Анна Фаер "Никто и Ничтожество"

– Осторожнее, голубушка, так твои брови срастутся.

Меня бросило в жар, и чтобы не наговорить того, о чём пожалею, я резко встала с земли, на которой всё ещё сидела после падения.

– Что-то не так? Ты похожа на сутулую побитую собаку. Наверное, холодно без шерсти? Как хорошо, что у меня она есть.

«Я с тебя шкуру спущу! Откуда у тебя такое самомнение! Почему ты не можешь быть кем-то приятным?!» – мысли такого рода роились в моей голове. Но улыбка уже была надета на моё лицо. Быть кем-то другим – самая простая магия из той, что я уже изучила. Я всегда говорила себе: «Будь собой, только лучше». И это, если верить сказанным мной словам, вовсе не значит быть собой. Противоречие, заключённое в этой фразе, несёт в себе столько энергии, что она заставила меня поверить в магию слов. И это не про заклинания, не про старух-шептух, это что-то совершенно другое, что я и намеревалась найти во «мгле». А потому фамильяр был мне просто необходим. «Я сделаю всё, чтобы эта вредная кошка меня полюбила. И безо всяких приворотов, безо всяких привязок. Ты и не заметишь, как я стану тебе нужна!» – решительно подумала я, удерживая на лице улыбку, которая то и дело хотела куда-то сбежать.

Чтобы нас полюбили, мы стараемся быть лучше, чем мы есть, а это непременно ведёт к притворству. Но истинно полюбить нас могут лишь за то, что есть в нас настоящего, и это следует помнить как негласный закон. Я забывала о нём. И порой всё ещё забываю, потому что любовь готова мне это простить, она всегда идёт на уступки и делает исключения из ею же созданных правил. Столикая любовь под тысячью масок прячет одно лицо. И в тот вечер это лицо закрыло глаза на то, с чего я начала нашу историю. Любовь простила мне ложь. А ты…

– Меня зовут Тантанарет. Я очень хочу, чтобы именно ты стала моим фамильяром, и мне невероятно жаль, что я на тебя наступила…

– Конечно, я понимаю, что, будучи человеком, довольно сложно заметить что-то совершенно ЧЁРНОЕ на абсолютно БЕЛОМ фоне.

– Послушай, – вздохнула я, —это было случайно и мне действительно жаль. И я уже извинилась, поэтому не можем ли мы…

– Ещё чего! От того, что это было не нарочно и тебе очень жаль, что так вышло, моя бедная-бедная лапка не перестанет болеть.

Я тяжело вздохнула. Мои ладони и ступни, казалось, превратились в лёд, нос и уши щипал ночной мороз, а усталость шептала на ухо, что всё станет лучше, если я прилягу вздремнуть на снежное одеяло. Мне было совершенно не до споров с глупой кошкой, самомнение которой было непомерно больше её самой. Но также мне нужен был фамильяр, чтобы выучиться на волшебницу и получить лицензию. А для этого нужно поступить в МГЛА, что просто невозможно без наличия фамильяра. Ох уж эти законы, призванные контролировать численность бездомных животных…

– Ситуация такая: мне нужен фамильяр и, по всей видимости, ты единственная, кого никто не захотел брать, так что…

– Или, быть может, это я не нашла никого достойного такого невероятного фамильяра, как я.

– Думаю, даже если и были дураки, которые желали чего-то столь скучного, как чёрную кошку в качестве фамильяра, даже они передумали, когда увидели твой мерзкий характер. Я всего лишь хотела подружиться и подписать фамильяров контракт! Я бываю невнимательной и могу случайно причинить боль, но я ведь готова её залечить! И не будь ты такой неприятной, я бы давно уже излечила твою лапку. Но сейчас я намерена искать кого-нибудь другого, ты мне не нужна такая вредная! Знаешь, интуиция говорит, что мы были бы непобедимой командой, непревзойдённым дуэтом, лучшими напарниками и друзьями, но ты мне настолько не нравишься, что слушать её я не буду. А она, между прочим, никогда меня не подводила.

После своей достаточно пылкой речи я круто развернулась, скрестила руки на груди и стала ждать. Но вместо того, чтобы раскаяться и извиниться, вместо того, чтобы рассыпаться просьбами о моём благородном прощении, вместо того, чтобы волноваться о моих чувствах… Вместо всего этого кошка сказала мне:

– Скатертью дорога, неприятно было познакомиться.

– Ну, всё! – я снова круто развернулась, в этот раз лицом к светящимся зелёным глазам. – Ты сама напросилась!

– И что ты сделаешь? Превратишь меня в жабу? Без фамильяра у тебя нет лицензии на такое.

Я действительно не могла превратить её в жабу, поэтому, став в величественную позу (изящно подняв руку вверх, а вторую спрятав за спиной), я продекламировала:

«Куриный глаз,
Корень лопуха,
Прямо здесь и сейчас
Увижу кого-нибудь, кроме тебя!»

Кошка лишь ухмыльнулась.

– Это ты сейчас заклинание прочла или рэп зачитала?

Пожалуй, в этой ситуации мне ничего не оставалось, как добавить:

– Йоу, я буду счастлива только с чёрным котом! Наши ссоры сейчас, наше счастье – потом!

Кошка вдруг улыбнулась, и промурлыкала:

– Это просто смешно…

«Так тебя нужно было рассмешить! – озарило меня. – Я не смешная, но мои попытки быть такой, кажется, смогут тебя развеселить». И я уже стала придумывать, как вместо конусной шляпы волшебницы примерить на себя колпак шута, как вдруг черная шерсть на загривке кошки встала дыбом, а за моей спиной раздалось тяжёлое дыхание. И передо мной был всего лишь один вопрос: стоит ли оборачиваться?

Я знала, кто там. Время от времени это случалось. Стоило мне о нём забыть, как он приходил. И потом всё повторялось: я забывала, а он возвращался, чтобы напомнить о себе, о нас, о нашем договоре.

Дьявол приходит к каждому. К каждому, кому ещё не исполнилось шести лет. Думаю, это именно та причина, по которой все, кого я спрашивала, говорили, что не помнят ничего подобного. Иногда мне кажется, что никто не помнит своё детство так же хорошо, как его помню я. Тогда всё было другим…

Когда я была младше, мой мир был меньше, зато я в нём была больше и значимей. Я стала старше, мир оказался огромным, а я в нём – маленькой. Очередной парадокс, очередное противоречие – взрослые часто оказываются меньше, чем когда они были детьми. И в свои неполные шесть лет я была подобно юному богу, бродящему по клочку земли, ограниченному высоким деревянным забором и вмещавшему в себя почти весь мой персональный мир.

Это случилось перед бурей, я играла на улице во дворе. Небо пожелтело, словно старое фото, и воздух стал таким же тяжёлым, как воспоминания, навеянные старыми фотографиями. Тот момент изначально был похож на воспоминание. Его словно никогда не было, он всегда был только лишь воспоминанием, которое я стараюсь забыть. И это воспоминание приходит каждый раз, когда у меня получается. Каждый чертов раз.

Это была огромная жаба, жаба выше моего колена. А я была, между прочим, достаточно высоким ребёнком. Потом он был осьминогом, потом козлом. Форма менялась, но глаза всегда оставались прежними – прямоугольные зрачки, чужие даже в нашем многогранном и пёстром волшебном мире.

Долгое время я думала, что это был Дьявол. Забрать душу ребёнка гораздо проще, чем заполучить душу взрослого. Всего два фактора, которые способны заставить любого ребёнка отдать душу забавной разноцветной рогатой жабе. Во-первых, нужно хотеть чего-то по-настоящему сильно. Во-вторых, нужно верить в то, что своими силами ты никогда этого не получишь. К счастью, дети до шести лет редко хотят чего-то больше, чем жить. К несчастью, я никогда не была из таких детей. Я хотела стать волшебницей. Я хотела, чтобы глаза Солнца и Луны щурились от улыбки. Я даже представляла тогда, что месяц – это радостный прищур. И хотя книги по астрономии уверяли меня, что дело не в счастье и улыбке, я предпочитала свою собственную теорию общепринятым истинам.

И я согласилась отдать жабе свою душу за то, что она поможет мне стать величайшей волшебницей всех времён. В конце концов, её разноцветные пупырышки на теле были такими забавными, а тон таким дружелюбным, а предложение таким заманчивым, что отказаться было бы просто глупо. Так мне тогда казалось.

Ничего не изменилось в тот день. Началась гроза, и я убежала со двора в дом. Собака, понюхав меня, зарычала, и мама её прогнала на крыльцо. Моя душа была со мной, величайшей волшебницей я не стала, я для проверки попробовала остановить дождь, и это не вышло: наша лягушка, предсказывающая погоду, не изменила своего положения в террариуме. Ничего не изменилось, но почему-то мне было стыдно смотреть в глаза родителям. И я была виновата перед псом, которого выставили из-за меня за дверь.

Позже я поняла, что вот это-то то и изменилось. Маленький червь, грызущий меня изнутри до сих пор, тогда только-только начал расти. Во мне посилилось глубинное чувство вины, которое не всегда легко было объяснить. Я не стыдилась того, что выбрала лёгкий путь. Я не люблю трудности и думаю, что не любить их нормально. И всё же мне было стыдно. Странное чувство, будто ты виновен в том, что ты это ты. Словно ты никогда никому не понравишься, даже если уже есть люди, которые тебя любят. Странное чувство долга страданию, тьме и печали. Что-то странное, что живёт во мне с детства. И в чём виновата лишь я сама.

Птицы, которые жили на деревьях у нашего дома и уносили мою печаль, стали умирать. Они не справлялись с тем, что на себя брали. Их смерть тоже стала моей виной. И потом с каждым годом вины становилось лишь больше и больше. И тоски тоже. Мне даже приходилось есть камни, чтобы желудок стал тяжелее сердца. Любой другой груз был лучше груза на сердце, мне хотелось о нём забыть. Я изучила столько пород камней, что могла бы получить сертификат геммолога, но это было мне ни к чему, ведь лицензия волшебницы интересовала меня куда больше.

И вот снова, снова рядом со мной стоял огромный чёрный козёл. В его кровавых глазах дрожали прямоугольные зрачки. Рога были острые, как ножи, и казалось, будто концы их измазаны запёкшейся кровью. От его свалявшейся шерсти разило серой, его дыхание было гнилостным, его дыхание пахло смертью. Поэтому я давно уже перестала называть это чистое зло Дьяволом. С тех пор, как я стала Тантанарет, а не малышкой Тани, с тех пор мой Дьявол стал Смертью. И Смерть преследует меня.

– Я соскучился, – трескающимся голосом произнес он. – Покажи мне свою душу. Я хочу забрать её.

Он стоял так близко, что я могла почувствовать зловонное трупное дыхание, даже не оборачиваясь. Я не хотела видеть глаза, которые и без того видела в кошмарах, потому не смела обернуться. Но как всегда твёрдо, твёрдо как лёд декабря, о котором каждый знает, что в марте он растает, вот настолько твёрдо я ответила:

– Сейчас я не отдам тебе свою душу. Уходи.

Я искренне верю, что главное не в том, пообещали ли мы отдать свою душу Смерти или нет. Главное – отдали ли мы её. И пока что я за свою душу держусь. Пускай это и самое выматывающее, что когда-либо случалось со мной, но я держусь. Я бы предпочла всю жизнь бродить на морозе, проваливаясь в сугробы, теряясь среди одинаковых деревьев и одиночества, чем время от времени встречаться со Смертью. Я слышу её запах, даже когда она не показывает свой облик, пускай я и уверена, что ни один из тех обликов, что я видела, не был настоящим.

Встревоженные зелёные глаза кошки были последним, что я запомнила. И первым, что я увидела, когда проснулась. Я лежала на незнакомой чужой кровати, прикрытая одеялом, обложенная нарезанным луком, который, как известно всем целителям, вытягивает из больных плохое самочувствие. В комнате было очень жарко и душно, мне хотелось плакать и пить. И тут я увидела, что на полу, прямо у изголовья кровати сидит кошка. Она поставила лапки на край матраса и боднула мою наклонившуюся вниз голову. Я опешила.

– Т-ты что такое делаешь?

– Бодаюсь, – таким же растерянным голосом, как и у меня, ответила мне кошка.

– Но у тебя же даже рогов нет…

– Мы, кошки, так проявляем заботу.

– Да? Тогда бодни ещё разок.

– Нет, я передумала.

И сказала она это с такой особенной улыбкой, что ни одно боданье не смогло бы вместить в себя больше любви, чем было в ней. В тот момент один из зелёных глаз стал оранжевым. Я громко охнула.

– Что? Что такое?! – Тан вдруг распахнула двери и влетела в комнату. – Моя девочка очнулась, хвала богам! Ди привела на помощь лесника, ты потеряла сознанье и могла замёрзнуть в снегах!

– Погоди, – я присела в кровати. – Ди…

– Дифестемида Иоанна Четвёртая, – поклонилась или, возможно, всего лишь потянулась кошка. – Но не смей меня так называть. Лучше просто Ди.

– Такое роскошное имя, а ты его так легко опускаешь! – поразилась я.

– Лучше бы ты у неё этому поучилась, – присела ко мне на кровать Тан. – Ты точно в порядке?

– Конечно…

– Ди сказала, что ты споткнулась об неё и ударилась головой, когда упала.

Я посмотрела в разноцветные глаза Ди, а та отвела взгляд, ведь в её глазах отражалась моя ложь. И всё же я не просила её врать. Но, похоже, мы действительно нашли друг друга: Ди поступила так, как поступил бы любой фамильяр.

– Это всё ерунда, – я обнадеживающе улыбнулась Тан, пока в моей голове всплывало воспоминание о запахе Смерти и чувстве нечеловеческого отчаянья. – Как глупо вышло, что ты познакомилась с моим фамильяром раньше меня.

– Ничего удивительного. Готова поспорить, что ты как всегда говорила о своём имени, забыв, что у других оно тоже есть.

– Ничего подобного!

– Не обязательно знать имена друг друга, чтобы быть знакомыми, —хмыкнула Ди.

И тогда раздался новый голос, который я прежде не слышала.

– Но если Тантанарет это интересно, то меня зовут Рэйви.

В одно мгновение я увидела косоглазую чёрную птицу, сидящую на распахнутых дверях комнаты, а уже в следующее – удерживала Ди, которую схватила инстинктивно, благодаря выдающейся и, не постесняюсь сказать этого, завидной реакции, которая, к сожалению, просыпается во мне страшно редко. Зубы кошки стучали, а коготки взмеинились в мою всё ещё красную от пережитого холода кожу.

– П-п-птица, – жадно шептала Ди, – это же птица, отпусти меня, я тоже хочу с ней поздороваться.

– Держи её подальше от Рэйви! Поверить не могу, что наши фамильяры не стали сразу же лучшими друзьями, как мы!

– Не переживай, Тан. Мой клюв крепче черпушки этого блохастого коврика.

– Ты что сказала, чудило перьевое?! Повтори! КЛАЦ! КЛАЦ! КЛАЦ!

Мне пришлось ещё сильнее прижать к себе Ди, пока воронесса на двери переступала с ноги на ногу, желая ещё больше раззадорить Ди. Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы в комнату не вошёл двухметровый бородатый мужчина, но одно я могу сказать точно – Рэйви действительно угрожала опасность в тот день.

Вошедшим в комнату мужчиной оказался лесник, в хижине которого мы все находились. Я сразу почувствовала, что он такой же, как и мы. Волшебник, либо когда-то им был, либо когда-то им станет. Словно прочитав мои мысли, Ди сказала:

– Почему кто-то с лицензией на ведьмин камень работает лесником?

Мужчина замер, а потом, потянув верёвочку, висящую на шее, достал из-под клетчатой рубашки треугольный камушек с дырочкой внутри. Он посмотрел сквозь него на Ди и присвистнул.

– Ничего себе! Одним глазом смотришь вперёд, другим назад. Довольно необычно для представителей твоего вида.

– О чём он? – кажется, Ди впервые посмотрела на меня, как на кого-то, чьё мнение имело значение для неё.

– Твои глаза. Они изменились. Один стал оранжевым. Я забыла тебе сказать.

– Как такое можно забыть сказать?!

В комнате снова раздался удивлённый свист. В этот раз лесник смотрел сквозь камень на нас с Тан.

– Что такое?! – засуетилась Тан.

– Я вижу, что это ваша вещая кровать. Какое странное совпадение, что для вас двоих она одна.

– Не может быть! – Тан взглянула на меня сияющими глазами. – Это ведь практически невозможно! Вероятность найти свою вещую кровать – одна из ста тысяч! А количество производимых кроватей лишь неустанно растёт! Цифры просто ужасающие! И…

– И это действительно поразительно, – закончила я за ней предложение, а потом обратилась к леснику: – Вы позволите остаться нам на ночь?

– Вы уже остались. Вот только вместо того, чтобы спать, шумите и позволяете своим фамильярам ссориться.

– Просто её кошка хочет съесть мою птицу!

– И, позвольте заметить, сэр, это вполне естественно для кошек, —вступилась за Ди я.

– Сэр?

– Тантанарет, ты не в древней Англии! – рассмеялась Тан. – Это дядя Нонм. Мы успели познакомиться, пока ты спала.

– Вот именно. Вы успели, а я нет.

– Ничего, – Нонм добродушно улыбнулся. – Тан рассказывала о тебе так, словно ты пила чай вместе с нами. Так что, по крайней мере, хотя бы я с тобой почти что знаком. А ты познакомишься со мной уже утром. В этот поздний час нужно спать, дети, – ласково сказал лесник, а потом глянул на фамильяров, – а вы двое идёмте со мной, я проведу с вами беседу о том, как надо и как не надо вести себя с другими фамильярами.

Ди закатила глаза, но всё же вышла следом за вылетевшей из комнаты Рэйви.

– Я пойду, – прикрыл за собой дверь мужчина. – Пока разговора не было, мне не стоит оставлять их наедине.

Дверь комнаты медленно закрывалась, а полоса света на стене становилась всё уже и уже, а потом и вовсе исчезла. В темноте Тан забралась под одеяло, повернулась ко мне лицом и прошептала:

– Думаешь, нам нужно украсть у него кровать?

Я не смогла сдержать улыбку.

– Ты же знаешь, что тогда она перестанет быть вещей.

– Не будь занудой!

– Спи!

– Сладких грёз, зануда.

– Спи спокойно, шумелка.

И мы замолчали. Когда Тан мирно засопела, я всё ещё лежала с открытыми глазами. Я думала о Ди, о Смерти, о Дико, о Тан и совсем немного о себе. Было бы здорово обратиться ручьём, стать красивой легендой и перетечь сияющей лунным светом водичкой из правдивой реальности в волшебную сказку. Но для этого надо постараться попасть под какое-нибудь мощное проклятье, да и никому, кроме меня, это не понравится. Так думала я, пока не могла уснуть. Как только что-то оказывается критически важным и срочным, это становится в десятки раз сложнее сделать. Мне нужно было уснуть, чтобы увидеть вещий сон. Такой шанс не многим выпадает, знаете ли. И, наверное, ещё меньшее количество людей такой шанс упускают.