Наталия Сергеевна Коноплева "Лёд и пламень, или Великая сила прощения"

Доррен улыбнулся словам эльфа, но обратился ко мне:

– За что, повелитель, вы так добры ко мне? Я не заслужил…

– Уже тем, что ты пришёл к нам, ты заслужил прощение. Да что там, всей своей жизни ты заслужил его.

Эльф, человек, гном и я встали вокруг дерева, у которого сидел отлучённый, и, вскинув соединённые руки, воскликнули:

– Именем солнца и луны, огня и воды, ветров и земли, мрака и света, жизни и смерти, я прощаю тебя!

Несколько минут длилось молчание. Доррен закрыл лицо руками, и мы поняли, что он плачет. Мы тихо разошлись, оставив его одного со своими мыслями. Никому не сиделось на месте, мы ходили по поляне, возбуждённо перешёптываясь или обмениваясь обрывками мыслей. Когда Доррен подошёл к нам, его лицо было как бы озарено светом. Но, к сожалению, страшные знаки не исчезли. Он ещё не был прощён богами, а без этого прощения он до сих пор считался отлучённым. Но он, казалось, не чувствовал боли, причиняемой знаками.

– Я… я, – и голос его пресёкся, – Я не достоин!

– Ещё раз заикнёшься о достоинстве, – заявил эльф, – пристрелю.

– А мы, если что, поможем, – бодро подтвердили Торгрим и Геррет, а я обжёг Доррена таким свирепым взглядом, что тот предпочёл ретироваться за ближайший дуб. Похоже, магические способности к нему ещё не вернулись, так как прощение было неполным, и он по-прежнему не мог читать мысли, как большинство магов. Он по-прежнему считался отлучённым, но мы предпочли называть его либо по имени, либо странником, что как нельзя кстати подходило к нему и к подобным, палым сухим листьям, как он выразился.

Вдруг ко мне на плечо спикировал ястреб. Перелетая от меня к эльфу, он возбуждённо заверещал. Мы поняли, что объединённая армия людей движется от Великих гор к Гномьим холмам. Но это было не удивительно, неприятно удивило нас то, что самые наши худшие опасения сбылись: люди призвали огров,

И тут, несмотря на напряжённую атмосферу я улыбнулся. Ну, разве не смешно, Что люди, которые ненавидят магию во всех её проявлениях, хотя ту же магию они именуют религией и магистры их духовных орденов (слово магистр, кстати, и слово маг происходят от одного корня Magis, что значит «обучать, наставлять», магистр, что значит «наставник, глава» и маг, что значит «управляющий, управляющей внутренней энергией, силами природы и т.д.), так вот магистры их духовных орденов, сжигающие на костре женщин, которых посчитали колдуньями, эти магистры допустили, чтобы их адепты, верующие, или как их ещё там называют, прибегли к помощи созданий, которые по их мифам давным-давно вымерли, к помощи созданий, горячо ненавидимых ими. Откуда люди узнали, что именно в долине между лесом и холмами была назначена встреча войск их противника, осталось неизвестном. Видимо, сообщили перебежчики. Птица умчалась, а мы немедленно тронулись в путь. Мы подкреплялись уже в сёдлах. Нельзя было терять ни минуты.

Но без ещё одного происшествия всё же не обошлось. Поздним вечером мы остановились на ночлег, чтобы дать отдых коням и людям, ни Доррен, ни Торгрим не могли обходиться без сна много часов подряд, как мы. Судя по картам эльфа и гнома, нас отделяло от долины не больше полумили. Мы успеем прийти вовремя. Едва только слезли с сёдел, люди тут же уснули, задремали и эльф с гномом. Я задумался о предстоящем сражении, устало привалившись к дереву. Густые, едва начавшие опадать кроны закрывали ночное небо, но даже сквозь них пятнами проникал яркий лунный свет. Где-то в глубине леса завыли волки. Так воют только оборотни в полнолуние. Я попытался сосредоточиться на предстоящих событиях, но мысли то и дело возвращались к отдалённому вою и полной луне. Оборотни не посмеют нападать на повелителя открыто, хоть они и на нашей стороне, но от них всего можно ждать, но даже они поостерегутся нападать на того, под чьим командованием собрались чуть ли не все магические народы волшебного мира. И ещё эта полная луна не давала мне покоя. Малый Круг замкнулся. Малым лунным кругом или кругом смерти издавна считали лунный цикл от одного полнолуния до другого. Если животворный солнечный свет считался светом жизни, поэтому Большим Кругом или Большим Солнечным Кругом, или Кругом Жизни в наших краях считали время от одного до другого летнего солнцестояния, то мертвенно холодный свет месяца или луны считался светом смерти, а в полнолуния достигала мощи тёмная магия Разрушения,, оборотни в своей звериной ипостаси становились наиболее опасными, ночные кошмары обретали плоть и разум и способны были свести с ума даже самых чистых и светлых, незамутнённых нечистой совестью. Правда, звёздными лунными ночами творились и дивные чудеса, совершаемые эльфами, ведь бессмертные более нежели иные живущие защищены от тёмной магии, но даже и мы, бессмертные, то есть варрад и эльфы побаиваемся полной луны, хоть и любим звёзды. В такие ночи хуже действуют противоядия, и раны заживают куда медленнее, почти совсем утрачивает силу Магия Созидания, Исцеляющая магия, черпающая силы в солнечном свете. Так как мрак и рождённое в нём зло старше света и добра, то и малые круги замыкаются куда чаще, чем большие, ибо зло постоянно пытается проникнуть в помыслы и сознание не порабощённых им ранее. Наибольшей опасности вообще ночами, а особенно в ночи замыкания малого круга, подвергаются люди-маги, так как именно людям свойственна неуёмная жажда власти, которую и дарует им искусство магии, а тёмная магия разрушения, древнейшие формы которой были ещё до начала времён и были подвластны куда более могущественным стихиям, чем человеческое сознание, магия разрушения подпитывается из своего древнейшего корня и способна погубить как и призвавшего её, так и рискнувшего её сокрушить. Властолюбивые люди часто забывали об этом, но если простым смертным опасность хоть и угрожала, но была не столь велика, то людям-магам приходилось несладко. Впрочем, любого мага, будь то человек или иное живое создание, всю жизнь подстерегают опасности. А Доррен был бывшим светлым магом, предавшимся злу, а даже для лишённого силы отлучённого опасность была слишком велика. Так что меня беспокоили отнюдь не волки и оборотни, а именно бывший маг, сейчас спокойно спящий неподалёку от меня. Но хоть я с минуты на минуту ждал чего-то неприятного, ТАКОГО я ждать не мог. Видимо, я задремал на несколько минут, потому что очнулся от тяжких продолжительных стонов. Я сразу понял, в чём дело и бросился к Доррену, походя ощутимо пнув в бок эльфа, который тут же вскочил, выведенный из своего обычного пребывания в состоянии грёз наяву, свойственного только лесным эльфам и моментально понявший, в чём дело. Мы опустились на колени у тела Доррена, которое начали бить судороги. Он, не переставая, стонал, и стоны усиливались, как, впрочем, и бьющие его конвульсии. я приподнял несчастного за плечи и устроил его голову на своих коленях. Глаза Доррена открылись, но было видно, что он нас не видит. Задумчивые чуть грустные серо-зелёные глаза теперь затягивала мутная пелена безумия. Широко открытые мутные глаза были полны невообразимым страхом, страхом и страданием. Глаза были устремлены мне в лицо, я кивнул эльфу, тот взглянул и крепко сжав руки Доррена на распев начал произносить древние эльфийские заклинания, спасающие от чёрных чар безумия. Но тут эльф охнул и выпустил левую руку Доррена. Я тут же понял почему. Знак отлучённого на ладони проступил чётким контуром. Коснувшись его, я отдёрнул руки от нестерпимого жара. Следы цепей на запястьях проступили багровыми следами, на них выступила кровь. Доррен выкрикивал бессвязные фразы, смысл которых сводился к просьбам о пощаде и покаянным фразам. Нам было некогда прислушиваться. Обычно люди в таком состоянии не могут причинить себе вред, а вот рассудком повредиться могут, но судя по тому, что вряд ли подобный приступ был первым, сумасшествие нашему другу не угрожало, а вот привлечь своими криками нежелательных слушателей, не замедливших перейти от простого внимания к более решительным действиям, он мог, так что следовало разбудить Доррена как можно скорее. Странно, но ни Торгрим, ни Геррет так и не проснулись, так что эльфу пришлось расталкивать их, пока я нашёптывал на ухо Доррену успокаивающие слова, смешанные с заклинаниями, что мало помогало. Когда Лаурендиль объяснил ошалелым со сна друзьям, в чём дело и отправил их в дозор, что, к слову, заняло немало времени, ибо едва проснувшийся гном схватился за свою секиру, намереваясь, кажется, прикончить сначала эльфа, а уж потом искать неизвестных врагов, а Торгрим, понявший проблему по-своему, подскочил ко мне и схватив Доррена за плечи, начал трясти. Успокоив обоих, мы отправили их в дозор, а сами ещё битый час старались успокоить Доррена. после могучих рук викинга бормотанья и вскрикивания смолкли, но сознание не вернулось. Тут-то я встревожился. Я и раньше видел людей в подобном состоянии, но столь продолжительным на моей памяти оно не было. Собрав все силы, я попытался проникнуть в замутнённое сознание Доррена. ничего хорошего я там не увидел. Смутные картины пыток, образы закованных в броню воинов, и сам Доррен, окровавленный и беспомощный. Мир вокруг наполнился жуткими воплями, бряцаньем оружия и доспехом, ржанием коней, жутким скрежетом и ударами бича. С большим трудом я воспроизвёл в своём сознание довольно чёткую картинку: Доррен, каким о его видел несколько часов назад на поляне после полученного прощения и связал это видение с его разумом. Мне это удалось, тогда я изо всех сил стал хлестать его по щекам, крича: «Вспомни себя, вспомни себя настоящим, освобождённым!» связь оборвалась и наступила тишина, темнота и ощущение пустоты в душе. Но это ощущение длилось всего мгновение, потом я снова был среди густого леса,, передо мной лежал Доррен, которого я действительно бил по щекам, но стоявший рядом эльф был спокоен, видимо, кричал я не наяву, ибо в противном случае сюда бы давно сбежались все окрестные оборотни и прочие нежелательные гости. Но тут Доррен взглянул на меня осмысленным взглядом и довольно сердито.

– Перестань меня лупить. У меня и так всё тело болит, ещё ты пытаешься превратить мою физиономию в пудинг, гоблинского приготовления.

Он засмеялся, но хриплым нерадостным смехом, и я понял, что Доррен за шуткой пытался скрыть стыд.

– Скажи спасибо, что луплю тебя я, а не наш берсерк. Он, кстати, пытался.

На холодном рассвете назначенного дня, мы добрались до долины и расположились на одном из холмов. Какой ужас! По всей долине двигались и перемещались полки. Войско гномов шло под предводительством родного брата Геррета, возглавляемое им в отсутствии военачальника. Гном тут же поскакал ему навстречу и принял командование. Лаурендиль поехал навстречу своему многочисленному войску. Доррен растерянно гляделся, но тут же увидел расположившийся на одном из ближайших холмов довольно многочисленный отряд людей, лучников и копейщиков. Это были отлучённые. Вот о какой помощи говорил он в день нашей встречи. Да, молодец наш Доррен, недооценивали мы его. Но не успел он повернуть коня, как его глаза расширились, и он глухо застонал. Из-за дальних холмов показался отряд мечников. Люди ехали ровными рядами, молча, сплочённо. Чёрные кони, чёрные плащи, чёрные мечи из гномьего Аспида, железа, для которого не страшен никакой магический огонь, пропитанного ядом, от которого нет спасения. Раны, нанесённые аспидным мечом, не только не заживают, но и разрастаются. Впереди всех на вороном жеребце ехал высокий воин в чёрном плаще, отороченным ало-золотым по подолу и рукавам. На плаще был выткан знак проклятых. По долине пронёсся слитный стон:

– Мартин, Мартин Даллен! Предводителя проклятых боялись не только простые смертные, верховные маги Белого совета, его панически боялись все бессмертные расы. Всё живое бежало перед ним. За спиной послышался сдавленный хрип. Лаурендиль, отдавший какие-то приказания своим военачальникам и, успевший вернуться на наблюдательный пункт, стремительно зеленел и закатывал глаза. Но в обморок ему помешала грохнуться эльфийская выдержка и моя крепкая рука. Отряд проклятых остановился, но Мартин целенаправленно направил коня в нашу сторону. Остановившись буквально в десяти шагах от нас, он обвёл нас троих пронзительным взглядом смарагдово-зелёных, угрюмо горящих глаз и досадливо дёрнул левым плечом. Когда наши взгляды на миг встретились, я вздрогнул, так ненавидяще безжалостен и холоден был этот ледяной взгляд смарагдовых глаз. Казалось, его глаза видят тебя насквозь, так пронзителен был этот странный жестокий взгляд. Глядя в эти зелёные глаза, казалось, что нигде в мире нет больше приюта, нет тепла и света, нет радости и счастья. Но вместе с тем хотелось смотреть в эти глаза, смотреть и смотреть, смотреть без конца.

Доррен без слов выехал вперёд, едва завидев чёрного всадника.

– Вот мы и встретились, отлучённый! – презрительно бросил Даллен, подняв забрало. – Триста лет мы не видались. Странно, что ты ещё жив, раб гоблинов. Я вижу, теперь ты взялся за ум, то есть стал прихвастнем этого… беловолосого выскочки. Да, не думал я, что ты так низко пал, что сможешь унизиться до мольбы о прощении и пощаде! И сколько же он заплатил тебе за услуги, раб?

Его низкий, хриплый голос чем-то напоминал карканье ворона. Но что-то в звуках этого голоса завораживало. Да и весь облик чёрного воина запоминался на всю жизнь тому, кто видел его хотя бы мельком.

Доррен побледнел и отшатнулся, словно от удара, но, быстро опомнившись, ответил:

– Ты прибыл сюда, чтобы поиздеваться, так знай, что твои слова уже давно никого не трогают, проклятый! Все давно знают им цену. Не велика она, если времена меняются, а ты по-прежнему бродишь без приюта!

– Зачем я прибыл не твоя забота, а по поводу моих слов, отвечу, думаешь, меня боятся и ненавидят только за дела? Нет! Если бы мои слова были так безобидны, как ты думаешь, вы бы сейчас не тряслись при виде меня, как осиновые листы.

– А зачем ты пришёл сюда, почему решил нам помогать?

– Помогать вам? – Мартин презрительно сплюнул, – помогать вам, горстке жалких оборванцев с большой дороги, решивших поиграть в благородство, поизображать из себя славных воинов! А говорю с тобой я только потому, что решил поприветствовать тебя, жалкий прихвостень. Помнишь, небось, как умолял чёрных магов принять тебя, когда тебя выперли из Белого совета? А когда и ковен раскусил тебя, ты поступил на службу к этому, беловолосому, последнему из самого захудалого рода нелюдей, варрад, именующих себя сверхлюдьми, когда людьми они с роду не были, доблестные хвастуны, могущие только болтать о подвигах…

Я еле удержал своего скакуна, решившего вступиться за хозяина, ведь кони варрад, помимо умения летать обладают и способностью понимать человеческую речь. Я остался невозмутим. Я был наслышан о манерах людей, подобных Мартину, и знал, что Мартин достиг в этом искусстве наивысшего мастерства. Также я помнил, что не следует слишком бурно реагировать на столь изысканные изъявления дружеских чувств, ведь для Проклятых, тех, кого ненавидят и боятся живые и даже мёртвые, а тем более для их предводителя, которого сторонятся даже свои, подобные речи доставляют удовольствие, сравнимое разве что с наслаждением от своих чёрных деяний, и мне не хотелось лишать его практически единственного наслаждения в бесконечно долгой жизни, и без того полной страданиями, но отнюдь не из-за альтруистических побуждений, я опасался за свою жизнь и жизнь моих друзей, ведь о непредсказуемом характере Мартина ходили легенды. Неразумно раздражать такого человека резким заявлением или тем паче выпадом. Доррен весь покрылся пунцовыми пятнами и тронул коня, но я поднял руку, останавливая его от опрометчивого шага. Но Мартин словно бы и не заметил реакции на свои слова и продолжал, обращаясь к Доррену:

– И ты искренно считаешь, что жалкая горстка людишек, которую ты к нему привёл, сможет отразить натиск сотен хорошо вооружённых воинов. Всё! Время магов и прочего сброда прошло, настаёт время смертных людей, новых верований и понятий. Вы не выстоите!

– Но ты тоже привёл своих людей, и как я понял, собираешься биться на нашей стороне, – как можно спокойнее сказал я, но Мартин не обратил на меня никакого внимания.

– Ты верно подметил: времена меняются и сдаётся мне уже изменились если добренькие миролюбивые эльфы выступают в одном войске с мэреинами, доблестные варрад сражаются на одной стороне с драугами, а гномы не против поддержки дзвергов. Воистину теперь мир перевернулся с ног на голову. Неужели смертные, ненавидящие магию и верующие в иных богов так опасны, что весь волшебный мир братается друг с другом без разбора, объединяясь против ужасного врага, у которого есть только боевое искусства. Вы, могучие маги трясётесь перед жалкими людишками с остренькими мечами и копьями, вы готовы якшаться с убийцами, злодеями, поругателями, лишь бы те помогли вам победить? А как вы наградите их за помощь? Сами прикончите или просто прогоните на все четыре стороны? А, отвечайте, доблестные воители и маги?.. молчите? А ведь сказать-то вам нечего.

Мы все несколько опешили от такого заявления. Первым опомнился Торгрим и потрясённо воскликнул:

– Это ты и твои люди разорили мою деревню, это были проклятые, а не даны. Я вспомнил, что ты убил моего отца, а с моей матерью ты…

Мартин расхохотался.

– да, не тем ты мстил полжизни! А если бы я запоминал каждую деревню и каждое селение, в которых развлекался, то надолго бы меня не хватило!

– Есть в тебе хоть капля сострадания? – возмутился Доррен.

– Сострадание, стыд, совесть, добро, зло, свет, мрак – к чему все эти ненужные слова, которые придуманы для оправдания слабыми. Кто знает, что такое добро, свет, совесть, сострадание и прочая чепуха? Да, я ненавижу всех людей, эльфов и прочих. А за что мне их любить, если они меня отвергли?

– Ты сам выбрал свой путь.

«Неужели нельзя его просто прикончить сейчас, когда он утратил большую часть своей мощи! Сто с лишним лет он был моим палачом в чёрных застенках!» – донеслись до меня мысли эльфа, а неслышно подъехавший к нам Геррет, пробормотал:

– А скольких моих собратьев он убил просто ради удовольствия!

Проклятый услышал и мысли эльфа, и бормотание гнома.

– О да, старые знакомцы! Лаурендиль, так тебя вроде, вижу, ты дорос до верховного командующего. Поздравляю, а помнишь, что когда-то я властвовал над тобой и над всеми твоими помыслами и желаниями. Какой выкуп мне сулили твои венценосные родичи!.. а о вас, гномах, я и не говорю. Слишком вас много было, таких… ну, мне пора, но на прощание я вот что скажу: не стоит легковерно относиться к тем, кто, по-вашему, утратил своё могущество.

Уже тронув коня, он вдруг обернулся:

– О, а про тебя-то я совсем забыл, варрад! Тем магам, что держали тебя в плену и пытались выжечь на твоём лбу клеймо раба были осведомлены мною о твоей личности.

– Не понимаю, а зачем тебе всё это было нужно? – крикнул я ему вслед, но чёрный всадник уже скакал во весь опор к своему отряду, на скаку отдавая приказы на варатхэ,, чёрном наречии, языке Проклятых.

Я сжал кулаки. Теперь все они знают о том, что мне хотелось бы скрыть.

– Не переживай так, Вэрд! – обратился ко мне эльф, по лицу которого нельзя было сказать, что он не переживает, – Он над всеми так насмехается! В этом вся его суть.

– В том, чтобы убивать ни в чём неповинных женщин, стариков и детей? – сжав кулаки, воскликнул гном.

– Он бывший боевой маг. а даже светлым боевым магам тяжело прожить более месяца без поединка, конечно, в большей мере символического, а чёрный боевой маг живёт войной, то есть убийством и прочим с ним связанным, ну, вы меня понимаете. Став проклятым, он лишился своего могущества. Его остаточной магии хватает лишь на него самого, ведь ему более пяти сотен лет, а не один проклятый без магии не выдержал бы столько времени терпеть ту жуткую боль, что причиняют ему его отметины. Как воин он страшен, а как маг он уже ничего не стоит. Я бы не стал так его опасаться.

– Ты-то сам не больно смело выглядишь, – заметил оправившийся от потрясения гном.

– Надеюсь, нас больше не ожидают сюрпризы?

Он обернулся и посерел. С юга-запада шла армия мэреинов, каменных людей-исполинов, рождённых по преданиям во мраке чёрных пустынь, каменных пустошей, пропитанных чёрной магией. Рождённые из камня во мраке, они ненавидели всё живое. После великой битвы, в которой армию мэреинов удалось победить хитростью, рождённые после падения чёрной крепости, они то ли перешли на сторону света, то ли держали нейтралитет и присоединялись к войнам между другими расами по собственному почину, никому, кроме своего предводителя не подчиняясь. Обычные люди мало знали о них и часто принимали за каменных троллей, живущих в скалах.

Сдавленный стон, переходящий в предсмертный хрип, привлёк моё внимание. За своими мыслями я и не заметил ещё одну армию, движущуюся с северо-запада. Огромное войско людей Кадорна, великой северной империи, ведомое ставленником самого верховного короля, Эдвином Острооким двигалось с северо-запада, но не оно привлекло всеобщее внимание. Впереди безукоризненными конными и пешими рядами шли…

– Инхерии пришли к нам на помощь! – прошептал Торгрим.

Но Лаурендиль не разделял радужных взглядов северянина. Если небесное воинство, обитавшее в Вальхалле, по мнению викингов, было смертно на земле, ведь инхерии даже в небесных чертогах убивали друг друга, а потом воскресали, ели и пили, веселились, любили прекрасных дев-воительниц валькирий, то инфери…

– Инфери, Хранители Нижнего мира мёртвых! – пробормотал он.

– Хотелось бы знать, – начал я, – почему эти немые воины стали служить верховному королю Кадорна? Ведь Ароун, повелитель Ануина, Земли смерти, повержен, и убивать на прежней стороне стало некого.

– Да! – вторил мне оправившийся от шока Торгрим, – на стороне добра, думается мне, им тоже найдётся работка, какую они понимают, слишком много всякой мрази развелось, – и пояснил, поймав недоумённый взгляд эльфа, – колдуны-чернокнижники, ведьмы и прочие.

– Одним словом, Тёмные маги, их бывшие хозяева! – подытожил Лаурендиль.

– Они не виноваты! – вдруг заговорил белый, как мел, Доррен. Глаза его лихорадочно сверкали. Мы поражённо уставились на него.

– Ты что же, защищаешь этих бездушных кукол!..

Доррен обернулся к Торгриму и посмотрел на него долгим взглядом, в котором читалась горечь, и, кажется, презрение.

И тут до меня дошло, но дошло не только до меня, потому что Лаурендиль вдруг спросил:

– Доррен, среди них есть кто-то, кто тебе дорог.

Тот не ответил, но мы поняли всё по глазам, и по тому, как он смотрел на двоих всадников, что ехали впереди немого войска.

– Те двое были моими самыми близкими друзьями при… при жизни, – тихо сказал он, а потом продолжил:

– эти… люди… не виноваты в том, что стали такими, не виноваты в том, что их заставили мучить и убивать. Они только делали то, что им приказывал их хозяин, тот, кто их создал. Они утратили память о своём прошлом и теперь их дом и их родина, там, где обитают создавшие их силы, или маги, обладающие этими силами. Для них не существует ни зла, ни добра. Да, нередко инфери мстят живым за то, что они другие. Но инфери верны своему долгу, верны приказу и будут защищать свой дом, свою родину и честь своего повелителя до конца, вернее, вечность. Разве можно винить их в том, что они защищают то единственное, что знают и понимают, к чему, возможно, привязаны, защищают точно также, как делал бы это каждый живущий.

– Верны своему долгу! – скептически фыркнул Торгрим. – когда они топили корабли для собственного удовольствия, безжалостно убивали женщин и детей в селениях и…

– А ты хоть раз видел хотя бы одного из них раньше, видел то, о чём сейчас говоришь? – спокойно спросил Доррен.

– Мне достаточно того, что я их сейчас вижу! – хмыкнул викинг.

– Ну вот. А я провёл среди них пятьдесят лет и своими собственными глазами видел, как весёлых трудолюбивых крестьян, добрых и отзывчивых рыбаков, умелых и гордых мастеровых, задорных и лукавых купцов, суровых и верных воинов убивали, а затем превращали в безмолвных рабов мрака. Я видел их лица, когда безжалостные мечи пронзали им грудь лишь затем, чтобы через несколько минут они вновь поднялись забывшими себя, свои семьи, свой дом, безжалостными бездушными немыми бледноликими воинами. Видел, как Мартин Даллен и его приспешники приказывали своим возрождённым бессмертным воинам идти и убивать всё живое, жечь и вырубать леса и дома, разрушать каменные укрепления и стены городов, и они шли, шли и… убивали, и жгли, и разоряли. И среди них были самые близкие мне люди, мои школьные товарищи, почти братья. И я, покуда жив, буду бороться за их счастье. И, если не смогу найти мага, который сможет воскресить их, то по крайне мере научу жить по-иному, научу разговаривать и творить добро, созидать, а не разрушать.

Торгрим ошеломлённо уставился на него, явно не понимая:

– Зачем тебе нужно возиться с этими… с этими… – он задохнулся и замолчал, так и не подобрав достойного определения для бледноликих воинов смерти.

– Я хочу хоть чем-то искупить свою вину, своё предательство!

– Да первый же из этих монстров размозжит тебе череп или проткнёт своим бронзовым кинжалом, прежде чем ты посмеешь к ним приблизиться! – расхохотался Торгрим.

– Я же уже говорил тебе, что они знают меня, а я их. Вернее, я знаю их предводителя и его знаменосца, а этого вполне достаточно. Ведь теперь, когда рухнула власть ковена магов, и создавшие инфери маги разбиты и их могущество уничтожено, эти несчастные повинуются предводителю, самому опытному и жестокому среди них, ибо ни один из инфери не может жить сам по себе, не подчиняясь приказу. Всю жизнь, вернее, с начала их нового существования, их учили повиноваться. А как же иначе, ведь их сущности насильно вернули в подзвёздный мир и заключили в их мёртвые тела, тем самым оживив их и сделав бессмертными. а сколько лет, а может, веков, многие из них пролежали в могильных курганах, прежде чем их тела вернули к жизни? О, несчастные страдальцы! Древний колдовской котёл, оживлявший мертвецов давно разбит, но его творения по-прежнему ходят по земле, а когда чёрные маги нашли новый способ, при помощи мощных заклятий оживлять трупы, к тому времени угасло и пламя знаменитого чёрного меча Дирнвина, которым, говорят, когда-то владел сам король Ридерх, великий верховный король Кадорна! Только ослепительно белое пламя этого меча, пламя всепрощения могло уничтожить безмолвное мёртвое войско Земли Смерти, но это пламя угасло навсегда, потому что иссяк источник древнейшей магии, и что теперь будет с несчастными…

Но Торгрим грубо перебил:

– Ты лучше о нас подумай, плакальщик! Нам-то что делать? Лично я не собираюсь сражаться на одной стороне с этими…

– Боюсь, придётся! – усмехнувшись, заметил эльф, – теперь они наши союзники, а без их помощи нам вряд ли выиграть предстоящую битву.

Но неугомонный Торгрим не собирался так просто прекращать столь занимательную беседу.

– А кто ты такой, Отлучённый, что так запросто говоришь о чудесах, подвластных только богам?

Доррен грустно усмехнулся, услышав, как обратился к нему бывший викинг, но ответил, дружески улыбнувшись ему:

– Боги дали людям немало знаний. В прошлом я дипломированный боевой маг.

– Некромант что ли? – усмехнулся Торгрим.

– Нет, специалист по защитной светлой магии.

– Кстати, откуда ты знаешь о таком понятии, как некромант?

– В той деревушке, откуда я родом, – ответил Торгрим, – жила колдунья. Весь дом у неё был увешан и уставлен костями и черепами каких-то зверей и даже, кажется, людей. и я слышал, как её называли некроманткой. И я понял, что это слово связано со смертью. Правда, она была хорошей знахаркой и заклинательницей, вся округа её уважала, уважала и боялась, ведь эти кости…

Во время этой задушевной беседы я с интересом наблюдал за Кадорнской бессмертной армией. Воспоминания давних дней были смутными, да к тому же, когда ты мчишься на разгорячённом коне в пылу битвы, стремясь ускользнуть от безжалостных топором и мечей, не до разглядывания внешности, а того единственного инфери, с кем я близко общался, я ни разу не видел в боевом облачении, ведь Адаон запретил Горхиру сражаться за него. Так что теперь я со всё возрастающим интересом наблюдал за бессмертным войском. Длинные бесцветные волосы прижаты ко лбу тускло поблескивающими железными обручами, затем в беспорядке падают на плечи и спину. Кожаные куртки, обшитые железными пластинами, безукоризненно облегали их худощавые жилистые тела, грудь защищал бронзовый нагрудник, усаженный острыми шипами, скорее для устрашения, ведь убить раз умершего невозможно. Талии их охватывали тяжёлые бронзовые торквесы, за которые были заткнуты длинные железные мечи, сверкающие в лучах восходящего солнца, словно серебряные, а у конных с бронзовых торквесов вдобавок свисали узкие ремённые плети. Плети были навешаны так густо, что напоминали гэльские килты. Штаны из невыделанной кожи были заправлены в чёрные сапоги, высокие голенища которых тоже были обшиты железными полосами и усажены бронзовыми шипами, а окованные шипастым железом сапоги пеших издавали сводивший с ума грохот.

Котёл Перерождения был уничтожен, но древние свитки сохранились. И вот, спустя много столетий, некий странствующий тёмный маг, я, кажется, догадываюсь, кто именно, вновь нашёл старинные свитки и фолианты, и вновь полчища бессмертных воинов под знаменем чёрного меча вступили в бой теперь уже с Белым Союзом. Но теперь ковен чёрных магов вновь разбит, но почему эти живые мертвецы перешли на светлую сторону. вероятно, их вела жажда убийства, а на стороне ковена сражаться уже было бесполезно, вот они и перешли на нашу сторону. Так или иначе, но нынешнему верховному королю Кадорна здорово повезло с таким пополнением для своей регулярной армии. При взгляде на неестественно выпрямленные на спинах коней, сёдел у бледноликих воинов не было, при взгляде на их неестественно выпрямленные фигуры, на их бесцветные волосы, в эти мертвенно-бледные лица, в пустые белёсые глаза. На безжизненных лицах у одних застыл жуткий оскал смерти, у других челюсти будто свело судорогой: лица напряжены, губы плотно сжаты, видимо, перед смертью они сдерживали крик боли. Но у большинства, как и описывали наши древние хроники, на лицах застыло холодное отсутствующее выражение, то есть нет, не выражение, пустота, пустота, которая, возможно была безмятежным спокойствием смерти, будь они действительно мертвы. Но теперь это спокойствие преобразилось в ничего не выражающую маску холодного безразличия, пустоты, жуткой, безнадёжной, убивающей.

Эта пустота была страшнее звериного оскала или судорожной суровости, потому что при взгляде в эти спокойные лица с жуткой полнотой ощущалась вся неизбежность рока. Неподвижные белёсые глаза тускло горели одновременно равнодушием и злобой, ненавистью к живым за то, что они живые, лишь у воинов с безжизненно бесстрастными лицами в глазах не было ничего, ни злобы, ни ненависти, ни равнодушия. Они были пусты. Подёрнутые туманом забвения, они взирали на мир с холодным безразличием, на мир, который, без сомнения, видели, но он не трогал их.

Во главе отрядов этих жутких воинов на кауром в яблоках боевом жеребце ехал… Хулдред Свартабранд, Хулдред Чёрный меч. Хулдред, говорят, был первым из мертворождённых, самым жестоким и беспощадным. Он, единственный из всех мертворождённых обладал телепатией, что делало его и его армию непобедимой. Его боялись больше предводителя Проклятых Мартина Даллена.

Надо лбом, вделанный в стальной обруч, словно Чёрная Звезда Смерти горел крупный глянцево-чёрный камень, ромбовидной формы. Лицо Хулдреда было бесстрастно холодно, и в тускло горевших глазах не отражалось ничего. Приотстав на полкорпуса лошади, как и положено, ехал знаменосец, везший знамя: на кроваво-красном фоне изогнутый чёрный меч Проклятых, в обрамлении шести чёрных звёзд. У обоих были длинные волосы, которые окутывали их подобно дыму или серому туману. Предводитель поднял руку, и на пальце сверкнул тусклым серебром массивный перстень с тем же антрацитово-чёрным филигранным камнем. Я безошибочно узнал Кольцо Силы, перстень мага. Так вот что даровало предводителю бледноликих воинов магические способности даже и после смерти. Повинуясь поданному знаку, сплочённые отряды воинов остановились. Дружно ударили о землю окованные железом сапоги пеших, зазвенели подковы коней, и тут же начали разворачивать ряды. Хулдред выехал вперёд и, развернувшись лицом к своему мёртвому воинству, начал отдавать команды. Странно было смотреть на бурную жестикуляцию и ответные кивки воинов. Повинуясь безмолвным приказам, длинноволосый знаменосец передал кому-то знамя и отъехал на правый фланг войска. Он, видимо, был ещё и правой рукой предводителя. Вдвоём они построили свои ряды. Противник не показывался. А союзные войска продолжали пребывать. Вот радостно вскрикнул Торгрим, это с севера подошло войско викингов, во главе с отрядом одетых в волчьи шкуры берсерков, над которым ему и предстояло принять командование. Викингов вёл прославленный Хауг хёвдинг. Рядом с ним гарцевала его дочь, воительница Гуннлёд. Увидев её, Доррен уже не мог отвести глаз. Почти сразу же показалась и армия Свана Хаора, полководца острова Нордланд. Перед сомкнутыми рядами воинов-северян тоже шли берсерки, возглавляемые Арне Хёдминссоном, сыном легендарного берсерка Хёдмина. От отца Арни унаследовал дар берсерка, а от матери горянки мудрость. Слава богам, он имел острое орлиное зрение. При его рождении все боялись, что он унаследует врождённую слепоту отца. Нордландские военачальники, Сван и Арне, как и скандинавы Хауг и Торгрим отличались не только необычайной схожестью, ведь их народы были близкими родичами, но и редкостным воинским умением. Армии построились в безукоризненные шеренги. И, оказалось, что армии мертворождённых, Проклятых и мэреинов выстроены в одну линию, прикрывающую объединённые армии людей, эльфов и гномов.

– Ну, с такими союзниками мы точно победим, – жизнерадостно заметил эльф.

– Лучше я погибну, чем соглашусь сражаться бок о бок с этими… – гном указал на отряд проклятых и армии мертворождённых и мэреинов,

– К ним можно привыкнуть, зато надёжные, – рассудительно заметил Лаурендиль.

– Ага, привыкнуть как же, особенно к манерам этого Даллена, – проворчал гном. Пришпорив своего пони, он повернул и поскакал к своему войску. Торгрим направился к скандским берсеркам, Доррен к своему отряду, а мы с эльфом некоторое время продолжали наблюдать за построением, потом и Лаурендиль поехал к своим, и я остался один. Усилив зрение магией, я оглядывал долину. Войска строились в боевой порядок, командиры отдавали приказы. Но враги всё не показывались. Я тяжело вздохнул и выехал на позицию, то есть на боевой смотр войск.

Лишь когда окончательно рассвело и взошло солнце в долину хлынул настоящий людской поток. Казалось, что против нас объединились все народы. Неприятным сюрпризом было то, что на стороне людей выступали и орки, дикий горный народец, сродни гоблинам и вечно с ними враждовавший. Если орки с людьми, значит, гоблины, наверняка, с нами. Что ж хоть это неплохо.

На переговоры от людей отрядили звероподобного воина, кажется, полуорка, полутролля, чем человека. мы сошлись на вершине холма.

– Не думаю, что сегодня кому-либо из вас удастся уцелеть! – прорычал парламентёр. – я здесь, чтобы сообщить тебе, что настаёт время людей!

– Конечно, – спокойно ответил я, – только люди почему-то пользуются услугами иных рас.

Громило, похоже, воспринял мои слова как личное оскорбление. Ни слова не говоря, он во весь опор поскакал к своим войскам, подняв руку, тем самым давая понять, что переговоры окончены и настала пора решительных действий. Я развернулся лицом к развернувшим свои ряды союзникам и поднял руку в характерном жесте. Не успел я сжать коленями бока коня, заставляя его взлететь, как оба огромных войска сшиблись. Я поднялся ещё выше, чтобы ничто не мешало обзору. Теперь я мог видеть гораздо отчётливее, чем при помощи магии, конь перемещался над полем быстрее мысли, и я успевал, как на шахматной доске, увидеть, рассчитать и проанализировать. Хорошо всё же, что ни люди, ни орки не способны к телепатии, ибо я разбрасывался мыслями как горохом из трубочки. Знание языков не требовалось. Армии союзников действовали слаженно, как единое целое. Противник растерялся. Орки смешали ряды, а люди безуспешно пытались восстановить дисциплину. Но вскоре они, видимо, поняли, кто их настоящий враг и в меня полетели стрелы, дротики, арбалетные болты и камни из пращей. Кончилось тем, что моего летуна всё же подбили. Перебитое крыло обвисло, и конь камнем полетел вниз. Я чудом избежал вражеского клинка, но не смог удержать сокрушительного удара о землю. конь придавил меня, и я лежал, беспомощный, не в силах что-либо предпринять. Кое-как я всё же высвободился из-под своего раненого жеребца, но подняться всё равно не мог. Шок от удара ещё не прошёл окончательно, и я бы просто рухнул, не пройдя и десяти шагов. И тут ко мне метнулась чёрная тень, и чьи-то сильные руки подхватили меня. Человек бросился бежать, лавируя между собравшихся. Я взглянул в лицо своему спасителю и встретился с мрачно-горевшим взглядом пронзительно зелёных глаз. Но не успел я что-либо сказать, как прямо перед нами вырос давешний парламентёр, направивший наконечник копья в горло моему нежданному спасителю. Руки у него были заняты, и он просто стоял, с вызовом глядя на неумолимо приближающийся наконечник. Полуорк не торопился, потому что знал, что нам обоим не уйти. Вдруг тонкий свист прорезался даже сквозь шум битвы, и узкий ремённый хлыст обвился вокруг голых запястий нежданного противника. Тот вскрикнул и выронил копьё, и в тот же миг некто третий достал его остриём меча, и в тот же миг разъярённый каурый жеребец сбил державшего меня человека грудью. Сидевший в седле, сжимал в одной руке окровавленный меч, а другой прилаживал к поясу хлыст. Не удержавшись на вставшем на дыбы скакуне, он скатился с седла и мы, все трое, выкатились из битвы. Меня, наконец-то, выпустили. Отдышавшись, мы молча взглянули друг на друга. Я сказал:

– Спасибо вам обоим, если бы не вы…