– Марк, ваш букет готов. – Женя протянула ему огромных размеров композицию из сто одной ярко-красной розы, завёрнутых в розово-белую гофрированную бумагу со вставками из каких-то спиралевидных травинок, мохнатыми колосками, окрашенными в белый, красный и розовый цвета.
– Спасибо, Жень! Ты, как всегда, на высоте! – Марк встал, рассчитался за цветы и хитро подмигнул: – Хорошего дня!
Сто одна роза – это, конечно, неимоверная пошлость и безвкусица, но на женщин эта гора цветов, надо признать, производила должное впечатление. Шатов сел на заднее сиденье такси, назвал адрес и снова достал смартфон:
– Алло, Стас! Слушай, а я чего-то не спросил, на переговорах кто будет переводить? Ни я, ни Паша не говорим на итальянском.
Знаменский рассмеялся:
– «Штирлиц подумал, не упустил ли он чего-то главного?» Марк, проблем не будет, сеньор Валетти прекрасно говорит на английском, но учитывая, что этот проект – не первая его сделка с российской компанией, у него в штате есть русскоговорящий юрист. Поэтому даже я пойму всё, о чём мы будем говорить, – он вновь засмеялся.
Улыбнулся и Марк.
– И это будет первый раз, когда господин Знаменский поймёт всё, что хочет сказать ему иностранный заказчик. Ладно, давай к семи, без опозданий.
– Обижаешь, будем как часы.
Шатов повесил трубку. В такси стоял химический запах ароматизатора воздуха, и у Марка даже начала кружиться голова, потихоньку трансформируясь в какую-то тяжесть в висках. Он приоткрыл окно, и струи свежего воздуха полились в салон. Марк вдыхал этот влажный и холодный осенний воздух, а машина плыла мимо забрызганных грязью остановочных пунктов, однотипных, построенных в послевоенное время домов, первые этажи которых пестрели самыми различными вывесками. Эти низкие, четырёх- или пятиэтажные дома были выстроены на «красной линии», вдоль центрального проспекта города, и, проезжая по этому самому проспекту, можно было увидеть, как из-за спин этих «пенсионеров» выглядывают дома новые, многоэтажные, похожие на муравейники. Некоторые из них кирпичные, встречаются и панельные, а которые совсем новые, облицованы фасадной полированной плиткой, либо выполнены из стекла. Марк хорошо знал этот город, знал все схемы получения разрешений на строительство, выделения земельных участков, утверждений и согласований планов. Пресловутая коррупция съедала всех честных участников рынка, и на плаву можно было держаться, только имея связи, знакомства, вращаясь в нужных кругах и занося в нужные кабинеты. За всё это и отвечал Знаменский, будучи генеральным директором, и отчасти сам Шатов, будучи директором коммерческим. Но если Стас относился к необходимости «заносить» хоть и как ко злу, но злу неизбежному, то Марк, понимая, что никуда деться от этого не получится, всё же всячески избегал визитов в высокие кабинеты. Знаменский шутя называл его чистоплюем и иногда нарочно отправлял на такие встречи, придумав какую-нибудь причину и от души смеялся потом, когда Марк брезгливо рассказывал, как всё прошло. Стас не был человеком беспринципным, просто характер его натуры был таков, что ему нравилось кормить с руки. Ему было безразлично, кто ест из его ладони, будь то чиновник, официант, охранник или все вместе взятые. Окормлял он щедро, как эдакий русский барин, приехавший из столицы в своё имение в провинции. Вообще, Знаменский и по виду, и по манере разговаривать и держаться напоминал Шатову именно помещика, или чрезвычайно разбогатевшего купца первой гильдии. Такой же располневший, всегда в хорошем настроении, розовощёкий, самодовольный. На первый взгляд даже глуповатый. Но Шатов знал, что Стас чрезвычайно сметлив, умён, расчётлив и способен думать на несколько шагов вперед. Иначе чем объяснить появление в их предприятии Рощина? Марк помнил, как он был против принятия Павла на его условиях, и помнил, как Знаменский тогда сказал:
– Марк, мы с тобой партнёры и друзья. Я никогда не принимал важных решений без тебя. Ни разу я не просил тебя поменять своё мнение и не давил. В этот раз я просто прошу, доверься мне! Я чувствую в этом парне потенциал, я видел его работы, я думаю, что мы не пожалеем.
Шатов тогда согласился, и они действительно не пожалели. Рощин оказался фанатиком своего дела, и как бы Марк к нему ни относился, не признавать в Павле профессионала было невозможно. Хотя и идеалистом он тоже был законченным. При проектировании одного из жилых комплексов он никак не соглашался убрать из проекта подземный паркинг, уменьшить площадь детских площадок, сократить озеленение. В его полуевропейском мозгу никак не укладывалось, что первый этаж ещё только проектируемого здания уже отдан под коммерческую недвижимость заместителю мэра города и его аффилированным лицам, и поэтому спортивный зал и спа там находиться никак не могут. Конечно, за последние годы Рощин свыкся и примирился с действительностью, но Марк иногда ехидничал на эту тему, чем способствовал поддержанию их тлеющего ментального конфликта.
Такси повернуло во дворы. Вот если бы Рощин застраивал их город, Марк бы не стал закрывать окно, потому как они проехали бы не мимо огромных мусорных баков, вокруг которых валялись разорванные собаками пакеты, перемешанные с остатками еды, а мимо какого-нибудь теннисного корта или роллердрома для детей.
Они остановились, Марк протянул водителю пятьсот рублей, поблагодарил и вышел из машины. Голову вроде начало отпускать. Пройдя мимо пустых скамеечек, блестящих от капель дождя, он набрал цифры домофона, спустя секунду прозвучал зуммер и дверь открылась. Марк снимал эту квартиру второй месяц, они с Эльмирой решили, что встречаться здесь им будет удобней обоим. Он был женат, Эльмира была замужем. Простая человеческая история.
Звонить в дверь квартиры не потребовалось, дверь была полуоткрыта. Марк шагнул в коридор, освещённый только маленьким настенным бра, и увидел её. Эльмира стояла в дверном проёме, и по полумраку, царящему во всей квартире, было ясно, что окна плотно занавешены шторами. Шатов тоже прислонился к стене и разглядывал её фигуру, длинный красный кружевной пеньюар с доходящими до локтя рукавами, короткую стрижку, выгодно подчёркивающую линию изящной шеи. В спальне позади Эльмиры подрагивал тёплый свет, и Марк догадался, что это свечи. Этот дрожащий свет отбрасывал на пол такие же дрожащие тени и тёмный, отчётливый силуэт её тела смотрелся в этом свете ещё сексуальнее, ещё притягательнее.
– Молодой человек, это мне цветы? – её грудной голос прозвучал тихо, скрещённые на груди руки вдруг шевельнулись и указательный палец лёг на губы. Глаз её Шатов не видел, но мог поспорить, в них скачет тот огонёк, на который мужчины как мотыльки летят, не разбирая дороги.
– Это вам, мадам – прошелестел Марк, и сам не узнал своего голоса
А её руки уже распускали узел пояса, и через мгновение пеньюар лежал на полу, а Эльмира стояла перед ним в чёрно-красном белье, подчёркивавшем ослепительную шелковистость её кожи, и конечно же, в чулках с поясом. Она так и стояла, придерживая край лежащего на полу пеньюара, и смотрела на него с вызовом, потом повернулась, сделала шаг, и Марк увидел кошечку на её ягодице. Эльмира повернула голову:
– Цветы оставьте здесь, они нам пока не понадобятся.
ГЛАВА 4
Колокол храма Сан Джованни деи Фиорентини, что находился в соседнем слева квартале, пробил шесть часов. Ноябрь в Италии – не самый тёплый месяц, и звук изрядно приглушали закрытые наглухо рамы панорамного окна. За окном проплывали серые облака, начинало смеркаться, и человек, чьи тёмно-карие глаза сейчас смотрели сквозь стекло на набережную дельи Альтовити, начинал чувствовать лёгкий голод. Ужин он распорядился подать в семь, но полчаса назад открыл бутылку любимого тосканского вина, и аппетит пришёл гораздо раньше. Человека звали Луиджи Валетти. К своим пятидесяти трём годам он сохранил прекрасную физическую форму, чему способствовали регулярные физические нагрузки, личный диетолог и не в последнюю очередь, конечно же, генетика.
Родители Луиджи жили в Больцано, на самом севере Италии, и все своё детство и юность он провёл в горах, и это обстоятельство наделило его поистине богатырским здоровьем. В семнадцать Луиджи покинул родительский дом, чтобы заработать денег в Милане. Он уже тогда мечтал о дипломе экономиста, а лучшим университетом в Италии считался Пизанский. Полтора года он подрабатывал в ресторанах, такси и вокзалах, жил в самом дешёвом пригороде и питался самыми дешёвыми продуктами. У отца был свой небольшой автобизнес в Больцано и он мечтал передать его Луиджи, но у сына были совсем другие планы. Когда он уезжал в Милан, отец сказал матери:
– Пусть поедет, поживёт впроголодь и вернётся. У него было всё, теперь пусть попробует, когда нет ничего.
Луиджи сделал глоток и улыбнулся. Внизу под окнами в нескольких десятках метров нёс свои воды Тибр, главная река великого Рима! Сумерки спускались на вечный город и делали реку мрачной и тёмной. Справа, возвышаясь над мутной водой, начинался мост Святого Ангела, перекинувший пять своих арок на противоположный берег. Там, Луиджи знал это наверняка, хотя сейчас уличное освещение ещё не было включено, стоял замок Святого Ангела, один из символов папского могущества раньше и один из центров притяжения туристов сейчас. Император Адриан построил этот замок в сто тридцать седьмом году как мавзолей для себя и будущих императоров Рима и в последующее столетие прах властителей империи хранился именно тут. Если верить красивой легенде, то название своё замок получил при папе Григории Великом в пятьсот девяностом году. Именно тогда, во время бушевавшей в Риме эпидемии чумы, понтифик увидел в небе над замком Архангела Михаила, вкладывающего меч в ножны, и понял, что это знак Спасителя. Чума отступила, и замок получил своё название. В последующие столетия укреплялось могущество папства и Ватикана, замок Святого Ангела много раз перестраивался, превращаясь в неприступную для того времени твердыню, где во время многочисленных набегов на Рим укрывался понтифик. Основное здание замка соединялось с Ватиканом укреплённым коридором, по которому властитель католического мира перемещался в безопасное место за толстыми стенами. Вообще, Сэнт Анджело по своей сути являлся символом Ватикана эпохи Ренессанса также, как собор Святого Петра. Здесь роскошные апартаменты пап соседствовали с тюрьмой, где пытали и казнили людей, молитвы и проповеди перемешивались со стонами истязаемых и умирающих. Здесь в тюрьме провёл шесть лет своей жизни Джордано Бруно, прежде чем взойти на костёр святой инквизиции. Вряд ли император Адриан, затеявший строительство мавзолея в период расцвета Рима, думал, что спустя триста лет вестготы захватят его детище, разграбят и разорят сам замок и развеют по ветру прах всех императоров, хранящийся в усыпальнице. Адриан ошибался.
Луиджи допил вино и поставил бокал на столик. Людям свойственно ошибаться в расчётах. Вот и его отец ошибся. Через полтора года Сантино Валетти лично приехал за сыном в Милан.
– Луиджи, я признаю свою ошибку. Ты доказал, что можешь идти к поставленной цели, и я очень уважаю тебя за это, мой мальчик! – Он потрепал изрядно исхудавшего сына за щёки. – Мама очень хочет, чтобы ты вернулся, поступай в свой университет, я оплачу обучение.
Луиджи взял у отца денег. Только на оплату первого курса и только взаймы. Сейчас, глядя на освещённый уличными фонарями центр Рима, он вспоминал события сорокалетней давности и улыбался. Закончив университет с отличием, он принял приглашение на работу от Центрального банка Италии и начал восхождение по карьерной лестнице, параллельно инвестируя свободные средства в самые разные ценные бумаги. Спустя восемь лет он открыл свою первую брокерскую фирму. Спустя ещё шесть он стал миллионером.
– Сеньор Валетти, – мажордом, стоя на пороге, отвлёк Луиджи от воспоминаний. – Сеньор Валетти, ужин накрыт в гостиной.
– Спасибо, Марко! – Валетти привычным движением расслабил узел галстука – Джулия уже там?
– Да, сеньор.
– Хорошо, я иду.
Луиджи посмотрел в огромных размеров зеркало, висящее на стене и занимавшее всё пространство между таких же огромных окон. Костюм, сшитый на заказ в одном из флорентийских ателье, сидел как влитой. Тёмные волнистые волосы уже изрядно побелил возраст, но седина была единственным признаком его весьма зрелого возраста. Валетти поправил причёску, подмигнул отражению одним глазом и направился в гостиную.
Эти апартаменты на последнем этаже старинного особняка были куплены им около года назад. Тогда Валетти, будучи яхтсменом-любителем, совершал переход до Швеции и всю сделку поручил своим юристам. Уже в порту Стокгольма он получил снимки интерьера в стиле ампир, в тяжёлых и помпезных бордово-золотых тонах и сразу же решил всё здесь переделать. В тот день они праздновали удачный переход в стокгольмском яхт-клубе, и именно там он увидел её. Он никогда до этого не видел таких красивых женщин. Огненно-рыжие вьющиеся волосы, зелёные глаза, правильные черты лица, немного тонковатые, иронично-изогнутые губы и улыбка… Луиджи любовался Джулией из другого конца зала, боясь встретиться взглядами, он наблюдал, как она о чём-то разговаривает с хозяином яхт-клуба, показывает ему какие-то бумаги, разложенные на столе, и увлечённо что-то рассказывает. В тот вечер Валетти так и не смог подойти к ней, но навёл справки и узнал, что даму зовут Джулия Кормье, она бельгийка, но сейчас живёт в Стокгольме, занимается дизайном интерьеров и публикуется в журнале «Европейский дизайн». Ей тридцать восемь, детей и мужа нет, адрес и телефон прилагались.
Луиджи огляделся вокруг. Джулия не только хорошо знала своё дело как дизайнер, она оказалась человеком, чьи мысли почти во всём совпадали с его собственными. Это он понял при их первой встрече тогда, в Стокгольме, и это ощущение, ощущение близости единомышленника, не отпускало его по сей день. Дизайн-проект апартаментов был готов через неделю, и Валетти был потрясён отсутствием недостатков. Просматривая подготовленные Джулией материалы, он ловил себя на мысли, что все мелочи, от оттенка мраморной плитки на полу, до тона текстиля на окнах и обивки мебели, подобраны так, как если бы он сам этим занимался. Помимо этого, Джулия оказалась очень лёгкой в общении, они много времени стали проводить вместе, и ей вновь удалось удивить его. Красивые женщины редко бывают умны, этот нехитрый закон Луиджи усвоил уже давно, но Джулия не попадала в рамки сложившихся стереотипов. Обладая живым умом, который смешивался с превосходным чувством юмора и образованностью, она была в состоянии превратить простую беседу в увлекательное путешествие, интересный экскурс или перемещение во времени. История архитектуры и искусств, политика, психология, экономика, философия – ему казалось, что она может рассуждать на любую тему, и постепенно Джулия начала заполнять собой некий вакуум, окружавший его долгие годы. Наконец-то, он это чувствовал, в водовороте окружавших его людей появился человек, настолько близкий ему внутренне, и, что казалось ему ещё более удивительным, настолько нужный. За многие годы жизни, прошедшие после его стремительного финансового взлёта, Луиджи привык к какой-то автономности и самодостаточности, он привык к тому, что нужен он. Нужен своим многочисленным сотрудникам, партнёрам, заказчикам, корреспондентам финансовых изданий, организаторам всевозможных выставок, даже хозяевам фитнес- и яхт-клубов. Сам же Валетти не нуждался. Ни в ком и ни в чём. Эта созданная им парадигма существенно облегчала жизнь, и по сути являлась не то внутренней защитой, не то его жертвой человечеству, он сам ещё этого не понял. Такова жизнь современного человека: сначала ты гонишься за первыми деньгами, потом за образованием, потом пытаешься его применить, потом заработать первый капитал, потом его умножить, а потом просыпаешься как-то утром на своей яхте, тебе пятьдесят три, и окружает тебя лишь корабельная команда и море. Казалось бы, не самый худший вариант. Но тебе пятьдесят три. И те часы, тиканье которых ты не замечал до этого, начинают тикать всё громче и громче, и что самое ужасное, всё быстрее и быстрее.
Валетти шёл по просторным коридорам, за огромными окнами уже наступила темнота, и уличные фонари растягивали длинные тени на старую булыжную мостовую. Ноябрь – не самый туристический месяц в Риме, и на мосту Святого Ангела почти не было народу. Освещённые фигуры на постаментах в темноте смотрелись ещё более торжественно и величаво, а позади них, там, где на фоне чёрного неба возвышалось огромное тело самого замка, выхваченная мощными прожекторами из тьмы, с высоты башенных стен за городом приглядывала статуя Архангела Михаила. Луиджи усмехнулся. С апреля по октябрь прямо у стен замка играли уличные музыканты, и одного из них он почему-то вспомнил сейчас. Худой и сухой, как щепка, этот человек был одет в узкие обтягивающие джинсы, светлую рубашку-поло и такую же светлую шляпу с широкими полями. На ногах у него были надеты женские туфли на высоченном каблуке ярко-красного цвета и такими же ярко-красными были губы, щедро накрашенные помадой. Человек достаточно прилично играл на скрипке узнаваемые классические произведения и с удовольствием позировал для фотографий с радужным флагом гей-сообщества. Валетти прекрасно знал Луку, так звали этого человека, жившего в Чевитавеккье, и никакого отношения к сексуальным меньшинствам не имевшего. Зато имевшего жену, четверых детей и дом на побережье Тиррентского моря. Его экстравагантный метод заработка позволял его семье вполне сносно жить, не нуждаясь.
Луиджи тем временем миновал арку, служащую входом в гостиную, и увидел Джулию. Она стояла у окна с бокалом просекко, и на ней было молочного цвета платье с открытыми плечами, на которые падали её огненно-рыжие вьющиеся волосы. Платье контрастировало и с загорелой кожей Джулии, и с сумерками за окном, он невольно любовался этим зрелищем, остановившись на пороге.
– Как думаешь, Луиджи, – спросила вдруг она, не оборачиваясь, – почему именно Париж – город любви?
Он улыбнулся. Ему нравилась её манера задавать неожиданные и, казалось, такие отвлечённые вопросы. Как будто нет в мире ничего, кроме этой уютной комнаты, нет никаких важных грядущих переговоров, есть только он и она. Он вдруг ясно осознал, что любит её. Все эти месяцы он гнал от себя эту мысль, говоря себе, что в пятьдесят три это глупо, что он привык к одиночеству и не нужно ничего менять, что… Разумеется, это были отговорки. Их с Джулией отношения уже давно вышли за рамки деловых, сначала они часто встречались в Стокгольме, затем Луиджи предложил Джулии работать на него, и она приехала в Рим. Эти несколько месяцев они виделись каждый день, и каждый день приносил в копилку его чувств все новые монетки, чтобы наконец сейчас Валетти совершенно чётко осознал, что не может и не хочет без неё жить.
Он засунул руки в карманы брюк и опёрся спиной на колонну из чёрного мрамора:
– Ну-у…. Я думаю, влияние литературы и истории. Эпоха расцвета парижского двора, нравы Людовиков, Антуанетты… Думаю, ты и сама понимаешь. – Он опять улыбнулся.
– Несправедливо.
– Да что говорить, французы и сейчас держат марку! Чего стоят одни круассаны и кофе в ресторанчиках на Марсовом поле, Мулен Руж и фуа-гра!
– Не знаю, – она повернулась. – Я никогда не была в Париже. Стыдно признаться, но не была!
– Это легко поправимо, Джулия! – В голову Луиджи пришла идея. – Знаешь, а давай подпишем в понедельник контракт с русскими и полетим в Париж! – Его глаза блестели.
– Париж…. – Джулия задумчиво прикусила губу. – Так ведь во вторник переговоры по путепроводу?
– Карло проведёт, – он подмигнул ей и рассмеялся. – Соглашайся!
– Ну тогда поехали, – она наконец тоже улыбнулась. – И давай уже съедим чего-нибудь, я ужасно голодна!
Они наконец сели за стол и приступили к ужину.
– Знаешь, Джулия, – Валетти медленно накручивал пасту на вилку, – откуда в Италии появилась паста?
– Разумеется, нет, Луиджи, – усмехнулась она. – Цезарь отвоевал рецепт у галлов?
– Хм… А ты недалека от истины, пасту сюда завезли арабы. Правда, согласно древним рецептам, её варили в кипятке около двух часов и добавляли корицу и сахар при подаче на стол.
– Брррр… Гадость! – продолжала она веселиться.
– Наверное. Я не пробовал. – Он мечтательно прикрыл веки. – Но самую вкусную пасту готовит моя мама! Знаешь, я часто вспоминаю, как после школы мы не торопились с друзьями домой. Неподалеку был пустырь, где мы гоняли мяч до самого вечера, пока мама не присылала за мной младшего брата. Так вот мы прибегали с ним домой, а она готовила для нас пасту, иногда с морепродуктами, но чаще просто с сыром и базиликом… Ничего вкуснее я с тех пор не ел даже в лучших римских ресторанах. – Валетти мечтательно улыбался. – А твоя мама что вкусное тебе готовила?
Джулия подняла на него глаза. Луиджи вопросительно смотрел на неё.
– Моя ничего не готовила. У меня нет родителей, точнее, я их не знаю. Это очень грустная история. Не думаю, что сейчас тебе хочется, чтобы брызги моего безоблачного детства в приюте долетели до тебя. – Она усмехнулась, в воздухе ненадолго повисла тяжелая пауза.
– Извини.
– Нет проблем. Ты же не знал. – Она сделала глоток из высокого бокала. – Давай сменим тему. Через два дня прилетают русские. Всё в силе?
– Думаю, да, остались тонкости по распределению платежей, я как раз хотел тебя спросить, что ты думаешь по поводу оплаты?
– Их предварительные условия?
– Четыре платежа, аванс и три поэтапных транша.
– С каким распределением?
– Сорок процентов аванс и три платежа по двадцать процентов до сдачи в эксплуатацию.
– Ого! – брови Джулии взлетели вверх.
– Думаешь, что-то не так? – с интересом спросил Валетти.
– Я не специалист в области финансов и тем более не служба безопасности, – улыбнулась она. – Моё дело – подобрать интересный проект, а их проект был лучшим. Учитывая ещё стоимость его реализации, которая ниже почти на десять процентов, чем у ближайших конкурентов, то… – Джулия развела руки в стороны, давая понять, что альтернативы в общем-то и нет.
– Я понимаю, что ты не финансист и не карабинер, – с усмешкой заметил Луиджи. – Но мне интересно твоё мнение, ты ведь работала с русскими до этого, и не один раз. Фабио проверил подрядчика, репутация чистая. Платежи пойдут через Виргинские острова, что для такой суммы тоже привычно, никто не хочет платить лишних налогов.
– Боюсь, Луиджи, дело не только в налогах, – усмехнулась Джулия. – Видишь ли, в России, когда на счета фирмы приходит сумма в двести миллионов евро, у этой фирмы могут начаться сначала очень большие проблемы с правоохранительными органами, а потом могут появиться новые хозяева. В этой стране вести бизнес честно невозможно. Поэтому русские стараются работать через фирмы, не являющиеся налоговыми резидентами своей страны. Так спать спокойнее. – Она встала и снова подошла к окну. Задумчиво глядя на огни вечного города, она медленно проговорила:
– Я бы опустила сумму аванса до двадцати пяти процентов. Учитывая необходимые затраты для начала работ, этого вполне достаточно. Пятьдесят миллионов евро – это очень хорошие деньги.
Валетти любовался её фигурой, голосом, манерой говорить. В жизни каждого человека бывают мгновения, когда хочется нажать на паузу, ничего не делать и осторожно наслаждаться данным конкретным, отчаянно-хрупким моментом. Моментом, когда тебе невыносимо хорошо, не хочется шевелиться и говорить, хочется глуповато улыбаться и смотреть на предмет своего обожания, до приятного тумана в глазах. Когда тебе за сорок, а ему было уже далеко за сорок, ты становишься чувствительным и сентиментальным, вновь как в семнадцать романтичным и даже иногда влюбчивым.
Насладившись созерцанием Джулии в полной мере, Луиджи вновь вернулся к реальности:
– Знаешь, давно хотел тебя спросить, – он сделал паузу, тщательно подбирая слова, боясь её обидеть. – Тогда, в яхт-клубе, в Стокгольме… Я видел вы ссорились с каким-то мужчиной… Ты плакала, когда он ушёл… Кто он?
Валетти помнил, как сидел у окна в компании выпивших друзей, вокруг громко разговаривали яхтсмены, пьяно перекрикивая друг друга, весело хохотала компания норвежцев и какая-то группа играла блюз со шведским вокалом. Луиджи не замечал всего этого, он смотрел в окно, где, отчаянно жестикулируя, что-то возбуждённо говорила Джулия. Она стояла спиной, и Валетти не видел её лица, но лицо мужчины, исподлобья глядевшего на Джулию, рассмотрел. Несколько минут они обменивались гневными выпадами, которых Валетти не мог слышать, затем мужчина сел в машину и рванул с места. Джулия вернулась за столик заплаканной, и остаток вечера Луиджи наблюдал, как она отрешённо сидела в нескольких метрах от него с видом тибетского монаха в момент медитации, когда тело здесь, а самого человека нет.
– Его зовут Оливье, – не поворачиваясь ответила Джулия. – Мы прожили с ним почти три года.
– Похоже, я опять задал бестактный вопрос, прости, – голос Луиджи прозвучал очень тихо. Джулия громко вздохнула, затем повернулась к нему лицом и широко улыбнулась:
– Да брось ты! Всё нормально! Это уже прошлое. История банальная, у меня была лучшая подруга и мужчина. Но я в один момент потеряла обоих. – Она опять улыбнулась, но теперь уже грустно. – Знаешь, а пойдём гулять? Очень хочется на воздух, и погода хорошая! Ты мне расскажешь что-нибудь про Рим, мне так нравится тебя слушать!
Валетти поднялся из кресла, посмотрел ей прямо в глаза:
– Ты могла бы остаться у меня, комнат в доме полно, а завтра воскресенье…
– Не сегодня, Луиджи… В конце концов, мы в Риме, – она таинственно улыбнулась, – а город любви – это Париж.
Спустя четверть часа они вышли в прохладу осеннего города и набережная Тор ди Нона, ведущая к мосту Умберто, смешала их с вечерней толпой, а внизу в старинной каменной рубашке из песчаника тихо нёс воды Тибр.
ГЛАВА 5
В половине седьмого вечера Кира и Стас вышли из такси неподалёку от дома Шатовых. Она ненавидела головные уборы и сейчас, шагая по морозной улице, очень об этом жалела. Уши начинал пощипывать морозец, а идти было ещё добрых метров триста.
– Как они здесь живут? – сокрушалась Кира. – Ни подъехать нормально, ни пройти…
– Да это таксист всё напутал, – хохотал Знаменский. – Ехал по навигатору и заехал с другой стороны, бывает.
Они наконец прошли калитку и уже шагали по очищенным от свежего снежка дорожкам, которые петляли по участку. Наконец Стас открыл перед Кирой дверь, и она скользнула вовнутрь, трясясь от холода.
– Есть кто дома? – пробасил добродушно Знаменский, отряхивая снег с ботинок.
Навстречу уже шёл улыбающийся Шатов.
– Конечно! Все дома, проходите, гости дорогие! – Он принял с плеч Киры коротенькую шубку из белой норки, чмокнул в щёку и приобнял свободной рукой. – Проходите, Вика на кухне заканчивает свои шедевры.
В гостиной уже был накрыт стол, Знаменский поставил на него принесённую с собой бутылку восемнадцатилетнего односолодового виски. Шатов улыбнулся. Он знал, что Стас ничего не понимает в виски, он вообще предпочитает водку, но, направляясь в гости, попросту купил в магазине самое дорогое из того, что было.
– Всем приве-е-ет! – улыбаясь, протянула Вика, входя в гостиную с огромным блюдом в руках. На блюде располагались несколько десятков всевозможных роллов, горки из розового имбиря и зелёных водорослей чука. Блюдо водрузили в самый центр и начали рассаживаться по местам.
– Позови Ваньку с Софьей, – обратился Марк к Вике
– Они уже поели, Ваньке мультики поставила, Софка в интернете, они наверху. – Вика поставила на стол стаканы под виски и высокие округлые фужеры под вино. – Кира, ты что пьёшь? Будем виски или, как обычно, белое со льдом? – улыбнулась она подруге.
– А вот сегодня, пожалуй, виски! – подмигнула Кира. – Только со льдом и содовой.
Через пару минут всё было налито, и Марк на правах хозяина тостовал:
– Давайте за нас, за нашу дружбу и за то, чтобы всё продолжалось!
Они, улыбаясь, чокнулись и приступили к ужину. За окном хлопьями пошёл снег, было как раз то время года, когда осень, устав выливать на город дожди, обрывать увядшие листья с деревьев, наконец уступает место зиме. И в эти первые дни зима старается изо всех сил, прихватывает первый морозец, рисуя на лужах причудливые узоры, выпадает первый снег, мягкий и искристый. И настроение в такие дни повышается само собой, становясь спокойно-созерцательным, когда хочется прижаться лбом к холодному стеклу окна, глядеть в темноту на подсвеченные фонарём снежинки и думать о чём-то по-настоящему для тебя важном.
– Стас сказал, что вы в понедельник вместе летите? – Кира повернула к Вике голову. – Как же я вам завидую! Италия – это сказка! Каков маршрут? Милан будет?
– Да, летим вместе, – улыбнулась Вика. – Маршрут Марк держит в тайне.
– Почему в тайне? Просто ты не спрашивала. Прилетаем в Рим в понедельник утром. Переговоры в обед, и я думаю свободен. Вторник и среду проводим в вечном городе, потом берём машину напрокат…
