Я испугалась этих его слов. Мне почудилось, что в кабинете меня уже ждут те, кто заберёт меня не пойми куда и заставит заниматься непосильным трудом. И потому ногами я едва перебирала.
– Не выгоняйте меня, – сквозь слёзы только и могла лепетать я и от переизбытка эмоций даже коснулась руки доктора. Руку он не отдёрнул, но внимательно на меня посмотрел. От этого взгляда я сразу смутилась. Что-то мне в тёмных глазах доктора Адамса не понравилось.
Между тем мы вошли в кабинет. Само собой он был просто обставлен, всё же провинциальный лазарет для бедняков не тоже самое, что какая-нибудь столичная больница. Но крепкий стул для посетителей здесь имелся, и я на него села, затаив дыхание.
– Знаешь, Счастливица, есть у меня для тебя вариант от проблемы твоей избавиться.
– Какой вариант?
– Я сегодня принимал роды у Милы Свон. Слыхала про Милу Свон?
– Да, про неё сиделки много толковали. Что не стоило бы её вам вообще принимать, – тихо призналась я, не решаясь озвучить самое главное.
«Тьфу, о шлюхе заботиться! Виданое ли дело? Подумаешь подохнет или выблядка своего потеряет. Зато нашими мужиками, курва такая, крутить не станет!» – вспомнились мне бессердечные слова.
– Она умерла и некому даже тело забрать, чтобы похоронить эту женщину по?человечески, в земле. Но последнее нам не впервой, – кисло улыбнулся доктор Адамс. – Поэтому, как всегда, на телегу и в соседний Ноттенг в крематорий. Этот город побольше нашего, там штатный маг-огневик есть и вообще…
Он ненадолго замолчал, как если бы собирался с мыслями, а затем внимательно поглядел мне в глаза и сказал напрямую:
– Описание внешности в карточке Милы Свон с тем, как выглядишь ты, сходится один в один. Записи в документах делают вас едва ли не близнецами, а потому я мог бы отдать тебе её документы.
– Вы бы что? – едва слышно пролепетала я.
– Мог бы отдать тебе её документы… Мог бы, так сказать, поменять вас местами, – на полном серьёзе сказал доктор Адамс и, подумав, признался. – Понимаю, быть Милой Свон не боги весть какая радость, но больше ничем я помочь тебе не могу и не смогу, Счастливица. Это мой последний месяц работы здесь. С февраля меня переводят в Ноттенгенский госпиталь и какую?то женщину, которую согласно закону давно уж как пора на общественные работы отправить, я взять с собой никак не смогу.
Пожалуй, мне стоило сосредоточиться на словах «взять с собой», но я акцентировала внимание на другом.
– Я буду рада даже такому имени, – искренне обрадовалась я, прежде чем на меня громом снизошло озарение. – Но, доктор Адамс, Милу Свон многие знают. И все в лазарете знают, что я не она. Это же пойдут сплетни, а сплетни о таком…
– Да, ты права. Сплетен о таком допустить нельзя… Вот только ничто не мешает тебе исчезнуть из Оркреста насовсем, – мягко улыбнулся он мне. – Давай всем нашим я через пару дней сообщу, что отправляю тебя куда положено, а? А в комитет на их очередной запрос пришлю свидетельство о твоей смерти. Недаром же я столько держал тебя здесь, у них много моих докладных о твоём слабом здоровье. Поверят. Но на самом деле будет другое. Ты поедешь туда, где тебя никто в лицо не знает.
– Но куда мне ехать? У меня ведь нет ни денег, ни… ничего у меня нет! – оказалась я в ужасе от новой беды.
– Я могу одолжить тебе немного, чтобы ты добралась до Ноттенга. А там, думаю, у меня получится оформить тебя медсестрой в госпиталь. Помогать за больными ухаживать ты ведь уже хорошо умеешь.
Улыбка доктора Адамса сделалась ещё мягче, и я, искренне обрадованная тем, что в моей жизни наступила белая полоса, дала согласие.
Увы, всё сложилось не так, как мне виделось.
Нет, сперва было всё хорошо. Кутаясь в подаренный доктором Адамсом полушубок и прижимая к груди ещё один его подарок – книгу по обучению чтению, я наперёд его самого приехала в Ноттенг и остановилась там, где он мне сказал. Меня даже не покоробило от насмешки привратника, проверяющего мои документы. Я была счастлива, что способна свободно передвигаться. Я была рада просто начать жить! Право, мне оставалось только получить достойную работу. За те две дюжины дней, что мне предстояло ждать доктора Адамса, я даже предприняла попытки найти своё место в жизни. Увы, все мне отказывали в работе, но я не была расстроена из-за этого. Продолжая листать страницы книги, я всё больше загоралась надеждой. Мне виделось, что если я научусь читать и писать, то однажды из сиделки стану помощницей доктора Адамса или даже фармацевтом. Я вовсю мечтала и была так счастлива в этих мечтах!
А затем приехал доктор Адамс. Был вечер, когда он постучался ко мне.
– Вот и я, Счастливица, – сказал он с широкой улыбкой на лице, когда я открыла ему дверь. Я ему обрадовалась тоже. Я искренне радовалась ему до тех самых пор, покуда он не принялся меня лапать. Сначала исподволь, а там и откровенно.
– Доктор Адамс, да что же вы делаете? Не надо, – начала я просить его всё громче и громче, покуда не осмелилась на оплеуху. Сразу сделалось тихо, только сердце моё стучало, как проклятое.
– Вот оно как, – нехорошо произнёс тогда доктор и веско добавил. – А ведь это неправильно, не стоит тебе так себя вести. Нужно быть ласковей с тем, кто может взять Милу Свон на нормальную работу. Ведь куда ты теперь без меня, а Мила Свон? Только обратно блудом заниматься. И сколько мужиков тебе понадобится, чтобы приползти ко мне на коленях, э?
От столь неприятных слов я растерялась и застыла, а доктор Адамс вновь принялся меня лапать. Из-за этого я отпрянула от него, но он удержал меня в своих объятиях и после приблизил своё лошадиное лицо вплотную к моему.
– Или же ты забыла, что не Мила Свон вовсе, а я об этом всё знаю?
От сказанного мне вмиг сделалось так страшно, что веки закрылись сами собой. Но с закрытыми глазами всё стало только хуже. Я отчётливо ощущала каждое прикосновение, каждый поцелуй!
– Ты моя, Счастливица. Моя, – наслаждался доктор Адамс своей властью, а я молчаливо терпела. Даже когда он вошёл в меня, я молчала так, будто мне склеило рот!
… Но о, как же сильно я кипела внутри!
– Ты моя. И, быть может, мы всегда будем вместе, – шептали его губы со страстью влюблённого, но от этого ласкового шёпота мне захотелось рыдать. «Быть всегда вместе» означало, что этот негодяй всегда будет держать меня на коротком поводке. Я навсегда сделалась бы его послушной зверушкой.
«Никогда. Никогда не позволю! Я человек, а не тряпка, об которую можно вытирать ноги!» – наконец прокричало что-то внутри меня так громко, что (откуда только силы взялись?) я спихнула с себя обнажённого доктора Адамса и, взвизгнув, ударила его по голове стоящим рядом деревянным подсвечником.
… Это стало началом моего кошмара, так как доктор Адамс, не издав не единого звука, умер.
***
Несмотря на тщедушное телосложение, вытащить тело на улицу и спрятать его у меня получилось. Даже обошлось без свидетелей. Молиться оставалось только о том, чтобы труп оставался ненайденным как можно дольше. И особенно горячими мои молитвы стали, когда хозяйка доходного дома, где я снимала комнату, сурово осведомилась:
– Кто это вчерась у тебя был?
– Любовник, – не нашлась с лучшим ответом я.
– Вот ведь знала, что нельзя шлюхе комнату сдавать. А ведь божилась, что ни-ни… Тварь! А ну убирайся отсюда, у меня дом для приличных людей, а не притон какой-нибудь!
Мне же этого только и надо было. Собрав свой нехитрый скарб в два серебряных медяками – всё, что осталось от щедрости доктора Адамса, а также то, что нашлось в его карманах, я на дрожащих ногах вышла на улицы Ноттенга и поняла, что не могу здесь оставаться. Убийство жгло мне пятки, а потому я отправилась вглубь Верлонии, в город Вестград.
Если же говорить о Вестграде, то он мало чем отличался от Ноттенга, кроме того, что оказался ещё больше. Это было очень большое поселение, а потому я сперва обрадовалась. Мне виделось, что среди такого количества лавок и мастерских проблемы с поиском работы у меня не возникнет. Я мечтала, что наконец-то смогу честно работать и получать за свой труд деньги, что моя жизнь устроится. Однако, мои документы отпугивали всех, кого только можно. Доктор Адамс говорил верно, Милу Свон с распростёртыми объятиями ждала только подворотня. К шлюхам в Верлонии было своё, исключительно мерзкое отношение.
Сперва я плакалась. Я умоляла дать мне шанс, я убеждала, что справлюсь с любыми обязанностями, даже с самыми тяжёлыми. Но люди плевали мне в лицо, а некоторые и того хуже.
– Да ладно тебе, заработать, что ли, не хочешь? – прижал меня к стене булочной толстяк-пекарь и масляно улыбнулся. Моя надежда, что раз он меня сразу не выставил за дверь, так, может, сейчас мои мытарства и закончатся, оказалась пустой.
– Я хочу заработать, но не так, – жалобно ответила ему я. – Быть может, вам нужна помощница?
– Помощников печь хлеб у меня хватает, а вот дополнительные налоги из-за твоей красной метки платить желания нет. Зато другое желание… появилось.
– Да не буду я вас обслуживать, мне это всё противно! – не выдержала я и, юркнув, выскользнула за дверь. Но пекаря мой отказ разозлил. Он вышел вслед за мной и громко воскликнул:
– Вы только поглядите, люди! Шлюха, а потискать себя не даёт.
Пекарь, задорно смеясь, ухватил меня за руку и снова прижал к стене. У всех на виду расстегнул мой полушубок, полез под юбку, и, сколько бы я ни визжала, никто не пришёл мне на помощь. Лишь один единственный прохожий замер в растерянности из-за творящегося произвола и тихо спросил у похохатывающего зрителя:
– Эм-м, а что это за девка-то?
– Да ходит тут ужо не первый день. Говорит типа работу ищет, а потом документы свои позорные под нос суёт. Клиентов так привлекает, не иначе. Вон, ещё и пищит, как будто свеженькая.
Восторг в голосе говорившего нисколько не соответствовал моему состоянию, но его слова вынудили меня заткнуться. Я перестала визжать и умолять. Вместо этого я в ужасе посмотрела на людей, что сновали по улице, а они либо открыто смеялись, либо делали вид, словно меня не видят – отворачивались, опускали взгляды к земле. Пекарь же, удовлетворённый тем, что я прекратила рыпаться, потискал меня ещё немного и издевательски сунул за лиф самую мелкую из монет – паданку[4 - Немного о денежной системе Верлонии.1 золотой равняется 100 серебряным1 серебряный равняется 100 медякам1 медяк равняется 12 паданкам и иногда рубится на четвертины.]. И не иначе даже называлась она так от того, что радоваться такому заработку – это пасть ниже некуда. На паданку только крошечный кусок чёрствого хлеба купить можно было, даже тарелка жидкой каши стоила целых три!
– Знай своё место, шлюха.
«Знай своё место», – эта фраза пробудила во мне доселе неизвестную для меня ненависть.
«Я знаю своё место, – гневно думала я. – Я знаю, что так со мной поступать не следует!».
Эта мысль постепенно становилась всё сильнее. Отчаяние во мне подменила собой злоба. Я злилась на себя, на покойного доктора Адамса, на бандитов, лишивших меня памяти, да и вообще на весь мир! И в конце концов эта злость стала такой сильной, что мой язык уже не мог её сдерживать. Я начала материться на чём свет стоит. В ответ на каждый отказ я плевалась словесным ядом и остановилась только тогда, когда осталась без средств к существованию. Сдающая мне втридорога комнату карга выгнала меня взашей, забрав к себе подаренную доктором Адамсом книгу, и к тому времени я больше суток уже ничего не ела. Да ещё погода была такая, что хоть на виселицу иди. Перевалило за середину марта, но вместо ясного солнца небо заволокли тучи. С небес мне на голову падал мокрый снег, и оттого на душе было на редкость тоскливо. Казалось, что выбора, кроме как уйти из жизни, нет в принципе. Ведь стоило бы мне продать последнее имеющееся у меня имущество – полушубок, как у меня не осталось бы ничего. Даже то лёгкое тепло, что сейчас окутывало моё тело, истончилось бы и исчезло.
«Ну уж нет, вы моей смерти ни за что не дождётесь! – вдруг сжались мои ладони в крепкие кулаки, и я мстительно решила. – Как этот мир ко мне, так и я к нему. В конце концов, я уже знаю как не хочу. А, значит, буду делать всё, чтобы этого со мной не случилось!».
Так вот и вышло, что честный труд обошёл меня стороной. И где-то ближе к концу апреля, заприметив в придорожном трактире шулера, я нисколько не подумала обличать его. Рассудительность возобладала над порядочностью, а потому, понаблюдав за ним, я без тени сомнений дождалась, когда он останется один, а после предложила работать заодно. И сперва он только презрительно хмыкнул. Так же, как все остальные.
– Детка, да как же ты будешь отвлекать от меня внимание, если не? – скрестив руки на груди, рассмеялся шулер.
– Зря лыбишься, – сухо ответила я. – Мне довелось быть помощницей аптекаря, и, поверь, уж я знаю, как правильно людей дурить и травить.
– Травить мне не надобно, – вмиг посерьёзнел шулер.
– Нет, не до смерти. Я могу сделать такой порошочек, что вместе с вином голову быстро унесёт. А могу такой, что сонливость появится или мысли путаться станут.
Шулер крепко задумался. Было видно, что он не знает стоит ли ему так рисковать, но удача была на моей стороне.
– Хорошо, – наконец, решил он. – Только придётся частенько мотаться от места к месту, чтобы не примелькаться. И если что, не взыщи. Работать будем так, типа я тебя не знаю и ты за мой стол случайно подсела. А потому, коли что случится, так сама выпутывайся.
– Идёт, – уверенно согласилась я, так как не знала – в тот самый день, когда я начну ему доверять, он сдержит своё слово и действительно меня бросит.
Глава 5. Когда проблема твоё второе имя
Лорд Антуан Грумберг одним из первых среди аристократов занял положенное ему место на площади, так как академию, в отличие от прочих благородных господ, чьё поступление состоялось в предыдущие два дня, не покидал. Он терпеливо ожидал окончания отбора талантливых простолюдинов прогуливаясь по кампусам, и даже занялся делами, оформив договор на аренду дома. Правда, это элитное жильё ему не понравилось. Он, конечно, понимал, что академия ограничена по территории, а потому особняк за особняком, да ещё по индивидуальному проекту, не выстроишь. Более того, чтобы избежать проблем с любящей покрасоваться перед друг другом аристократией, все дома внешне и в планировке являлись однотипными – простенькие двухэтажные постройки на пять комнат, если не считать кладовой-подвала. Спальня и кабинет располагались на втором этаже. На первом находились большая гостиная и два помещения попроще: кухня и спальня для слуги… Всего для одного слуги!
Разочарованному Антуану Грумбергу даже захотелось выкинуть ключи от дома куда подальше. Он бы вот-вот швырнул бы их в кусты, чтобы развернуться и уйти, но понимание, что так здесь все (абсолютно все) аристократы живут, его утихомирило. Несмотря на предположение, что отныне он будет жить как нищеброд, Антуан Грумберг даже смог достойно попрощаться с человеком, показавшим ему его новое жилище. А затем он ещё раз обошёл комнаты. «Нужно хотя бы обставить всё это достойно», – пребывая едва ли не в предобморочном состоянии, подумал несчастный мужчина. При этом к нему пришло понимание, насколько зря ранее он не воспринимал всерьёз слова отца. До этого молодому лорду наивно казалось, что нынешний граф Мейнецкий Герман Грумберг намеренно запугивает привыкшего к роскоши сына.
С такими грустными мыслями Антуан дошёл до ворот академии и оттуда передал сообщение слугам. Он, конечно, мог направиться к ним лично, времени в его распоряжении имелось предостаточно, чтобы потратить его на такое полезное дело. Однако, Антуан боялся, что не справится с собственной мимикой, когда сообщит, что оставляет при себе не верного камердинера, а Джона Брауна – своего походного повара. Молодой лорд размыслил, что легче повара обучить как ухаживать за внешним видом своего господина, нежели камердинера ставить перед фактом необходимости осваивать незнакомые для него навыки кулинарии. А затем, справившись с этим нелёгким для сердца делом, Антуан принялся изучать хитросплетения тропинок. Особенно ему понравилось порядком заросшее озеро на отшибе. И не сказать даже чем оно привлекло его. Пожалуй, именно своей неопрятностью и привлекло! Молодой виконт был так расстроен, что невольно искал какое-либо особо неприятное место, чтобы его апатия начала соответствовать окружению. По?настоящему ведь не потоскуешь, пока вокруг тебя аккуратно подстриженный кустарник, благоухающие цветы на клумбах, искусные статуи и здания корпусов с величественными колоннами…
«Двенадцать лет. Я буду вынужден терпеть лишения целых двенадцать лет», – тоскливо крутилось в голове Антуана, и эта фраза едва не довела его до глубокой депрессии. Однако, в тот миг, когда эта мысль стала для него совсем невыносимой, зазвучали фанфары, означающие скорое начало церемонии посвящения в слушатели академии. И, как уже писалось ранее, лорд Грумберг прибыл на площадь намного раньше прочих аристократов. К этому моменту он уже покинул берег озера и как раз прогуливался неподалёку от места проведения мероприятия.
Увы, увиденное заставило его пожалеть о том, что он нигде не задержался. Несмотря на то, что черни стало раза в три меньше, присутствие простолюдинов было благородному виконту исключительно неприятно, так как предстоящее обучение ставило этих никчёмных людей вровень с ним. Антуан даже кисло поморщился. Он словно не замечал вовсе, что именно оборванцев осталось всего раз-два и обчёлся, ведь в основном прошли отбор мастеровые люди и выходцы из мещан побогаче. Настоящее отребье элементарно с испытанием заполнения документов не справилось, грамоту такой люд знал из рук вон плохо.
– А, лорд Грумберг, – узнал его кто-то в чёрной учительской мантии, и Антуан, разглядывая долговязого голубоглазого человека с жиденькими волосами цвета льна, искренне удивился. Он мог поклясться, что видит его впервые.
– Эм-м, мы знакомы?
– Заочно, – пояснил незнакомец одновременно с поклоном. – Я работаю на факультете Чёрной Магии, и по этой причине уже наслышан о вашем поступлении. Грумберги наши лучшие студенты.
– Лестно такое слышать от… – Антуан выразительно посмотрел на своего собеседника, и тот, опомнившись, поспешил представиться.
– Я старший преподаватель кафедры сглаза и проклятий Люций Орион.
– О, теперь я тоже узнал вас. Действительно, заочно мы знакомы, отец рассказывал столько хорошего о вас, – с улыбкой подтвердил Антуан, хотя улыбка у него вышла натянутой. Он так-то обрадовался встрече, но испытываемое им разочарование внесло свой вклад. Основательный такой вклад.
– Как приятно, что Герман Грумберг запомнил только хорошее, а не мои строгие требования.
Люций Орион засиял, он нисколько не обратил внимание на фальшивость улыбки собеседника. А затем вдруг раздались вторые фанфары и преподавателю пришлось сказать:
– В будущем буду рад побеседовать с вами. Право слово, мы будем видеться очень часто, так как именно меня назначили куратором группы, в которую вы зачислены.
– Какая приятная весть!
– Рад, что вы так считаете, – ещё больше расцвёл мужчина. – Однако, сейчас не время для бесед. У меня есть дела, да и у вас они есть тоже. Вам нужно присоединиться к остальным слушателям вашей группы.
– И где они собираются?
– А вот, – указал рукой Люций Орион на восьмерых людей поодаль, и у Антуана от вида одной особы настроение испортилось окончательно. И всё же говорить, что он сперва намерен дождаться более достойной компании, молодой лорд не стал. Желая выказать своё презрение как можно ярче, он намеренно двинулся в сторону неприятных ему людей и, останавливаясь в нескольких шагах от них, демонстративно отвернулся, не поприветствовав никого даже лёгким кивком.
– Саймон, ты не договорил, – между тем обратилась к кому-то из товарищей наглая девица. Её мерзкий голос Антуан хорошо запомнил.
– Ну, так рассказывать нечего, – усмехнулся темноволосый мужчина плотного телосложения. – Я родом из Форкреста, у нас там семейное дело. Мой отец и мой брат торговлей занимаются. Дед тоже торговлей занимался. И прадед. Может, вы даже слышали про нас – купцов Сильверов.
– А то, – подтвердил кто-то.
– Ну вот. Все в моём роду торговлей занимаются, а лично мне эта торговля… Скучно, ну прям до смерти!
– И именно поэтому чёрная магия? – прозвучал чей-то насмешливый вопрос. – Именно потому, что жить по-человечески надоело?
– Нет. Как вся моя родня мне жить надоело, – в голосе выходца из купечества не звучало никакой обиды. – Однако ж, навыки при мне остались. Вот я приценился и рассудил, что на этот факультет поступить шансов больше. А там кто знает? Я слышал, что если хорошо себя на занятиях по дополнительным стихиям проявить, то и перевестись можно.
– Я бы на это не надеялся, – сказал, как отрезал, другой мужчина и вдруг надменно хохотнул. – Так это получается, считай, я один факультет выбрал по интересу?
– Ну да, всем остальным разумные обстоятельства интересу предпочтительнее, – с недовольством сообщил сын торговца, и девица, нарушая повисшее нехорошее молчание, сказала:
– Эй ты, ты же ещё ничего не рассказал о себе.
Сперва Антуан напрягся, предполагая, что столь фамильярно обращаются к нему, но к его неописуемому облегчению он ошибся.
– Тык энто я… Чего там о себе сказывать? Питрин Пипа я, – растерянно представился кто-то. – А стезю такую избрал ненароком, право слово. Неграмотен я, эх, а потому наудачу карандашом по бумаге водил. И вот не солгу, а думать не думал при этом, что судьбина мне долю такую нелёгкую определит чёрным магом сделаться… Ох?хо?хо, как же я батьке теперь в глаза смотреть?то буду? Он ведь меня сам проклянёт, да похлеще мэтров именитых.
– Брешешь! – воскликнул кто-то из мужчин. – Как ты мог наудачу, если там имя своё вписывать надо?
– Тык энто я попросил подмочь, вот мне и вписал кой-чего один добрый ведун. А остальное он сказал давай?ка по своему разумению, чай ужо рослый детина, а не дитё малое. Сам уж чирикай крестики на листе, сказал. Я и…
