– Что стоишь? Или не слышишь? Заводи лошадь во двор. И дворню собирай, видишь, барин занят.
Но Василий Петрович вдруг передал малышку Татьяне, а сам поспешил за Степаном. Ульяна неслышной тенью скользнула следом.
***
Мертвую Наташу внесли в дом и уложили на лавку. На Сергея князь даже не взглянул, будто это был не человек, а дохлый пёс, и, сгорбившись, пошёл в дом.
Перед мёртвой дочерью князь Василий опустился на колени и, взяв её руку, стал всматриваться в бледное лицо, словно ожидая, что покойница откроет глаза и посмотрит на него.
Дворня молча стояла позади, кто-то из женщин тихо плакал.
– Как она умерла? – охрипшим голосом спросил князь у Ульяны.
– Да казаки их подстрелили,– буднично ответила та. Обложили банду Игнашки Косого казачки по царскому указу, кого на смерть изрубили, кого в плен взяли. Самого атамана, говорят, в цепях в столицу повезли. А Наташу Сергей сумел на лошади вывезти, она от страха рожать прежде времени начала. Не догнали их казачки верховые, а пуля шальная догнала. Одна на двоих им досталась, навылет прошла.
Не знаю, как живыми до меня добрались. Пёс мой, Серый, зарычал, залаял, чужого почуял. Выглянула в окно – а они вдвоем в седле, еле держатся.
Полушалок накинула, выскочила на улицу – Наташа мне прямо на руки упала.
А этот, – Ульяна кивнула на окно, – хрипит: «Спаси мою жену и моего нерождённого ребёнка».
Тут только я поняла, что вот-вот дитя родится. Подхватила роженицу и в избу кое-как затащила.
Раздела, а на груди рана, крови много вытекло уже. И ребёнок на подходе. Едва успела девочку принять на руки. Хорошая девочка, крепенькая, здоровенькая. Пуповинку завязала и обрезала, обмыла дитё и в чистую тряпицу завернула.
Уж после этого к роженице повернулась. А она уж отходит. Шепчет: «Дочку батюшке моему свезите, пусть Марфой назовёт, как маменьку мою. И пусть простит меня, если сможет. Хоть недолго, но я счастлива была». Хотела я её отваром напоить, что кровь останавливает и боль уменьшает, Наташа руку мою с чашкой оттолкнула. «Не надо мне уже ничего, прощайте, Серёжа меня ждет».
Упала рука её, и душа отлетела. Я тут про супруга ее вспомнила, снова во двор выскочила. А Сергей уж заледенел весь. Видно, сразу помер, как я Наташу в избу затащила. Через неё и держался из последних сил, а как довёз – так и преставился.
Запрягла я лошадку свою старую в розвальни. Кобылка, на которой Сергей жену привёз, еле живая была, от усталости на колени упала. Я в стойло её завела, хорошая лошадка, добрая. Жаль, если издохнет на морозе. Мертвых в розвальни затащила, дитё укутала – да к вам в усадьбу и двинулась. Хоть и обижена я тобой, Василий Петрович, а всё же не чужая мне Наташа была. И дочка её тоже родная кровиночка.
Поднял князь на Ульяну глаза, полные слёз:
– Полно тебе, Уля, все в прошлом. Нет больше ни Марфы, ни Наташи. Обязан я теперь тебе по гроб за то, что внучке моей помогла народиться, и Наташину последнюю минутку скрасила.
Крестить буду маленькую после похорон… Будь ей крёстной.
Засмеялась Ульяна.
– Нельзя мне, ты ж знаешь. Другим богам я теперь молюсь. Но за приглашение – спасибо.
Ульяна поплотнее закрутила шаль.
– Пойду, я здесь больше не нужна, – и вышла неспешно. Скрипнули ворота на морозе, застучали копыта по мёрзлой дороге, и стихло всё.
– Татьяна, – позвал князь, – Татьяна!!
Ключница возникла из ниоткуда и безмолвно застыла.
– Наташу обмыть, обрядить, как положено. Завтра Рождество, отец Федор отпевать покойницу не станет. Пусть послезавтра придёт, заплачу щедро.
С Марфушей рядом дочку похороню.
Татьяна кивнула, но не уходила, мялась чего-то.
– А с этим то чего делать? С супругом то ейным?
Князь Василий скривился.
– Была бы моя воля, так велел за ноги да в овраг оттащить. Да боюсь, дочка обидится на меня за такое.
Схороните на погосте как положено. Хоть и разбойник, а всё ж с крестом на шее, гляжу.
Тело Наташи переложили на покрывало и унесли обмывать дворовые бабы.
А Василий Петрович, сразу постаревший на добрый десяток лет, шаркая ногами, тяжелой поступью направился к себе в спальню.
Там уже жарко горели в камине сосновые поленья. Румяная девка Палашка кормила вымытую и спеленатую малышку из рожка.
Лицо князя переменилось, подобрело, расцвело улыбкой.
Девочка сосала всё медленнее и, наконец, уснула, выпустив рожок изо рта.
– Дай мне её! – потребовал князь.
Палашка безропотно протянула ребёнка.
Василий Петрович бережно взял внучку на руки и нежно прижал к себе. От спящей девочке вкусно пахло козьим молоком и ещё чем-то неуловимо родным, так пахнут только дети.
«Марфа,– прошептал князь, – моя ты лапушка!»
И слёзы радости потекли из его глаз.
***
Ближе к полночи вернулась домой и Ульяна. Распрягла старую кобылу Милку. Завела в сарайку.
Милка удивлённо покосилась на вторую лошадь возле яслей.
– Но, Милка, но. Спокойно. Старовата ты у меня уже, вот выходим приблуду – будет тебе смена
Ведьма потрепала молодую лошадь по холке. Кобылка отдохнула и выглядела гораздо лучше.
Ульяна подкинула сена в ясли и заторопилась домой. Оббила валенки в сенях и шагнула в избу, на ходу снимая полушалок. В полумраке рубиновыми углями светилось устье русской печи. Ульяна скинула валенки и полушубок. Без платка она выглядела значительно моложе, не старше сорока лет.
Из большой корзины, прижавшейся к тёплому боку печки, выпрыгнул здоровенный, пушистый, чёрный кот, сверкнул зелёными глазами, звонко мурлыкнул и потянулся.
– Ты ж моя умница! – Ульяна погладила замерзшей рукой чёрного красавца. – Грел гнёздышко без меня.
Она подошла к печи и протянула к углям руки, потирая ладонь о ладонь, пытаясь быстрее их согреть. Из корзинки доносилось покряхтывание.
– Ну потерпи, потерпи, моя маленькая! – ведьма вынула из-за пазухи рожок с молоком. – Сейчас я тебя покормлю.
Она наклонилась к корзинке и взяла на руки спеленатого ребёнка. Тот закрутил головкой, пытаясь найти материнскую грудь.
– Проголодалась, девочка моя, проголодалась маленькая. Вот покормлю тебя сейчас.
Ульяна сунула рожок с молоком в ищущий ротик, и младенец стал жадно сосать.
Глава 1
За похоронами Наташи, и последовавшими за ними крестинами внезапно обретённой внучки, Василий Петрович и не заметил, как прошло время.
Для Марфуши нашли кормилицу, дородную Фёклу-повариху, у которой подрастала годовалая дочка.
Фёкла вкусно пахла булочками и блинами, молока у неё было много, и внучка Василия Петровича подрастала, как на дрожжах. Бледненькая и маленькая при рождении, к трём месяцам Марфуша стала пухленькой и румяненькой. На ручках и ножках появились перевязочки, очень умилявшие князя. Глазки из младенческих бледно-голубых переменились в вишнёво-карие, девочка была не капризной, уже узнавала деда и улыбалась беззубым ртом, если он брал её на ручки и начинал тетёхать.
Когда началась капель, и потекли первые весенние ручьи, Львов вдруг вспомнил про Ульяну и ему стало совестно. Ведь своим сегодняшним счастьем он был ей обязан: кабы не ведьма, не смеялась бы у него на руках чудесная малышка, не пускала бы пузыри беззубым еще ротиком.
Князь позвал ключницу, велел собрать Ульяне гостинцы: масло, сало, муку, пшена мешок, хлебов да пышек тоже целый мешок, одёжки кое-какой добавил, холсты белёные. Ну и по мелочам для хозяйства ещё добавила Татьяна от себя.
Запрягли лошадь по утру, сложили в сани подарки, Степан вожжами дернул – повезла кобылка Ульяне гостинцы. Только к ночи вернулся кучер с подарками назад.
– Неужто не приняла? – ахнула ключница
– Нет её, и, видать, давно. Ставни заколочены, во дворе снег слежался не убранный. Уехала Улька, а куда её чёрт унёс разве ж кто знает?
Князю доложили об исчезновении. Тот огорчился, но постарался виду не показать. Велел время от времени наведываться в брошенный дом и проверять, не вернулась ли хозяйка.
***
Дни летели незаметно. Марфуша росла и хорошела. Научилась хватать деда за нос и заливисто смеяться вместе с ним. В 9 месяцев уже ходила с кормилицей за руку, но отпускать поддержку еще не решалась. В три года – бегала за дедом с книжкой и требовала сказать ей "Это какая бука".В семь заскучала и попросила деда «устроить ей веселье».
Василий Петрович подумал и решил возобновить приёмы во Львовке. Близились именины Марфы, и соседям разослали приглашение на званый обед, устраиваемый в честь Марфушиного ангела. Соседи приглашения с радостью приняли, всем было любопытно поближе посмотреть на внучку князя Василия, да и давненько не было в их провинциальном захолустье веселых праздников.
Явились все приглашённые, даже Свиньины пожаловали, решив, что со смертью Наташи исчезла и причина для обиды. Тем более, что Гришка очень удачно женился, невеста была знатного рода, богата, красива и глупа. Чего же более желать, и скоро в семействе Свиньиных ожидалось прибавление.
Именинница, наряженная во все розовое: платье шёлковое с воланами, туфельки из розового атласа, розовый бант в наплоенных каштановых волосах, важно восседала рядом с дедом во главе стола Гости подходили, поздравляли, дарили подарки, и всяк хотел облобызать это розовое чудо. Марфуша вздыхала, как большая, но терпела. Подарки она любила и нетерпеливо поглядывала на гору из коробок и коробочек, сложенных на отдельном столике.
«Ниче, ниче, – шептала ей нянька Палашка, – ужо все разойдутся, тогда мы с тобой и поглядим, чего тут гости натащили». Но гости расходится не спешили, прибыл посыльный из монастыря преподобной Марфы Псковской, привёз заказанную к торжеству специально для Марфуши иконку с ликом благочестивой княгини Марфы. Развернули холст: икона была великолепна. Богомаз изобразил схимонахиню в византийском стиле, в молитвенном предстоянии. Гости восхищённо перешёптывались, пытаясь угадать сколько же денег, и какие дары князь отправил в монастырь.
Василий Петрович был доволен, он тут же распорядился отнести святую покровительницу в Марфушину светлицу и поместить в центре иконостаса. Марфа встала и стала просить деда позволить ей открыть подарки. Князь сделал знак, столик с подарками тотчас же унесли в комнату внучки, туда же отправились и подарки покрупнее. Палашка с облегчением подхватила Марфушу, и увела из гостиной.
***
Чего только не было в коробочках, перевязанных цветными лентами! Казалось, соседи пытались перещеголять друг друга и надарили девочке самые удивительные вещи. Здесь были и великолепное постельное бельё, скатерти и полотенца, украшенные затейливой вышивкой. «Не иначе, как поповна Лизка отшивала, – восхищённо просвещала девочку Палашка. – Лучше, чем Лизавета, строчку никто не кладёт». Была и посуда мейсоновского фарфора, украшенная золотыми вензелями М и Л, и огромная коробка восточных сладостей.
– Эту мы с тобой никому не покажем! – подмигнула именинница няньке. – Сами съёдим!
В двух коробках лежали фарфоровые куклы в модных парижских нарядах.
– Ну, этих кукол точно баронесса фон Штерн подарила. Известная модница говорят, даже своим левреткам одёжку за границей заказывает. – Палашка разглядывала кукол со всех сторон. – Чисто барыни обряжены.
Но особенное восхищение вызвало большое напольное зеркало в золочёной раме. Марфа вертелась вокруг него и так, и эдак, и всё заглядывала за него.
– Да что ты хочешь увидеть там сзади? – смеялась Палашка, аль думаешь, что там кто спрятался? Марфа обняла няньку за шею и зашептала ей на ухо:
– Нянюшка, только не смейся. Я и во сне вижу часто как-будто себя. Но это не я. Какая-то другая девочка. У неё моё лицо, но совсем другая одежда, и глаза другие, и волосики.
– Какая же другая, моя птичка? Такая красотка здесь только одна: Марфушечка-душечка. – улыбнулась Палашка.
– Нет же, няня, нет. Она – как моё отражение. Я сейчас вот посмотрела в зеркало- а она там. Похожа на меня, но это не я.
Няня нахмурила брови и потрогала девочке лоб.
– Пойдём-ка спать, стемнело на улице давно, да и гости почти разъехались. Устала ты, моя голубка, вот и мерещится всякое. Нянька подхватила Марфу под руки и отвела в кровать. Едва успела она переодеть девочку в ночную рубашку, как явился князь пожелать внучке доброй ночи.
– Доволна ли ты, душа моя, праздником? – спросил он, присаживаясь на край постели.
– Довольна, дедушка, очень довольна. Подарки просто чудесные. А это зеркало – что за прелесть! Прошу, давай чаще устраивать такое веселье.
Князь поцеловал Марфушу в лоб. – Учись прилежнее грамоте, языкам. Рукоделие так же не забывай, и к Рождеству устрою тебе вертеп, как ранее устраивал.
Марфуша горячо поцеловала деда и зашептала ему на ушко:
– Дедушка, лошадку хочу, очень, свою! Василий Петрович вздрогнул, как от удара и нахмурил брови:
– Мала ещё на лошади ездить. Не желаю даже говорить об этом! – и князь стремительно вышел из светлицы.
Но кобылку всё же Марфе он купил. Для уроков верховой езды и сопровождения внучки на конных прогулках был нанят за скромное жалование бравый отставной кавалерист Иван, невысокий, прихрамывающий на одну ногу, с густой седой шевелюрой и усами. Никаких молодых берейтеров рядом с внучкой князь видеть не желал, памятуя историю, произошедшую с Наташей. С Иваном Марфа быстро подружилась, Отставной вояка семьи не имел и привязался к девочке, как к родной.
В 12 лет Марфуша великолепно сидела в дамском седле, но предпочитала скакать в мужском, надевая перешитый дедов камзол и обтягивающие рейтузы. Дед внучку не бранил. «Подрастёт, остепенится и сама дамский костюм попросит», – думал он, любуясь на девочку, ловко сидящую в седле. Дядька Иван всё так же сопровождал юную проказницу в поездках по окрестным лесам и лугам, но девочка не то, что б тяготилась его присутствием, но все чаще ей хотелось удрать от провожатого, что б неспешно побродить по лесу с кобылкой в поводе. Лес странным образом манил её, казалось, что это и есть настоящий дом, где всё знакомое и родное, а вовсе не старый дом в усадьбе. «Опять сбежала, шельма», – ворчал дядька, когда Марфа, в очередной раз спрятавшись в молодом ельнике, хихикала, наблюдая за стариком. Впрочем, это у них давно переросло уже в игру. Марфа знала, что дядька Иван будет терпеливо ждать её в березнячке, а она в свою очередь, через пару часов непременно вернётся. Как только дядька со своим гнедым мерином скрылся из глаз, Марфа вывела кобылку из укрытия и поехала к ручью. Там она спешилась, дала кобыле напиться и зацепила повод за куст лещины. Это место у лесного ручья было самым любимым у Марфы. Ручей промыл себе глубокое ложе между соснами, и место было довольно укромным. Девочка подолгу сидела у воды, вглядываясь в своё отражение, и даже разговаривала с ним, рассказывая то, что казалось интересным. И казалось, что отражение внимательно слушает её и даже, одобрительно кивает. Раздался шорох, и сверху посыпались комочки земли и песка. Марфа подняла голову, ожидая увидеть какую-нибудь лесную зверюшку, и подскочила от неожиданности: огромный черный кот внимательно смотрел на Марфу изумрудными глазами.
– Кис, кис! – позвала девочка кота. – Какой красавчик! И откуда ты здесь взялся?
Кот принялся вылизываться, продолжая искоса поглядывать на Марфу. Девочка попыталась забраться наверх, но корень, за который она уцепилась, обломился под рукой, и Марфа свалилась вниз. А когда вновь поднялась – кота на прежнем месте не было. Марфуша отряхнула одежду и поправила растрепавшиеся волосы. Пора возвращаться.
Дядька Иван уже, поди, заждался. Девочка похлопала лошадь по холке. Та послушно наклонилась, и Марфа, легко забравшись в седло, пустила кобылу по тропинке легкой рысью. Она не видела, как из кустов лещины на тропинку вышел большой черный кот, а за ним – женщина и они долго провожали всадницу взглядом, пока та не скрылась вдалеке.
Дядька Иван сидел на поваленной берёзе и что-то выстругивал из березовой чурочки. При виде Марфы, он убрал ножик за голенище и поднялся.
