Юлия Созонова "Я тебя заколебаю!"

«Ленванна» на этот вопль оголодавшего нильского крокодила только вздохнула украдкой. И отправилась наводить порядок своей твёрдой рукой до того, как малышня начнёт решать этот конфликт радикально. Хотя стоит признать, эта смена детского оздоровительного лагеря при школе была относительно спокойной. Всего лишь три содранных коленки, два синяка на лбу и знакомство с крапивой, росшей в самом дальнем углу школьного стадиона. А вот до этого…

Хихикнула, спрыгивая с подоконника и убирая стаканы на заваленный раскрасками, игрушками и прочей ерундой учительский стол. Прошлая смена отличалась умом и сообразительностью. Умудрившись собрать на себя всё – начиная от перелома локтя и заканчивая анонимной жалобой в местное отделение Роспотребнадзора на организацию питания в пришкольной столовой.

И если кто-то скажет вам, как скучно работать в образовании, тресните ему от души томиком собрания сочинений Лермонтова Михаила Юрьевича. Вдруг мозги на место встанут и перестанут всякую ересь генерировать, а?

– Кхм… Ксения Игоревна? – осторожный, робкий вопрос распугал моё мечтательное настроение и прозвучал, как гром среди ясного неба.

Напугав меня до чёртиков и заставив пару раз напомнить себе самой, что я всё-таки учитель. И не трудового воспитания, а русского языка и литературы. Поэтому, глубоко вздохнув, я одёрнула край чёрной футболки с принтом эмблемы одной из легендарных рок-групп и обернулась к двери.

Чтобы, скрестив руки на груди, вежливо, профессионально улыбнуться и поинтересоваться:

– Да. А вы?…

Стоявший на пороге мужчина средних лет тяжело, обречённо вздохнул и протолкнул в кабинет насупленного подростка лет тринадцати на вид. В драных джинсовых шортах, растянутой футболке и пыльных кедах.

– Я папа Никиты Мурашева, вы просили подойти, – попытку мелкого сбежать, суровый родитель пресёк сразу же, ухватив пацана за ворот футболки и не обратив никакого внимания на его возмущённое пыхтение. Ещё и тряхнув его, сурово поинтересовался. – Ну? Что надо сказать?

– Здрасьте, Ксения Игоревна-а-а, – недовольно и гнусаво протянул мой «любимый» двоечник из восьмого «б» класса. И, засунув руки в карманы шортов, уткнулся взглядом в пол. Явно и неприкрыто намекая, что он вот вообще не причём. И идти он сюда не хотел. И вообще! Чё они к нему пристали-то, а?!

– И я тебя рада видеть, Мурашев, – хмыкнув, я качнула головой. Попутно попытавшись вспомнить, что хотела от его старшей версии и зачем вообще просила прийти.

Память сотрудничать отказывалась категорично. Но спустя пару минут моих душевных терзаний и повисшего многозначительного молчания, сжалилась, недвусмысленно намекнув, что речь идёт об условном переводе в девятый класс, провисшей посещаемости и почти нулевой успеваемости. А впереди государственная итоговая аттестация и…

– Так, – наконец, выдала я, хлопнув в ладоши. Мурашев-младший подпрыгнул от неожиданности и с опаской на меня покосился. Тут же вновь принялся разглядывать свои кеды, громко и показательно шмыгая носом. – Никита, выйди, пожалуйста, в коридор. Нам с твоим папой нужно серьёзно поговорить.

– А…

– Ник, – сурово одёрнул встрепенувшегося, было, парня, отец. И кивнул головой в сторону двери. – Марш. И никуда не вляпайся.

– Тыц… – недовольно буркнул парень, и, сгорбившись, зашагал в указанном направлении. Проворчав себе под нос, пренебрежительно. – Поду-у-умаешь…

Всем своим видом подросток демонстрировал бунт. Против родителей, против учителей, школы и вообще, всего этого мира. И не преминул сообщить об этом громким хлопком двери. У меня даже бумаги слетели с края стола, а несчастные стаканы подпрыгнули, жалобно звякнув.

– Кхм… – я озадаченно почесала бровь и вздохнула, плюхнувшись на свой стул и подкатившись к своему непосредственному рабочему месту. Дёрнула мышку, выводя компьютер из «спячки», и в пару кликов открыла папки с рабочими программами и собственный аналитический отчёт. Кажется, именно туда я втиснула свои предложения по тому, что нам делать с Мурашевым.

Мурашев-старший только вздохнул, так и оставшись стоять посреди кабинета. И, спохватившись, я отодвинула в сторону часть макулатуры пополам с недоделанными аппликациями мелкоты и махнула родителю на свободный стул:

– Присаживайтесь, Алексей Андреевич. У нас будет долгий разговор.

– Я надеюсь, что он будет плодотворным, Ксения Игоревна, – мужчина устроился на стуле и закинул ногу на ногу, сцепив пальцы в замок. И глядя на его позу, манеру держаться, я почему-то вспомнила, что, по данным из личного дела парня, папаня у него – мент в отставке.

Я сощурилась, сверяясь с собственными записями и украдкой разглядывая сурового Мурашева-старшего. Вот бытует в народе мнение, что если у тебя родители педагоги, то сам ты – образцово-показательный ученик, гений и прочее-прочее-прочее. А если папа у тебя представитель органов правопорядка, то ты должен быть примером для собственных одноклассников во всем.

Глянула в характеристику Никиты. Ну, мнение-то может и бытует. Но с реальностью оно не состыкуется, ни в коем разе. Так что…

Следующие полчаса у нас с Мурашевым-старшим был целый мозговой штурм, по итогам которого мы не только составили примерное расписание дополнительных занятий для его ненаглядного чадушки, но и незаметно перешли на дружеский тон общения.

Поэтому я даже не удивилась, когда вздохнув, Алексей Андреевич, выдал:

– Ну что ж, Ксения Игоревна. Я вас понял, будем работать.

– Он хороший, – я вздохнула, припомнив, как вечный бунтарь и саботажник Мурашев сам напросился волонтёром в приют для животных. Как возился с щенком со сломанной лапой и шикал на одноклассников, пытавшихся поиграть с забившимся в угол котёнком, шипевших на всё и вся.

– Бестолочь он, – хмыкнул мужчина, но благодарно улыбнулся в ответ на мою попытку похвалить собственного отпрыска. – Хороший, но бестолочь. Будем работать. Всего хорошего, Ксения Игоревна.

– И вам, Алексей Андреевич, – я искренне улыбнулась. И, заметив заглянувшего в дверь Никиту, подмигнула ему.

Парень смутился, насупился и снова скрылся в коридоре. А следом за дверь вышел и сам Мурашев-старший, явно успевший отловить сына до того, как тот слинял. И я искренне понадеялась, что моя интуиция меня не обманула, и отец у Никиты хоть и строгий, но хороший.

Во всяком случае, пороть сына он явно не планировал, что радует. И даёт возможность наконец-то сосредоточиться на работе. Что я и сделала, старательно игнорируя мысли о несносном соседе, своих приключениях и прочих прелестях жизни. Потому что это на календаре лето, каникулы и законные отпуска. А по факту, глядя на меня, моё непосредственное начальство явно думает, что это устройство может работать быстрее. Мало того, что на предварительном распределении часов, мне снова сунули основную школу, с пятого по девятый класс, включительно (слава богу, не все!)…

Так ещё и навязали курировать местный театральный кружок! К которому нет ни рабочих программ, ни примерного репертуара… Ни-че-го! Даже реквизита толкового – и того нет. Поэтому…

– Береги-и-ись!

Зычный вопль многократным эхом отразился от стен. А следом за ним случилось три вещи одновременно: я уронила ручку и любимый ежедневник под стол, в открытое окно влетел футбольный мяч и жалобный звон стекла возвестил о том, что допотопной вазе, стоявшей в одном из шкафов пришел окончательный и бесповоротный капец.

И я даже не знаю, что опечалило меня больше.

– М-да, – растерянно почесав затылок, я полезла под стол поднимать канцелярские принадлежности. Да так и застыла там в позе «зю», когда свистящий шёпот прокатился по классу:

– Не сцы, братва! Ксюхи нет! Ща я мяч достану, а там…

– Ну, во-первых, не Ксюхи, а Ксении Игоревны, – выбравшись из своего убежища, я сдула с носа прядь волос и уставилась на виновника переполоха, уже успевшего залезть в окно.

Рыжего такого, конопатого, тощего и насупленного. А ещё явно задумавшего слинять, но угроза в виде степлера, зажатого в моих пальцах была отнюдь не двусмысленной.

– А во-вторых, – на этой фразе группа поддержки известного школьного хулигана Ваньки Барсаева дружно сделала ноги, оставив его один на один со страшной карой в моём скромном лице. – А во-вторых, совок и веник в углу, мяч верну, когда все уберешь. Задача ясна?

– Так точно, Ксения Игоревна, – всё так же насуплено и недовольно протянул Барсаев. И почесал нос, уточнив. – А это… А ругаться будете?

– А поможет? – я задумчиво постучала кончиком ручки по подбородку, разглядывая одного из своих самых проблемных учеников.

Иван Сергеевич Барсаев был пятнадцати лет отроду, доблестно скакал с тройки на двойку, имел четверку по пению и пять по физкультуре и трудам. Но при всем при этом не вылезал с советов профилактики и с заседаний комиссии по делам несовершеннолетних, числился в паре сводок в отделении полиции и был безмерно талантлив.

Хотя не там, где надо бы. Впрочем, в одном Ванька был просто потрясающе гениален: в умении заболтать всех и вся. А ещё он обладал убойным обаянием и злиться на него не получалось у всего педколлектива, включая сурового директора и завхоза.

– Я это… Я, правда, случайно, – Барсаев тяжело вздохнул, скрестив руки на груди. Ещё и ногой шаркнул, в потрепанных кедах на босу ногу.

– Барсаев, совок и веник сами себя не возьмут, – я вздохнула, тепло улыбнувшись этому воробью. Такой же нахохлившийся и ждущий подвоха ото всех. – И помни, попытка сачковать с твоей стороны…

– Будет караться вашим боевым степлером, ага, – хохотнул этот шкет. И, бурча что-то себе под нос, принялся собирать остатки бедной вазы. – Ксения Игоревна, а вы это… Откуда у вас такая меткость-то?

– Тяжелое детство, деревянные игрушки, Барсаев, – хмыкнув, я снова принялась листать ежедневник, намереваясь заняться тяжелой, но любимой работой. Вот только кто б мне дал?

Дверь в класс с грохотом распахнулась, явив мне запыхавшуюся, раскрасневшуюся Ленку. Та протараторила, прижимая руку к груди:

– Ксю, ты чего расселась?! Вперёд, спектакль через пять минут начнётся!

– Твою ж…

Похватав со стола всё, что было необходимо, я вылетела следом за подругой. Махнув рукой и на удивленно хлопающего глазами Барсаева, и на настырные мысли о собственном соседе. Поверьте, куда больше меня сейчас занимал вопрос, просохли ли те самые злополучные кустики, которые я рисовала два дня подряд…

И куда делся нос Буратино, чёрт возьми?! Эх, тяжела учительская доля…

Глава 2

Ксения Шолохова

Лето – это тайная фантазия любого уважающего себя педагога.

Даже если он только-только закончил пединститут и ещё ни разу не участвовал в ГИА. Страшный зверь расшифровывался как «государственная итоговая аттестация», и голова от неё начинала болеть с сентября по июнь включительно.

И то не факт, что к июлю отпустит, ага.

Впрочем, у лета было ещё два исключительно положительных момента. Во-первых, отпуск в количестве целых пятидесяти шести календарных дней. А во-вторых – тишина. Да-да, вы не ослышались. Та самая, блаженная и непередаваемая тишина. В голове, электронной почте и телефоне. Никаких тебе звонков под вечер или с самого утра, в будни и выходной, срочных вызовов в суд или полицию. Никаких родительских собраний, производственных совещаний, «оперативок», семинаров и повышений квалификации или, упаси боже, конкурсов профмастерства.

Про открытые мероприятия и многочисленные олимпиады школьников я вообще молчу. И если кто-то думает, что вся работа педагога в современной российской школе сводится к выдаче учебного материала и заполнению электронного журнала, то я искренне завидую такой святой наивности.

Так что да, лето – это тайная фантазия любого уважающего себя педагога. И чёрт с ним, с пришкольным лагерем и разношерстной бандой собственных подопечных. За одну только шикарную возможность никуда не идти в субботу я была согласна не только спектакль поставить, но и целое турне школьного театра организовать! Дайте только выспаться во всех позах за эти два дня, и я та-а-кое покажу-у-у…

Именно так я и размышляла в пятницу вечером, готовясь к предстоящим выходным. Загрузила холодильник, разложила грязное белье на две стопки, вытерла пыль и полила цветы. Пусть даже этим трём кактусам на кухне было откровенно фиолетово на мои попытки возомнить себя владельцем оранжереи, ну да чёрт с ними. Главное, что к одиннадцати часам вечера я устроилась в кресле, в обнимку с ноутбуком и чашкой горячего шоколада. И, воткнув в уши наушники от плеера, я совершила свою самую большую ошибку.

Тихо фыркнула, щёлкая клавишами. Ладно, не самую. Но точно вторую по значимости, после неудачного студенческого романа с классической влюблённостью в аспиранта с физико-математической кафедры. Так что да, натянув на голову каску, моя бесстрашная натура вновь шагнула на любимые грабли.

Этим тихим, одиноким вечером я открыла один из популярных литературных порталов, где зарегистрировалась как читатель больше трёх месяцев назад. И то, потому что меня взяли «на слабо», заявив, что современные учителя застряли в рассвете классической русской литературы и, окромя темы «Страдания» по романам Достоевского, ничего знать не знают.

Признаю, это было верхом идиотизма, вестись на такую детскую провокацию. И мне об этом очень хорошо известно. Вот только это знание ни капли не помешало пойти просвещаться «вот прям щас», даже не представляя, какой там ящик Пандоры и чем мне это грозит. Последствия оказались…

Интересными. Хотя бы тем, что они просто были. Назывались просто и звучно «Читательский запой», могли затянуться на месяц, если не дольше и заканчивались шикарным «книжным похмельем». Тем самым, когда не то, что на книги, на учебники смотреть без отвращения не получалось. Особенно если случайный поиск по сайту выводил меня на что-то такое, что описать одним словом не получалось. И кто бы сомневался, что этот вечер начнется именно с такой книги?

Как итог ничем не примечательный (кроме, разве что рейтинга) любовный роман в четырех томах оказался настоящей находкой. Многогранной, многословной, вещью в себе. Он затянул меня и не отпускал, пока я не закрыла вторую по счёту книгу, отстранённо отмечая, что на больших настенных часах упрямые стрелки замерли на отметке семь утра. За окном рассвет, щебетание птиц и ворчание дворника, в голове блаженная пустота, на языке приятное послевкусие, а в душе….

Я сладко потянулась, с сожалением закрывая ноут и допивая напрочь остывший шоколад. Вырубила третий будильник на телефоне и бухнулась лицом в подушку, остранённо подумав о том, что нафиг. Нафиг все запланированные дела, нафиг отложенные фильмы-книги-клипы, альбомы и договорённости с друзьями.

Эта книга стоила того. Даже если я прочла всего два тома из четырёх. Зато засыпала я в невероятно благостном настроении, уже предвкушая новый этап читательского запоя и заранее отмахиваясь от всех доводов и аргументов, что мне обязательно приведёт подруга. Даже не подозревая, что все мои мечты и планы пошли коту под…

В общем, просто пошли. И совсем не туда, куда надо бы!

Противная трель звонка ввинтилась в уши, выдёргивая меня из сладкой утренней дрёмы и с размаху окуная в реальность. Условный рефлекс, появившийся за время практики и работы в школе, проявил себя во всей красе. Я сначала вскочила, пытаясь понять, где я, кто я и что происходит, потом запуталась в пледе и грохнулась на пол, приложившись локтем об ножку стола. И только после того, как я помянула всуе поэтов серебряного века, я смогла продрать глаза.

Ровно в тот самый миг, когда чёртов звонок не оборвался на положенной ему второй минута, а продолжил давить на мозг и действовать на нервы.

– Какого… – я недоумённо моргнула, подавив зевок. Сонный мозг долго отказывался обрабатывать информацию, но мне всё же удалось сообразить, что разбудил меня банальный звонок в дверь. – Ну и какого лешего там принесло-то, а?

Вот честно, вопрос был почти риторический. Парня у меня не было, родители жили за городом, и единственный человек, который мог прийти ко мне с утра пораньше не делал это без предварительного звонка. Воспитание не позволяло. Оставался, конечно, противный, вредный и слишком живучий сосед снизу. Но мы с ним не виделись с того самого злополучного дня под кодовым названием «Труп хомяка». И я даже не могу сказать, что меня этот факт хоть сколько-то расстроил.

Удивил, озадачил и приятно поразил, учитывая настырную натуру Араньева. Ну ещё раздосадовал, самую малость, себе-то можно не врать. Но вот не расстроил точно!

– Нет, не расстроил, – повторила я вслух, приподнявшись на локтях и нащупав телефон, свалившийся с дивана вместе со мной. Провела пальцем, снимая блокировку, радуясь внезапно наступившей тишине.

Правда, ненадолго. Стоило мне увидеть, сколько сейчас времени, как я резко выпрямилась, зло выпалив:

– Полдевятого? Серьёзно?! Да какого… Да кто там такой бессмертный и бесстрашный, как Ленский на дуэли?! Я ж не Онегин, я сразу пристрелю! Да чтоб…

От вновь раздавшегося звонка у меня дёрнулся глаз. Потом рука в поисках томика Лермонтова, так удачно лежащего на полу. И я честно (правда-правда!) попыталась подавить в себе кровожадные порывы, накрывшись пледом и вообще, притворившись мёртвой. Попутно пожелав незваному и нелюбимому заочно гостю провалиться в Тартарары или пройти все круги Ада у Данте. Втайне надеясь, что у визитёра взыграет чувство совести и любви к ближнему своему.

Зря. Этот упёртый и очень нехороший человек явно вознамерился познакомиться со мной в любом виде, даже в полумёртвом или свежеподнятом состоянии. И у меня просто не осталось никакого другого выбора, кроме как отбросить в сторону плед, убрать подальше тяжёлые предметы и…

Встать, попутно пригладив стоящие дыбом волосы. Досчитав до десяти и обратно, я шумно выдохнула и меньше, чем за минуту оказалась в коридоре. Как раз в тот самый момент, когда кто-то «умный» начал ещё и ногой стучать, повышая градус моей «любви» к ближнему своему просто до заоблачных высот.

Если не сказать больше. Я в таком убийственном настроении даже на защите родного диплома не была, когда мой руководитель с умным видом заваливал меня тупыми вопросами!

Скрипнув зубами, я ухватилась за ручку и, щёлкнув замком, распахнула дверь, интеллигентно рявкнув с порога:

– Если вы искали личного Монте-Кристо, поздравляю, вы его нашли! В каком виде предпочитаю сладкую месть, и как быстро хотите помереть?!

Вот вроде и не ругалась, даже цензурно всё произнесла. А от веселого смешка со стороны визитёра (Араньев, ну кто бы сомневался!) и укоризненного вздоха бабушки-соседки, так не вовремя отправившейся на законный рейд по поликлиникам и магазинам, захотелось смутиться и шаркнуть ножкой. Особенно, когда следом за ним раздалось внезапное и невинное:

– Тётя зая?

Детский чистый голос, раздавшийся откуда-то снизу, подействовал на меня как ушат ледяной воды за шиворот. А уж сам вопрос не только заставил подавиться всей тирадой, но и окончательно проснуться. Удивлённо моргнув, я опустила голову, старательно игнорируя счастливую лыбу соседа и…

Утонула. В той бездне обаяния и тонне очарования, что шла от милого малыша, лет трёх, не больше. Он крепко держался за потёртые, местами дырявые джинсы гостя и с любопытством на меня поглядывал из-за завесы пушистых, светлых волос. Чуть хмуря брови и широко улыбаясь, до милых ямочек на пухлом, подвижном лице. И у меня аж дух захватывало от адского коктейля из ангельской внешности и дьявольских бесенят, лихо отплясывающих тумба-юмба в его огромных, зелёных глазищах.

Шевельнувшийся в душе инстинкт самосохранения непрозрачно намекнул, что это мелкое чудо способно на всё. В том числе и на захват мира посредством одной своей застенчивой улыбки и искренней любви ко всему живому, что не успеет сбежать из поля его зрения. И я не знаю, порадоваться мне за его родителей или посочувствовать им.

Потому что у этой мелкой милоты, упакованной в джинсовый комбинезон, футболку с ярким принтом и с настоящей рокерской банданой на шее, есть все задатки матерого искателя приключения. Пусть даже сейчас он смотрит на меня с осторожностью, крепко вцепившись в чужую ногу, обутую в видавшие виды кеды.

Очень знакомые такие кеды, к слову.

– Тётя, может, и зая, малыш, но зая злая. Вон, смотри, даже волосы и те, дыбом стоят. И глаза обещают бедному мне все кары небесные, а я ведь лучше… Ай!

Звучный подзатыльник оборвал этот монолог на полуслове, но не заставил его автора заткнуться. И уж точно не испортил настроение Араньеву, что обиженно протянул, потирая пострадавшую часть головы:

– Ксю, за что?!

– И ты ещё спрашиваешь? – искренне удивилась я, скрестив руки на груди и, зло сощурившись, глядя прямо на свою личную «головную боль». – Тебе как, по пунктам, питекантроп несчастный? Или обойдемся тем, что сегодня выходной и последний, кого я хотела бы видеть в девять утра – это ты?

Араньев моё возмущение, недовольство и нежелание с ним общаться «тактично» не заметил. Более того, он даже не смутился и расплылся в широкой, откровенно счастливой лыбе, уставившись прямо на меня. И выглядел до того противно-довольным, что от откровенного членовредительства меня останавливало присутствие рядом с нами маленького ребёнка. И то, что учитель обязан быть примером во всем и для всех.

Даже если сам мысленно уже успел убить, расчленить и закопать своего оппонента. Раз пять, минимум. Попутно устроив отличный прощальный пир за упокой души несчастного. Да такой шикарный, что, поймав себя на составление очередного очень уже скарбезного тоста, я невольно задумалась…

А не пора ли разбавить список вечерних сериалов чем-то более оптимистичным, чем поиск и поимка очередного киношного безумного маньяка?