– Вот тут, – Зинаида раскрыла том перед начальником, как величайшую драгоценность, – есть два детективных агентства!
– О! – Макс сделал вид, что не умеет читать. – И каких же именно?
– Одно, – Зинаида развернула книжищу к себе, уронив при этом ручку со стола, – называется «Лель», частное детективное агентство. Второе… тоже частное… называется «Пуаро».
– Угу, – Макс в этот момент поднимал упавшую ручку, поэтому наполовину скрылся под шикарным офисным столом, – значит, «Пуаро»…, – ухватив-таки укатившуюся ручку, он снова уселся за стол и потянул справочник к себе. Реклама обоих агентств выглядела довольно чахло, не занимала и двух строчек. Но, кроме них, никаких других организаций, предоставлявших подобные услуги, в справочнике, действительно, не значилось.
– Так вот, – после короткого размышления провозгласил Максим, – чтобы никаких «Пуаро» в моем офисе не было! Где там этот «Лель», или как его? Господи, с таким названием только за неверными женами следить! Понапридумывают черт знает чего… Ладно. Свободна, Зинаида. Я сам позвоню. Разве можно здесь кому-нибудь доверить даже пустяковое дело! – он еще раз грозно сверкнул глазами на подчиненных, поставил телефон прямо на разворот справочника и быстро ткнул пальцем в нужные кнопки.
К его удивлению, трубку подняли так быстро, словно ждали звонка, послышались странные шорохи, потом простуженный кашель, а затем хриплый мужской голос произнес:
– Агентство «Лель». Слушаю вас внимательно. У вас проблемы?
– Да! – живо отозвался Макс. – И весьма серьезные! Мне срочно нужно… Есть ли у вас в штате человек, которому я мог бы поручить крайне важное дело?
На другом конце провода, казалось, были озадачены вопросом:
– Простите, а какого рода ваше дело?
– Мне бы не хотелось обсуждать это по телефону. Вы ведь детективное агентство? Я хотел бы заказать расследование. У вас есть люди, способные его провести?
После короткой паузы ему, наконец, ответили:
– Разумеется, такие сотрудники у нас есть. Но, прежде чем принять ваш заказ, нам необходимо уточнить детали.
– Хорошо, я понял. Присылайте человека, я дам ему всю необходимую информацию. Потом вы сможете решить, возьметесь за мой заказ или нет. Только назовите его имя и фамилию – я должен выписать ему пропуск.
– Варфоломей Николаевич Тапкин, – с готовностью и, как показалось Максу, с гордостью, сообщил голос.
– Как, как? Ну, хорошо, пусть будет Варфоломей… Николаевич, – Максиму не сразу удалось выговорить непривычное имя.
Оговорив время и место встречи, Макс положил трубку и поднял на Федора невеселые глаза:
– Федя, мне кажется, что это лажа.
– Ну, у нас, ты же сам говорил, все может быть, – легко согласился тот. – Но что мы теряем? Давай попробуем, чем черт не шутит…
– Да, другого выхода у нас все равно нет, – задумчиво рассудил Макс. – Либо мы сами пытаемся что-то предпринять, либо нам остается только сидеть и спокойно наблюдать, как весь наш бизнес с треском катится под горку на большой скорости… Ладно! – словно очнувшись, он хлопнул ладонью по столу. – Посмотрим, что там за Варфоломей Николаевич такой.
Ждать долго не пришлось. Ровно через час, точно в оговоренное по телефону время, в дверь очень вежливо постучали. Даже, скорее, поскребли – таким тихим и осторожным был этот стук. Дверь открылась, и на пороге кабинета нарисовалось нечто среднее между голодающим профессором времен перестройки и студентом-раскольником. Мужчина был длинен и тощ и, казалось, весь состоял из прямых линий, беспорядочно пересекавшихся под разными углами. Ни его возраст, ни социальную принадлежность нельзя было определить с первого взгляда. Одежду его, если не приглядываться, можно было бы назвать приличной, но более пристальному взгляду открывалась неприятная истина: приобретено это все в «секонд-хенде», только отчищено, отутюжено, поэтому и выглядит более-менее сносно. И, наконец, венчал этот странный образ нелепый, полыхающий желто-красным огнем мохнатый шарф, длинный и с бахромой, богемно замотанный вокруг шеи.
Поверить в то, что эта странная личность является частным сыщиком, было весьма затруднительно.
Ничуть не смущаясь произведенным на обитателей кабинета впечатлением, угловатая конструкция приблизилась к Максу и дружелюбно протянула опешившему предпринимателю узкую длинную ладонь:
– Варфоломей. Будем знакомы.
Максим, быстро справившись с замешательством, деловито представил себя и зама, и тут же принялся излагать суть дела. По мере того, как он все дальше и дальше продвигался в своем повествовании, он укреплялся в мысли, что напрасно связался с этим кретином. Странный посетитель ни разу ничего не переспросил, не попытался уточнить детали, как (Максим это не раз наблюдал в кино) обычно делали профессиональные сыщики. Он лишь пялился на клиента. Его взгляд, правда, был заинтересованным, живым и острым, но все равно…
«Надо было обратиться в “Пуаро”, – с досадой подумал Макс, закончив рассказ. – Интересно, хоть что-нибудь толковое я услышу от этого придурка? Или я тут распинался зазря? Ишь, еще и руки потирает, будто в лотерею выиграл…»
– Так, – задумчиво изрек Варфоломей после паузы, показавшейся Максиму неоправданно долгой. – Это хорошо.
Что же тут хорошего?!
Максим был готов взорваться и выгнать этого авантюриста (а в том, что посетитель никакой не сыщик, он уже почти не сомневался) взашей, но что-то его удерживало.
Господи, и тут я влип! Уж если не повезет, так не повезет! Впрочем, деньги еще не заплачены… А это что еще такое?!
Увлеченный рассказом о своих проблемах, он почти не смотрел на собеседника. И только теперь, когда все внимание было привлечено к гостю, он заметил странную, необъяснимую деталь: под пиджаком живот Варфоломея ходил ходуном.
Сумасшедший какой-то, честное слово! Косит под частного сыщика… И еще неизвестно, чего от него ждать. Боже мой, кто это?!
Из-под пиджака странного человека вдруг показались рыжие мохнатые ушки, блеснули живые бусинки глаз. Секунду спустя на свет появилась мордочка, очень даже обаятельная.
– Лелька, сиди на месте! – строго приказал мордочке Варфоломей, склонив голову. – Я ведь запретил тебе высовываться в присутственных местах!
Существо, виновато взглянув на хозяина, немедленно юркнуло обратно.
– Что это было? – запинаясь, спросил Максим.
– Этo мой друг и соратник по работе, – ничуть не смущаясь, объяснил сыщик. – Не пугайтесь, она совершенно безобидна.
– Да я и не пугаюсь, только… Что значит «друг и соратник»? Да кто же это, наконец?
– Это? Леля, морская свинка. Можно сказать, брэнд моей фирмы. Так уж получилось, что мое скромное агентство «Лель» получило свое название в честь нее, Лели.
Максим лишь удивленно приподнял брови. Истолковав его удивление по-своему, Варфоломей пояснил:
– Видите ли, у меня в последнее время появились подозрения, что моя Леля – особа мужского рода…
Да что, он издевается надо мной?! Максим не мог больше выносить весь этот бред, поэтому решительно прервал визитера:
– Ну, вот что, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Боюсь, что я напрасно оторвал вас от очень важных дел, куда важнее моих, вместе с этой вашей… В общем, вас обоих. Вероятно, мы обратимся к вам несколько позже. Может быть.
– Да-да, – согласился Варфоломей, тоже вставая, – конечно. Вот мой телефон. И, как только произойдет первое убийство, я думаю, – тут он слегка пошевелил губами, словно просчитывая некие варианты, – не раньше завтрашнего дня, но и ненамного позже, сразу же звоните мне. Выглядеть оно будет, скорее всего, как несчастный случай.
Последнюю фразу он произносил, уже держась за ручку двери, ведущей из кабинета в приемную. Макс, пораженный столь странными словами несуразного посетителя, даже не успел сразу как следует вникнуть в их смысл. Он было раскрыл рот, чтобы спросить самозванного детектива, как понимать его дикие предсказания, но когда вновь взглянул туда, где стоял Варфоломей – того уже и след простыл. Он исчез так внезапно и стремительно, что у Максима возникли сомнения, а был ли он вообще? Или этот визит – лишь плод его собственного, взбудораженного последними событиями воображения? И действительно – с чего бы здесь мог появиться какой-то клоун с дрессированной морской свинкой? Но вот на столе – визитка: имя, телефон. Все, как положено… Рехнуться можно. А главное – после этого нелепого визитера осталось – это Макс ясно чувствовал – ощущение какой-то смутной угрозы.
– Да пошел он… со своей свинкой и со своими предсказаниями… – в сердцах выругался Максим, пытаясь прогнать это неприятное чувство…
Глава восьмая
Порой человека начинают одолевать сомнения в том, правильно ли он жил.
И к нему вдруг приходит осознание того, что все в жизни, абсолютно все, могло быть по-другому… Да только уже не будет и не сложится, потому что нельзя переписать прошлое…
Вот и у Ларисы поначалу все вроде бы складывалось хорошо и гладко… Заполучила неплохого мужа, правда, с небольшими неприятностями; пришлось разбить семью сестры… Но в этой жизни – каждый сам за себя. Позволила Светлана отбить мужика – сама виновата! Ринат при Ларисе мужем был, что надо: хозяйственный, деньги зарабатывать умел, о детях заботился. И дети его любили. Все в ее жизни было «укомплектовано», катилось вперед, и сама она чувствовала себя спокойно и уверенно.
Однако в последние годы что-то пошло не так. Будто у машины, на которой она уверенно и с комфортом ехала, вдруг сломалась какая-то важная деталь, и машину стало лихорадить и заносить в разные стороны. Взять, к примеру, детей. Разве мало они с Ринатом в них вложили? И ночей не спали, и образование, какое мечталось, все получили, и шмотками всегда обеспечены! А что вышло? Совсем не то, чего она и Ринат ожидали. Ни опоры, ни поддержки ни от кого из них ждать не приходится. Тот же, скажем, Андрей, второй сын, – ну чего от него ожидать? Он ведь только и умеет, что сидеть со своим плеером в ушах, да предаваться дурацким, несбыточным мечтам. Какая от него может быть поддержка?
Нет, Андрей никогда денег не сделает, еще хорошо будет, если сам хоть когда-нибудь с родительской шеи слезет…
Дочь Ольга… Тоже головная боль. Это же надо, выбрала себе кавалера: Олега, сына Светланы! Неужели никого другого не могла найти! Ну, не досадно ли? И ведь ничем хорошим для девки это не кончится: со Светланой Лариса давно разошлась, да и не простит сестра никогда ни ее, ни Рината, куда уж там их дочь в невестки принимать!
Владимир, старший… Уж он-то был ее любимцем, на него она возлагала самые большие надежды. Все у него есть – и упорство, и воля, и жажда успеха, благополучия, так свойственная и ей самой. Никакой лишней зауми, вроде той, что у Андрея в голове… Закончил восьмилетку, пошел в профтехучилище, выучился на автослесаря. Уверена была – уж из Владимира-то, точно, толк выйдет! Потихоньку обзавелся каким-то своим дельцем, автомастерской. Бывало, от хороших заработков и мать баловал. Квартирку себе прикупил неподалеку. Живет, не бедствует.
Вроде радоваться нужно за него. Вот только… взгляд у него стал чужой —холодный, волчий. Как увидит она своего старшенького – так сердце и обомрет: не знала бы, что родная кровиночка, решила бы, что бандит с большой дороги. Всегда мрачнее тучи, брови насупленные, слова сквозь зубы цедит. А уж как взглянет – словно две льдинки в сердце вонзаются и долго не отпускают…
«Да, – думала Лариса, – неправильно как-то все сложилось, совсем не так, как когда-то хотелось. Хотя, кто знает, – тут же утешала она себя, – может быть, в нынешней жизни только таким и нужно быть, как ее Володька, – иначе ведь сожрут и не поперхнутся…».
И вновь, как часто у нее бывало, от мыслей о своей жизни, о судьбе старшего сына, она вернулась к раздумьям об Андрее. Парень беспокоил ее в последнее время. С того дня, как в подвале отыскали эту страшную находку – женский скелет, он сделался сам не свой. Кто знает, что с ним творится… Надо бы с ним поговорить.
Так решила Лариса и стремительно направилась в комнату сына, как обычно бросалась к любой намеченной цели. Ринат, а иногда и дети, часто высмеивали эту ее порывистость, как правило, не приносившую желаемого результата, но она была такой, и ничего с этим поделать не могла.
«Уж такой я человек! – посмеивалась она и сама над этой своей привычкой, когда была в хорошем настроении. – Если что задумаю – расступись, берегись!»
В комнату к Андрею она влетела без стука и застала сына в обычной для него в последнее время позе. Уронив голову на руки, он сидел за письменным столом, на котором валялась бессмысленная гравюрка, когда-то подаренная Лизаветой. Фотография Сабины теперь перекочевала из угла рамки гравюры в отдельную, недавно приобретенную Андреем, маленькую рамочку. С нее-то Андрей и не сводил печального и какого-то опустошенного взгляда. Его сгорбленные, худые плечи, опущенная голова и, главное, этот отрешенный взгляд, выдавали безнадежное, крайнее отчаяние. Лариса вдруг растеряла весь свой пыл и, осторожно ступая, подошла к сыну.
Вот, растила сына, растила, а он взял да и увлекся каким-то призраком. Молодой ведь, живой парень!
Она тихонько приобняла его за плечи и, как смогла ласково, заговорила:
– Ну что ты так убиваешься, Андрюша? Может, это и не Сабинку вовсе нашли, а другую какую девушку…
Андрей повернулся к ней и взглянул с таким укором, что все слова утешения разом выветрились у Ларисы из головы. Поняв, что отвлечь от горестных мыслей его не удается, она предложила:
– Может, ты к Лизавете сходишь тогда? Утешишь ее? Ей тяжелее во сто крат —она же мать.
В конце концов, пусть хоть что-нибудь сделает. Все лучше, чем здесь, как помешанный, над фотографией будет сидеть.
– Сходи, сходи, сынок, – продолжила она, – спроси, не нужна ли ей помощь какая. Она ведь совсем одна осталась. Поучаствуй. Все ж соседка, да и не по-русски это: человека одного в горе оставлять.
Андрей вновь поднял на мать глаза. Только теперь не безнадежное отчаяние, а как показалось Ларисе, благодарность, засветилась в них.
– Да, пожалуй, ты права, мать. Может, я, и правда, ей чем-то помочь смогу. Представляю, что у нее сейчас на душе творится…
– Вот и молодец, сынок. Вот и сходи.
Андрей с трудом, неуклюже, поднялся.
Господи! Все он делает как-то не так, ходит, как увалень. Что за нескладный мужик у меня получился? Нет, чтоб вроде Володьки!
Она давно уже привыкла сравнивать всех парней со старшим своим сыном, но времена, когда он был для нее эталоном, когда подобные сравнения всегда оказывались в пользу Владимира, уже прошли. Сейчас ей не хотелось бы иметь в доме второго такого же Володьку. Но признаться в этом даже самой себе она не решалась.
Андрей же и сам не знал, шел ли он к тете Лизе, повинуясь лишь настояниям матери, или по зову собственной совести. Все эти дни, с тех пор, как обнаружилась в подвале страшная находка, у него все плыло перед глазами, он почти ничего не соображал.
Дверь в квартиру, где когда-то жила его одноклассница, была приоткрыта.
Зачем я пришел сюда? Не надо бы мне этого делать – малодушно запротестовало в нем что-то, едва он взялся за ручку двери. Но все же, собравшись с духом, он постучал и переступил порог.
В этих комнатах ничего не изменилось, разве что окна были занавешены плотными шторами, отчего стены и вся обстановка казались призрачными, ненастоящими. В воздухе стоял невыветриваемый запах сердечных капель.
Андрей сделал несколько шагов и остановился. Глаза не успели привыкнуть к полутьме, царившей в комнате, он пребывал с минуту в нерешительности и вдруг, по едва ощутимому слабому движению, понял, что совсем рядом, прислонившись к стене, стоит женщина. Но он продолжал молчать, не в силах произнести ни слова. Да и что можно сказать матери, горе которой несравнимо ни с чем? Так и стояли они друг против друга в полном молчании. Наконец, Елизавета Вильямовна грустно и очень тихо спросила:
– Что, Андрюша, хоронить будем нашу девочку?
– Теть Лиз, – выдавил из себя Андрей, с трудом сглотнув комок в горле, – может, это все-таки не Сабина?
Женщина печально покачала головой:
– Сабинка это, Андрюша, Сабинка. Я ее по платью узнала. Да и кому ж еще быть-то? Сам ведь знаешь – пять лет от нее ни слуху, ни духу… Ты ведь в одном классе с ней учился?
– Да, – кивнул Андрей и с неожиданной для самого себя горячностью вдруг выпалил: – И одну ее любил!
Его, такое отчаянное и запоздалое, признание доконало женщину. Она охнула, покачнулась, оперлась на Андрея и слезы, до сих пор сдерживаемые, потоком хлынули из ее глаз.
– Теть Лиз, – решился заговорить Андрей, поддерживая ее одной рукой, – может, вам нужно чего? В магазин сходить, или в аптеку. Вы только скажите,
– Спасибо тебе, сынок,– всхлипнула Елизавета Вильямовна, отстраняясь. – Ты за меня не переживай, я ничего, я… Я скоро к Сабиночке пойду, к доченьке моей… Вот похороню мою девочку, хоть могилка у нее теперь будет, будет, куда цветочки принести. А там и сама, Бог даст, лягу с нею рядышком. Не для чего мне на этом свете задерживаться. А ты, – она ласково, утешительно взглянула на него, – ты живи, Андрюша… Не печалься ты со мной, не изводи себя. Мое это горе. А ты молодой совсем, тебе еще жить и жить. Ты иди, иди, мой свет.
Уйти, конечно, хотелось. Даже не уйти – убежать со всех ног от этого отчаянного, безысходного горя, от смертной этой тоски – на улицу, к свету, к жизни! Тете Лизе уже все равно ничем не помочь, дочь никто ей не вернет…
«Да что это я! – одернул сам себя Андрей. – Что же я живого человека-то хороню?»
– Вы, теть Лиз, если что… если надо будет помочь… – пробормотал он.
– Конечно, Андрюша, конечно, я тебя попрошу, – отозвалась женщина. – Ты не волнуйся.
«Не волнуйся»! Такая беда у человека, а она еще меня утешает!
Совсем смутившись и уже не зная, что еще сказать, Андрей, ссутулившись, побрел к выходу. Уже переступив порог, он решился произнести самое важное, то, для чего он, как с необычайной ясностью вдруг открылось ему, и приходил сюда. Обернулся.
– Я найду того, кто виноват в смерти Сабины. Найду и убью. Обещаю.
Эти слова словно сняли камень с его души. Ему вдруг сразу стало легче, будто он и впрямь запросто мог узнать, кто лишил жизни его одноклассницу. Словно обещание, данное ее матери, придавало смысл всей его дальнейшей жизни…
Но Елизавета Вильямовна отозвалась на его слова совсем не так, как он ожидал.
– Не надо, Андрюша, – совсем тихо, слабым голосом сказала она. – Хватит нам и одной смерти. Не бери грех на душу. Бог накажет. Бог, ты знаешь, никакой грех, тем более такой тяжкий, не оставляет безнаказанным. Не надо… – все так же тихо повторила женщина.
«Бог накажет… А где же он был, этот Бог, тогда, когда убивали Сабину? Почему не защитил ее, если он такой справедливый?» – в отчаянии спрашивал себя Андрей и не мог найти ответа.
А Елизавета Вильямовна, нисколько не заботясь о том, чтобы закрыть входную дверь, вновь отступила в темный полумрак комнаты, слилась с ним. В руках она теребила лоскуток ткани, поднятый из страшной коробки с останками – он еще хранил на себе рисунок последнего весеннего платья Сабины.
