых местах расползлись темные пятна от кофе. Она проводит кончиками пальцев по тонким страницам. Хэвен любит книги. Не то, чтобы она очень любила читать, она никогда не заставит себя прочесть что-то с телефона или ноутбука, даже что-то действительно стоящее, но книги – другое. Запах бумаги, ощущение приятного давления в руках, страницы между пальцами – это создает определенную атмосферу. Каждый раз открывая книгу, она погружалась в мир, отличный от реального.
Сейчас это именно то, что ей нужно.
Книгу ей дала медсестра, которая ранее угостила ее печеньем. Хэвен еще не дошла до середины, а уже поняла, чем все закончится. Это была незамысловатая история про молодого пирата и девушку из богатой семьи. Они влюблены друг в друга, и в конце, конечно, будут вместе.
Не то, чтобы книга была ей очень интересна, но это лучше, чем сидеть, уставившись в стену перед собой.
Хэвен перевернула страницу. Первая часть книги, почти полностью посвященная детству героев, закончилась, и вторая начиналась со слов, выделенных жирным шрифтом, будто автор хотел показать, что они значат больше, чем кажется на первый взгляд.
Штиль бывает перед бурей.
Штиль бывает только перед бурей, так сказала бы Клавдия. Ее детские воспоминания о бабушке были мимолетными, они как пожелтевшие листья срываются с дерева от легкого ветра, улетали из ее головы, стоило ей только дотронуться до них. Они не были четкими или яркими, в некоторых из них она даже не была уверена. Она не могла закрыть глаза и представить их как фотографии в альбоме. Скорее она видела их кусочками, как детали несобранного паззла.
Но эти воспоминания все же жили в ее голове, и все же она их помнила.
Хэвен с интересом рассматривает свои пальцы. Под водой они кажутся больше, чем есть на самом деле. А если высунуть руку на поверхность, то осевшие на ней капли воды будут блестеть и переливаться в искусственном свете, как множество звездочек. Она, затаив дыхание, вертит рукой. Ее белая кожа – земля, просвечивающиеся под ней мелкие голубые вены – реки, а капельки воды – сверкающие волшебные цветы. Они могут изменять цвет в зависимости от того, под каким углом на них падает свет.
Или же нет.
Ее рука – ночное небо (оно белое, а не черное, каким должно быть, потому что оно из волшебного мира), а капельки воды – созвездия или Млечный путь.
Она так увлечена своими фантазиями, что не сразу замечает, как чужая ладонь аккуратно ложится на ее голову. Еле касаясь пальцами — будто она из хрусталя и бабушка боится ее разбить слишком резким движением – Клавдия гладит ее волосы от основания лба до прилипших к плечам мокрых кончиков, смотрит на нее так ласково как не умеет ни папа, ни мама и говорит вполголоса:
- Да, милая, я знаю, ты – целая Вселенная.
Книга захлопывается и с грохотом падает на пол. Хэвен машинально бросает взгляд на больничную койку, а потом раздраженно фыркает и запускает пальцы в волосы. О чем она думала? Что бабушка проснется?
Она не спит.
Одна только мысль о том, чтобы поднять книгу, вызывает тупую боль под черепом.
Глава 8. Главный вопрос
Время тянется как плавленая резина.
Дни перетекают один в другой так неторопливо, что периодически на уроках Хэвен хочется вскочить на ноги и заорать на весь класс, чтобы они двигались быстрее.
"Жизнь не имеет смысла без любви" – гласит желтая неоновая вывеска над входом в Большой Книжный Магазин, но Хэвен готова с ней поспорить. Жизнь не имеет смысла без долбанного интереса к ней.
Она приходит к Клавдии в больницу каждый день, хотя делать этого не обязана, так, по крайней мере, говорит мама. Хэвен не особо заботит ее мнение, потому что она знает, чем оно обосновано.
Где-то глубоко внутри искренне любящего Клавдию сердца матери затаился сгусток горькой ревности, ведь для нее Хэвен никогда ничего подобного не делала.
Хэвен нравится навещать Клавдию несмотря на то, что "навещать" не совсем подходящее для этого слово, ведь бабушка ничего не знает о ее приходах. Она все также лежит на белых простынях, как на снегу, обвитая паутинкой серых трубочек. Хэвен подавляет в себе желание порвать их – ей они напоминают капкан, из которого Клавдия не может выбраться. Ей кажется, что с каждым днем их становится все больше.
В больнице царит отличная от школы и дома атмосфера, здесь относительно тихо, что позволяет Хэвен погрузиться в себя и немного отгородиться от окружающего мира, а еще в воздухе витает неизменный запах хлорки и ароматизаторов чистящих средств, и это почему-то оказывает на нее какой-то расслабляющий эффект. В больнице она обычно садится в кресло у кровати Клавдии и делает вид, что читает книгу про пирата, которую она так и не закончила. На самом деле она просто думает, а подумать ей есть о чем. Белокурую медсестру она видит через день; каждый раз, когда они встречаются в коридоре, та одаривает ее теплой улыбкой. И эта улыбка ни разу не похожа на застывший оскал на ее лице в их первую встречу.
Мысли роятся в ее голове, как осы вокруг улья, и из этого вихря Хэвен не может выцепить какую-то одну мысль. У нее слишком много вопросов, все они разложены в мозгу по полочкам и оставлены без намека на ответ.
Что она почувствовала в тот день около леса? И чего испугалась собака? Что за черная туча ей снилась? И туча ли это или же что-то другое? Что? Почему приснившаяся ей мама была такая реальная, а ее кожа такая холодная? Почему Клавдии стало плохо без причины? Почему она стояла на морозе в одной ночной рубашке? На что она смотрела? Что смотрело на нее… Так, все, хватит! Чего она испугалась, когда выронила стаканчик? Почему ей показалось, что медсестра… Кто? Призрак? Монстр? Вампир? Зомби? Бред! Ей стоит поменьше читать Алана По. Хэвен горько хмыкает. Зомби не разговаривают и не ведут себя, как люди. Они вгрызаются зубами в живую плоть и разрывают ее на части.
Ей точно стоит смотреть поменьше фильмов ужасов.
Пускай эти вопросы и загораются в ее голове время от времени, но самый главный не перестает, как неисправная лампочка мигать яркими вспышками в центре ее сознания.
Он появляется, стоит ей закрыть глаза. Он настолько силен, что даже вытеснил собой кошмары. В отличие от остальных, его игнорировать она не может и, если быть честной, не особо хочет.
Каждый раз, перед тем как пойти домой, она подходит к больничной койке, целует Клавдию в щеку и, на мгновение, замерев над ней, движимая какими-то давно забытыми детскими инстинктами, будто веря, что если она вложит в свой голос максимум желания, бабушка проснется и ответит ей, шепчет:
– Просто объясни мне. Я хочу знать, объясни мне, пожалуйста. Что в этом чертовом городе происходит?
Глава 9. Урок живописи
Почти до крови прикусив нижнюю губу, Хэвен все же заставила себя взять лежащий на краю парты лист с заданиями. У нее было почти две недели на подготовку к тесту, но за это время желание заниматься так и не пришло. Одним из многих ее минусов была абсолютная неспособность учиться тогда, когда она этого не хотела. А не хотела она этого практически всегда.
Кончик карандаша больно впивается в кожу ладони. Хэвен сверлит взглядом лист с заданиями, но вдруг ловит себя на мысли, что уже несколько раз подряд читает одну и ту же строчку.
Часы в классе тикают так громко. Это ее раздражает.
Она со свистом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Завалить ее первый тест в новой школе (и далеко не самый сложный) точно не входило в ее планы.
Позади нее раздается тихий смешок. Хэвен оборачивается и натыкается на хитрую ухмылку Камиллы. Девушка нарочито медленно поднимает листок с выполненными заданиями и кладет его на край парты. Сидящий рядом с ней Тайлер, ее парень, что-то шепчет ей на ухо, зарывшись носом в ее густые черные волосы и незаметно для всех касается пальцами молочной кожи на внутренней поверхности ее бедра.
Хэвен отворачивается от них. Эта избалованная, недалекая, самоуверенная девчонка не должна ее волновать.
Но почему же волнует?
Она ходит чернее тучи до предпоследнего урока и почти не разговаривает с Иви. Хэвен не хочет, чтобы новая подруга на нее обиделась, но не может заставить себя поддерживать беззаботные беседы, когда она так расстроена из-за утреннего теста по истории. Еще один минус в ее копилку недостатков.
Предпоследний урок – искусство живописи, и все ждут его с нетерпением, так как вместо скучных замен миссис Ридли с ее вечными натюрмортами, наконец-то возвращается мистер Дженкинс. Хэвен общего воодушевления не разделяет.
Она видела мистера Дженкинса пару недель назад, когда он заходил проведать его любимых учеников, и хоть Иви и пообещала, что он ей понравится, пока что сама Хэвен не была в этом уверена. Учителей она не любила всех без исключения как в своей старой школе в Нью-Йорке, так и в новой в Стрэнджфоресте и была уверена, что ее мнение на этот счет изменить будет непросто.
Мистер Дженкинс входит в класс под восторженный шепот и начинает урок с шутки, которая кажется Хэвен совершенно нелепой, хотя все вокруг громко смеются.
Ее это отталкивает еще сильнее.
– Ты говорила, что он был болен? – спрашивает она у Иви, чтобы хоть как-то начать разговор, а заодно проверить, обижена ли она.
Но Иви с азартом шепчет, приблизив губы прямо к ее уху:
– У него был рак, не знаю, какой именно, да и никто не знает, знаю только, что он лечился химиотерапией, и ему стало лучше. Он снова к нам вернулся, мы были так рады, а потом однажды он потерял сознание прямо во время урока, и его увезли в больницу. Наверно, у него начались какие-то осложнения или что-то вроде того, нам никто ничего толком не объяснил. Потом он уехал куда-то из города почти на три месяца, а недавно вернулся.
– Интересно, где его вылечили?
Хэвен сама удивилась, что спросила об этом. Иви пожала плечами.
– Какая разница? Главное, сейчас с ним все хорошо, и он снова с нами, – она приобняла ее за плечи. – Тебе он понравится, обещаю!
«Ох, не стоит обещать того, чего не сможешь выполнить», – думает Хэвен.
Мистер Дженкинс говорит, что сегодня урок фантазии, и они должны нарисовать первое, что придет им в голову, призвав на помощь все свое воображение. Когда он раздает пергаменты для рисования, то обращается к каждому ученику по имени, и к Хэвен тоже. Ей становится приятно, что он запомнил ее имя в первый же день.
