Мгновение назад на столике, втиснутом между кресел, отразили отблеск молнии и пропали плоские прямоугольники. Индивидуальные упаковки. Все три целые, невскрытые.
Презервативы.
Наконец взревел гром, ставя внушительную точку в отсчете на цифре «шесть». Сава поежился, ощущая озноб, разливающийся по телу, и перевел взгляд на тряпье, которое не так давно поддел ногой.
«Простыня, – наконец-то сообразил он. – Стянутая… нет, сорванная с кровати. Со следами чего-то темного. Похоже, именно так выглядят слезы прощания с невинностью. Если это не кровь, то кто-то неумело изобразил маленькое пятно Роршаха».
Сава затянулся, ощущая, как дым почему-то наполняет не легкие, а голову, делая ее еще тяжелее. Посмотрел на Беату. Дождливый полумрак только подчеркивал контуры ее тела. Девушка, обхватив подушку двумя руками, посапывала. На миг Саву охватило омерзение, словно он обжимался с черноволосой и белокожей тварью, свалившейся прямиком со скользкого ночного неба, на котором невозможно удержаться.
События фестиваля прокручивались перед мысленным взором с медлительностью мельничных жерновов. «Я каким-то образом познакомился с… Беатой. Или с Беа. Или… со своей будущей женой?» Воспоминание было окутано духотой поля и запахом, похожим на аромат мандаринов, которые облили бензином, но так и не подожгли.
Возможно, виной всему был фастфуд, все эти фургончики и лотки, чья задача, похоже, сводилась лишь к одному – продать как можно больше зеленоватых крылышек и таких же просроченных сосисок, хранящихся в бочках со слизью.
– Пищевое отравление? – прошептал Сава. – Неплохо, мисс Марпл, неплохо. А теперь вспомни о том, что бывает, когда дерешь глотку на самом солнцепеке. Как тебе такое, а?
Но вспомнил он о другом. О знакомстве с подругами Беаты. Они все показались ему странными. Их не интересовал треп, который обычно предшествует легкому знакомству. Все эти «Сколько лет? Что пьешь? Какая музыка тащит?» их не волновали. Вместо этого они спросили про «Шесть вечностей Ангра-Майнью».
– Господи, зачем им вообще понадобилась эта дрянь? О ней позабыли, и слава богу.
Да, почти что опубликованная и уничтоженная книга его отца была позабыта, это так. Однако всё равно находились те, у кого возникали вопросы. В основном это были охотники за сверхъестественным – из тех, что собирают фотографии призраков или коллекционируют кукол, у которых на макушке растут человеческие волосы.
Беата и ее подруги не производили впечатления шизанутых исследователей спиритических снимков или пугающих игрушек. Саве они виделись обычными дамочками, которым попросту не повезло натолкнуться в интернете на историю книги. А все страшилки делаются еще страшнее, если их иллюстрируют фотографии очевидцев или жертв, верно? А его снимок там имелся, к бабке не ходи.
Кем он для них был, жертвой или очевидцем, – гадать не хотелось.
Так что Сава ограничился тем, что подтвердил родство с автором. Да, это его отец. Да, именно Адам Абиссов написал «Шесть вечностей Ангра-Майнью». Не осталось ли экземпляра, хоть одного? Увы, нет. Да, этот человек мертв. Как он жил? Как и умер – псом, скалящимся на миски. Не похоже на правду? Что ж, правды теперь никто не узнает.
Куда удивительнее другое. И вот тут Сава не был уверен, что случилось на самом деле, а что выглядело как последствие солнечного хука.
Когда он и Беата, выдыхая друг другу в лицо, ввалились в номер, за ними последовали ее подруги. И двигались они при этом странно, будто кошки, забравшие всё масло с полотна, на котором были изображены.
Мысли Савы начали путаться, и он затушил сигарету. Уставился в окно, вслушиваясь в звуки ночного дождя. Дальнейшее мало походило на реальность. Да, он занимался с Беатой любовью, и ему в жизни не было так хорошо. Вроде бы. Только барахтались они отнюдь не одни. Ее подруги, эти обладательницы непривычных имен, Нора, Крисси, Шафран и Ангел, сопровождали его тело поглаживаниями, пока он и Беата были теснее пальчиков в кулаке.
А еще они все как будто что-то говорили ему.
На мгновение сознание Савы заволокла тошнотворная картина.
Тогда, в закатных лучах, он видел только губы и широко раскрытые темные глаза Беаты. Но сейчас, в краткой вспышке воспоминания, они смешались в черно-красную воронку. Если так подумать, то под ним лежала черноволосая девушка, чье лицо походило на утекающий зыбучий песок красных и черных цветов. Было ли это в действительности?
– Засей черное поле, засей черное поле, – пробормотал Сава. Он был уверен, что Беата и остальные как одержимые повторяли эту фразу. На ум пришла еще одна. – Кто сеет ветер, пожнет бурю… Господи, а что посеял я?
Не желая больше копаться в этом, Сава вернулся на кровать. Лежать на одеяле, заменявшем испачканную простыню, было неудобно, но он не замечал этого. Его взгляд приковала Беата – настоящая правда, что с ним приключилась. А разве женщина, за которую хочется отдать жизнь, не может так называться? Настоящая правда, до встречи с которой весь мир будто бы существовал в тумане или не существовал вообще.
Словно ожидая, когда он ляжет, Беата открыла глаза и улыбнулась. Полыхнула еще одна молния, показав, что предметы могут становиться то ближе, то дальше.
– Что я посеял, Беа? Это ведь случилось, правда?
– Да. Но не бойся. Кому предстоит тьма, берет свечу. А у нас с тобой будут все свечи мира.
– Ты и впрямь моя будущая жена, Беа?
– Единственная и вечная. Это предрешено. Как и то, что мы пожнем самую великую бурю.
– Мне страшно.
– Тогда иди ко мне, мой испуганный малыш.
Именно так Сава и поступил.
Но этого разговора, как и многого другого, он так и не вспомнил.
3
Прошло положенное природой время, и чресла Беаты произвели на свет чудесного мальчугана. Правда, самого сына Сава покамест не видел. Рейс из Москвы до Петропавловска-Камчатского задержали, и Сава возблагодарил идиота, затеявшего перепалку со стюардом за десять минут до взлета. Внутренности бунтовались при одной только мысли о присутствии на родах, так что горлопан, от которого разило как от прокуренной шотландской волынки, превратился в избавителя от Великого Ужаса Рождения.
А потом пошли вещи позанятнее.
К удивлению Савы, Беата в графе «ИМЯ НОВОРОЖДЕННОГО» указала крайне необычное слово. Именно слово, а не имя.
«Эва».
Сава слышал, как среди медсестер, сновавших в коридоре, то и дело проскальзывает осуждающий шепоток.
– Эва Савельевич Абиссов? – Улыбка, которую он натянул, явно приходилась лимону дальней родственницей. – Что это вообще за имя такое?
Беата, уставшая, но определенно счастливая после родов, улыбнулась. Она буквально утопала в белоснежных подушках и паривших воздушных шариках, содержавших поздравления и пожелания здоровья роженице и дитяте.
– Тебе не нравится? Замечательно же выходит, дорогой: Сава и Эва. Как два братца-пальчика. Один – постарше, другой – помладше.
– Ну да, – пробормотал Сава. – Постарше и помладше, ну да.
«Воздушные шарики, – совершенно некстати подумал он. – Сколько же тут воздушных шариков? Не меньше двадцати, это точно. Их доставкой явно занималась Ангел. Или Нора. Такие бы и дьяволу спички продали. И разве это не запрещено? Это же больница. А еще я не помню, чтобы мы обсуждали имя малыша. Совсем».
На одном из шариков, белом сердце, парившем над пластиковым кувшином с водой, имелась приписка, сделанная красным фломастером: «БУДЬТЕ УВЕРЕНЫ, Я ОБЯЗАТЕЛЬНО ОТШЛЕПАЮ МАЛЮТКУ, КОГДА ОН ПОДРАСТЕТ». Автором этой скабрезности, без сомнений, выступала Шафран.
Сава вдруг ощутил, как внутри, барабаня по ребрам, что-то пронзительно завизжало, точно включился миноискатель, сигналя о том, что его вынесли на середину минного поля. Однако уже через мгновение тревога резко схлынула: воображаемый прибор будто обесточили.
Собравшись с мыслями, Сава присел на краешек кровати:
– Но ведь у нас мальчик, Беа. Мальчик, понимаешь? Его будут дразнить. Ой как будут.
– Да кто же?
– Да кто угодно. Даже я. К примеру, «Эва-королева». Как тебе? Может, подберем что-нибудь мужественное? Геракл? Данте? Я согласен даже на Акакия. Акакий будет ходить в гости по выходным и раздавать всем бесплатные яблоки. Ну?
Беата тихо засмеялась и охнула, смяв одеяло на животе. Улыбнулась, показывая, что всё в порядке.
– Кажется, кое-кто позабыл кое о чём. Так звали моего дедулю, и ты был согласен назвать сына в его честь. По-моему, это честный обмен: я тебе – сына, а ты мне – имя. Но я готова пойти на маленькую уступку.
– Правда? На какую же?
– Назовем сына – Дедуля.
– Господи, да ни в жизни!
Сава поцеловал ее в шею. Без этой гладкой, нежной части ее тела он не представлял себе Беату. Губы коснулись прохладной кожи и привычно занемели, пропуская в себя крошечное покалывание. Это обстоятельство сейчас же изгладилось из памяти Савы, словно, целуя жену, он пил воду забвения.
Его переполнила необычайная легкость. К сердцу будто присоединили насос, качавший не воздух, а чистейшее счастье.
– Знаешь, милая?
– Да?
– Мне тут один ангелок шепнул, что это не такое уж и плохое имя.
– И я о том же, дорогой.
– И еще…
– Да?
– Мне кажется, мы разговариваем как старые пердуны.
Они рассмеялись, и Беата, морщась и хихикая, замахала рукой, показывая, что больше не выдержит. Он аккуратно прижался к ней и почувствовал, как она целует его в макушку.
Их возраст и решимость довести дело до конца, если так можно выразиться, вызывали у окружающих определенные эмоции. В основном – удивительно мягкое, в чём-то снисходительное осуждение. Почему? Потому что они рассчитывали стать – и теперь уже стали! – молодыми родителями, не имевшими за душой ни гроша. Вдобавок ему по-прежнему было девятнадцать, а ей – двадцать, как и тогда, на рок-фестивале.
«И это ничего не меняет, – неожиданно подумал Сава. – Я бы всё равно взял ее в жены, несмотря на все финансовые трудности».
Следом пришла еще одна мысль. Ему показалось, что обет бедности, который они приняли той ночью в гостинице, под шум дождя, на самом деле не имел власти над их жизнями.
Да, он заканчивал последний курс МПГУ, подрабатывая после учебы в одной забегаловке, насквозь пропахшей собачьим дерьмом. Верно и то, что расстояние от Москвы до Петропавловска-Камчатского составляло немногим больше шести тысяч километров. А это, по идее, не способствовало укреплению молодой семьи.
И всё же по какой-то причине у них всё было прекрасно.
Беременную Беату взяли на местный молочный завод, хотя ее острый ум, по мнению Савы, позволял получить любое образование, а значит – и любую должность. Однако он не возражал, находя это необычайно милым. Ее поддерживали подруги. Они стажировались в одной из городских школ, намереваясь вскоре пополнить ее педагогический состав. И только Нора работала там на полную ставку, прививая детям навыки хорошего музыкального вкуса.
Саве и Беате словно благоволила некая сила. Они не болели, а денег всегда хватало. Вдобавок Саву дожидалось теплое местечко в далеко не худшей школе. И подруги Беаты тоже там обретались. И…
Мысли Савы, что до этого текли тихо и безмятежно, словно ручей, неожиданно вспенились.
«Какое совпадение: эти ненормальные тоже живут в Петропавловске-Камчатском! – язвительно подумал он. – Ладно мой отец – псих, из-за которого мы с матерью и перебрались в эту рыбную дыру. Но они! Они-то почему здесь? Совпадение на совпадении! Мы – на одном и том же фестивале! Мы – торчим в одном и том же городе! Мы – будем работать в одной и той же школе! Мама была права… мама была…»
Конечности Савы затвердели, когда он попытался вспомнить, в чём именно Алисия Абиссова была права. Будто издалека, прилетело смутное воспоминание о знакомстве Алисии и Беаты. Едва завидев будущую невестку, Алисия Абиссова озлобилась. Кончина мужа вытравила из ее души всё радушие, превратив в язвительную защитницу последних семейных ценностей, готовую стоять за них насмерть.
И одной из таких ценностей был ее сын.
Странное дело: Алисия сказала тогда что-то такое, отчего Беата переменилась в лице, а Сава ощутил приступ дикой тревоги, как совсем недавно. Но что же это было?
– О чём ты думаешь, Сава? – отрывисто спросила Беата.
«Ей не нравится мое непокорство, – сообразил Сава. – Я как будто могу причинить ей… неудобство». Вслух этого он, разумеется, не сказал. Да и не смог бы, потому что крамольные мысли уже блекли, а тревога уходила. Весь мир заполнял душистый аромат любимой женщины.
– Просто вспомнил маму. Алисия Абиссова порадовалась бы внуку.
– Не всем показан спорт, дорогой. Теперь мы оба это знаем.
– Да, знаем, – глухо отозвался он.
Алисия Абиссова не дожила до своего четвертого юбилея всего несколько недель. История не совсем стара как мир, но такое всё же иногда случается. Во время утренней пробежки у нее остановилось сердце. Случай – один на миллион. Смерть прибрала ее к себе в подол не только накануне дня рождения, но и за несколько месяцев до родов Беаты.
«Не без вмешательства последней!» – неожиданно выстрелила мысль, и Сава испуганно вскочил. Мысленный миноискатель оглашал внутренний мир тревожным воем, обнаружив поблизости нечто чрезвычайно опасное.
– Я… – начал было Сава.
– Ты просто переутомился, любимый. Подари своей черноволосой крошке сладкий поцелуй. Ну же.
Прежде чем Сава успел что-либо сообразить, его тело, словно отзываясь на некую команду, само потянулось к Беате. На мгновение Саве показалось, что его губы обугливаются, а язык разбухает и лезет куда-то вверх, перекрывая доступ кислорода к мозгу.
– Ах, Савелий, ты даже сейчас умудрился довести меня до головокружения, – прошептала Беата, когда он отстранился.
– Понял, удаляюсь, – кивнул Сава. Он осторожно поднялся с кровати и направился к двери палаты. На пороге остановился. – А куда…
– Третий этаж, от лифта – налево.
– Ты – мое чудо, Беа.
– Я – твоя счастливая карта. Поспеши, Савелий, пока кто-нибудь другой не сказал нашему сыну, как его всё-таки зовут.
Это подействовало, и Сава пулей выскочил в коридор.
4
В коридоре он чуть сбавил шаг, но потом, не удержавшись, припустил к лифтам. Сын! Сын! У него есть сын! От переполнявшего счастья хотелось прыгать на людей, отрывать им уши, кричать в них про сына, а затем поцелуями приклеивать обратно.
Сава заскочил в кабину лифта и повернулся к зеркалу. Подмигнул отражению, твердо решив покорить этой ужимкой крошку Эву. Тощий парень в зеркале, так и не избавившийся от привычки носить черные футболки с рок-группами, выглядел напуганным и счастливым. Сава хохотнул и зажал руками рот, боясь сойти за сумасшедшего. Жизнь вдруг представилась белым шоссе, по которому можно только летать, срывая привязанные к столбам воздушные шарики с какими угодно глупыми надписями.
Двери лифта распахнулись, и сердце Савы ухнуло в бездну.
Откуда-то доносились визги новорожденных – да такие яростные и пронзительные, что рассудок сейчас же принялся извиваться ужом. Сава вышел из лифта и проводил взглядом пробежавшую медсестру. Та с выпученными глазами и сдвинутыми бровями спешила в конец коридора. Недолго думая, Сава бросился следом.
«Господи, что-то случилось! – взвыл внутренний голос Савы. – Там точно что-то стряслось!»
В зале для новорожденных царила неразбериха. За стеклом, отделявшим посетителей от малюток, медперсонал пытался успокоить детей. Но двадцать один бокс из тридцати всё равно заходился в надрывном плаче. Не доносились вопли только из двадцать второго.
