Учреждение виднелось ещё издалека – полностью коричневое, дубовое, огороженное серой каменной стеной, чтобы никто точно не смог сбежать из этого прекрасного и, что самое важное, такого приятного места. И, кроме стены, почти на всех окнах двух этажей были металлические решётки. Их не было только на самом верхнем, на третьем. И в одном месте второго этажа… В медсанчасти.
В воротах было небольшое окошечко, напоминающее собой выпуклый телевизор – своеобразный домофон с кнопкой микрофона. Водкин знал охранников – сегодня понедельник, а значит, настало время для смены весёлого парня по фамилии Шеварднадзе. Водкин нажал кнопку и гнусаво сказал:
– Открывайтесь, мать вашу. Хватит спать.
Почти мгновенно прозвучал длинный звук, оповещающий открытие ворот.
– Ты знаешь, что «дзе» значит «сын»? А «швили» значит «ребёнок»?
– Знаю, – ответил тот протяжно, – ты мне это каждую смену повторяешь. Тебе не надоело?
– Надоело.
– Слава Вселенной. Я рад это слышать… Кстати, мальчик мой, а ты знаешь, что «ин» означает благородное происхождение? А «ов» – крестьянское? У тебя дворянская фамилия. Жаль, что имя не дворянское.
– Знаю, – ответил Водкин, продолжая топтаться н мете. Никак не хотелось ему заходить внутрь, но надо было. Он поплёлся на работу.
Двор «ПТИЦЫ» был очень просторным – к крыльцу вела вымощенная камнем тёмная дорожка. Её каждый день подметал дворник, потому она блестела. Вокруг ещё лежал снег с проталинами, но через три недели тут будет кругом зелень. Именно здесь происходил первый инструктаж новоприбывших воспитанников. И сегодня будет очередной завоз.
С другой стороны «ПТИЦЫ» была построена спортивная площадка с примыкающим к зданию инвентарным помещением и парковкой автомобилей для работников. Туда был сделан специальный заезд с другой стороны. Внутри же учреждения – урочные аудитории, административные помещения, актовый зал, санчасть, столовая и целый этаж для ночёвки персонала, включая охранников.
Надзиратели в «ПТИЦЕ» работали сменами. Кто-то выходил в день, кто-то в ночь. Пять через два. Водкин работал днём… Как и Бурьянов.
Только войдя внутрь двора, Водкин увидел на крыльце парня с рыжевато-коричневой шевелюрой и в ярко-красном свитере. Он курил, и плечи его мелко подрагивали. Он озяб, но всё равно стоял. Небольшого роста, неприятный такой… Брр. И как он раньше этого не замечал?
– Много наубивал, живодёр чёртов? Маньяк, – приглушённо сказал Бурьянов, не вынимая сигарету изо рта. Ему было, на самом-то деле, плевать на животных каких бы то ни было, попросту он любил язвить всё время и над всеми, кроме Костылёва и Карла Марковича.
– Много. Кровищи была уйма, – ответил Водкин. – Ты бы только видел.
Он шёл не спеша, хотя понимал, что Бурьянов стоит здесь не просто так.
– Ты хоть подрочил? – не унимался старший надзиратель.
– Дважды… Чего ты выперся и почему одет не по форме, салага?
– Имею право, – Бурьянов швырнул окурок в Водкина, но не докинул. Зевнул. – Ты почему трубку не брал, когда я тебе звонил? Ты позабыл «инстру-у-укцию»? – он протянул последнее слово в своеобразной манере, как говорил Костылёв. Они все знали, что устав учреждения был превыше всего для него.
– Спал, наверное… А что ты хотел? Соскучился по мне?
– Хотел убедиться, что ты выйдешь на работу… На самую лучшую работу в мире. Принимать пополнение.
Водкин встал рядом с Бурьяновым на крыльце.
– Выйду, куда я денусь. Кушать-то хочется.
– Да, ты ещё тот дистрофик.
Водкин презрительно осмотрел Бурьянова, бывшего вдвое меньше, чем он сам, тяжко вздохнул, а потом пошёл в здание. Высокая, резная дверь действительно могла принадлежать какому-нибудь роскошному особняку, а не «ПТИЦЕ».
Внутри «ПТИЦА» отличилась длинными и хорошо освещёнными коридорами, свет здесь жгли нещадно, киловатты накручивались сутками. Стояла относительная тишина – время только подходило к семи утра, а значит, подъём ещё не трубили. По этой-то причине Бурьянов был не в надзирательской робе. Его смена не началась.
Он попытался что-то рассказать Водкину, но последний не стал слушать его невнятные скабрезные истории, а пошёл на верхний этаж – закрытый.
Первый этаж «ПТИЦЫ» представлял собой сборище административных помещений. На входе – пункт охраны, где сейчас сидел Шеварднадзе за закрытой дверью и смотрел по камерам за тем, что происходит в стенах сего благопристойного заведения. «Охранницкая» скрывалась за закрытой железной дверцей зелёного цвета, и внутренности её не просматривались из коридора, то есть новоприбывшие воспитанники не могли беспрепятственно туда попасть.
Дальше же шёл «приёмник» с красной дверью, на котором висела табличка «КАБИНЕТ УЧЁТА И КОНТРОЛЯ». Именно отсюда начиналась новая жизнь воспитанников, привозимых дребезжащим автобусом. Там работала красотка по имени Октябрина.
После него – «КАБИНЕТ ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ». В нём составлялись все программы – и не только образовательные, но и трудовые, ведь воспитанники облагораживались ещё и физической работой. Что, как не ручной труд, может изменить сознание человека в лучшую сторону?! Больше ничего.
«КАБИНЕТ ГЛАВНОГО НАДЗИРАТЕЛЯ» находился в одном конце первого этажа, но Костылёв редко там появлялся – он старался контролировать всё лично и сутками бегал по этажам, исправляя нарушения. Рядом с его-то кабинетом и высилась деревянная лестница на другие этажи. И там же был выход на задний двор со спортивной площадкой и пресловутыми складскими помещениями, на которые завозили продукты.
В другом же конце первого этажа был спуск в «карантинную», как её называли воспитанники, хотя это было просто сборище унитазов и душевых на нулевом уровне. Их водили туда под присмотром; окон там не было вообще, только длинные белые плафоны.
Второй этаж «ПТИЦЫ» был отведён под классы, где воспитанники занимались науками под руководством учителей. Решали математические задачки, писали диктанты, изучали юриспруденцию и маркетинг, соционику и естествознание. Одно крайнее крыло второго этажа включало в себя столовую с упитанными поварихами и длинными красными скамейками, а другое – санитарную часть с местным врачом, который раз в неделю осматривал воспитанников на предмет ссадин и прочих удовольствий жизни в закрытом учреждении. Отсюда же был проход в казарменную – там стояли двухъярусные кровати. В ней ночевали воспитанники. В помещении, обозначенном литерой «М» – парни, а в «Ж» – девушки, соответственно.
А третий же этаж был закрытым – комнаты персонала. Или, точнее сказать, казармы. Там они отдыхали, переодевались, ночевали, ибо работали неделю от выходных и до выходных. Именно туда-то Водкин и направился, слушая бесконечный трёп Бурьянова.
– Если бы ты умел затыкаться, цены бы тебе не было, – сказал Водкин, топая по лестнице.
Тот, разумеется, следовал неотступно.
После каждого пролёта так и было написано «ПЕРВЫЙ ЭТАЖ», «ВТОРОЙ ЭТАЖ» и так далее… Видимо, для удобства работников.
– Разговаривай попроще со своим начальником, – посоветовал Бурьянов, но Водкин ничего не успел ответить – заиграла попсовая мелодия, установленная на простенький телефончик старшего надзирателя.
– Слушаю Вас, Костылёв! – гаркнул тот, подняв трубку. – Есть! Будить сукиных детей! Рацию сейчас возьму! И форму…
Костылёв ещё что-то бубнил на том конце провода, но Бурьянов уже сбросил звонок.
– Командовать подъём пора, семь утра уже, – сообщил он Водкину.
– Не слишком ли ты жёстко со своим начальником?
– Ничего обидного я ему не сказал, не переживай за меня.
– Я и не переживал.
На лестнице появился парень – брюнет, костлявый, взъерошенный, с такими большими синяками под глазами, что появлялись опасения за его здоровье. Он был одет в клетчатую рубашку, потёртые джинсы и кеды, а на плечах его покоилась голубая толстая куртка. Уголки рта его дёрнулись в приветствии.
– А вот и наш Ремешок, – сказал Бурьянов, довольно улыбаясь. – Не будешь оставаться здесь на день?
Парень едва заметно мотнул головой и проскользнул между двумя надзирателями, поднимающимися по лестнице.
– А зря… – не унимался старший. – Сегодня будет завоз. Оставайся, посмотрим, что за перцы модные нарисуются.
«Ремешок» не реагировал и просто скрылся из виду.
– Ремнёв, ты очень разговорчив, спасибо за тёплую беседу! – крикнул Бурьянов ему вслед.
– Оставь Ремнёва, – одёрнул Водкин начальника. – Пусть идёт.
– Вот Му-Му, а… Утопить бы его?
Водкин не понял серьёзность вопроса и просто посмотрел на горящее красное лицо Бурьянова.
– Однажды его… Вот эта вот молчаливость сыграет злую шутку, попомни мои слова.
– Вряд ли, – усомнился Водкин. – Он же немой, а значит, его даже в разведку можно с собой брать. Никого не выдаст, даже если захочет.
Они всё же поднялись на самый верхний – третий – этаж, отгороженный дверью с замком. На двери гласила надпись: «ВНИМАНИЕ! ДОСТУП ЗАПРЕЩЁН! ТОЛЬКО ПЕРСОНАЛ!». И ниже – приклеенный листок с корявыми прописными буквами: «закрывайте замок и выключайте свет, идиоты, или я вас всех отсюда выкину».
Бурьянов сорвал его и бросил под ноги с показным омерзением. Но за ключом полез – каждый работник носил его с собой всегда, пока был в здании.
– Ключ выносить нельзя, – напомнил Водкин.
– Кстати, где твой?
Водкин промолчал, потому что его ключ тоже был при нём. Они вошли туда и тут же зажгли пресловутый свет резким ударом по выключателю. Тут же плафоны залили белым светом этаж, состоявший из нескольких комнат. Тут была и комната охраны, где они могли ночевать, и спортзал для надзирателей, и их спальня на восемь мест со шкафчиками для вещей. И холодильник, и телевизор. Тут ещё были комнаты для местной начальницы воспитательной работы и заведующей образованием, но они всё время были закрыты – те ездили домой, не рискуя ночевать бок о бок с потными и прыщавыми надзирателями, у которых глаза на лоб лезли только лишь от вида груди четвёртого размера, коей и обладала «начвээр»… Только Водкина она не интересовала, он никогда её не разглядывал и не провожал взглядом. Он всегда роился только в своих мыслях.
Бурьянов продолжал упорно трындеть, но Водкин снова его не слушал – переоделся в оранжевую форму надзирателя и теперь стоял перед зеркалом. У Бурьянова была такая же, только с красной повязкой на плече – так обозначался старший смены.
– Пошли, – оборвал его любитель охоты и любитель складывать деньги в тумбочку. – Тебе сказали будить воспитанников…
Бурьянов саркастически хмыкнул и пошёл прочь. Водкин пошёл за ним, нарочно не выключив свет и не замкнув этаж для персонала – они так выдрессировали оставшихся воспитанников, что те сюда бы не полезли даже за деньги.
Бурьянов спустился на этаж со спальнями и подошёл к звонку, которым оповещали, как о начале уроков, так и о подъёмах или отбоях. Он нажал кнопку, и по этажам полетело дребезжание.
– Подъём, сукины дети! – гаркнул Бурьянов. – Вставайте и любите этот день, этот город, это место. Водкин, брат, выпускай бычков!
Водкин послушно затопал к спальням – двери были закрыты на большие щеколды снаружи. Если кому-то ночью приспичивало в туалет или к доктору, на этот случай в каждой комнате была кнопка экстренного вызова… Хотя, разумеется, Бурьянов запрещал использовать её воспитанникам.
Они – сонные, в дурацких разноцветных пижамах – повалили в коридор, ударяясь друг о друга, одёргивая свою одёжку. Их было человек пятнадцать, не больше – половина мальчиков и половина девочек.
– Слушайте меня, дорогие мои! – Бурьянов значительно поднял палец. – Обратите внимание, что большая часть из вас уже перевоспиталась и слиняла отсюда, чтобы больше никогда не попадать в это чудесное место… Поэтому сегодня нас всех ждёт пополнение. Не обижайте новеньких…
У него зашипела рация. Это снова был Костылёв.
– Водкин рядом? – спросил он.
– Да, выводим молодняк к водопою.
– Пусть он зайдёт. Прямо сейчас.
Бурьянов вопросительно взглянул на помощника – тот всё слышал.
– Я пойду… А ты своди их поссать, посрать, помыться… И – жрать.
– Не указывай мне, – хохотнул Бурьянов. – Я сам знаю, что мне делать. Нале-во! Шагом – марш!
Воспитанники послушно развернулись и потопали в указанном направлении. Водкин же мельком оглядел всё это сборище, возглавляемое старшим надзирателем, и пошёл к лестнице, чтобы спуститься к главному надзирателю.
Кабинета директора и учредителя в этом «прекрасном заведении» не предусматривалось – он находился всё время в другом месте… Где-то. Оставив всё заведение на попечении НАМЕСТНИКА по фамилии Костылёв. Единого управления в «ПТИЦЕ» не было – каждый управляющий заведовал своей частью. Сам же «дженерал менеджер» просто получал еженедельные отчёты.
Водкин подошёл к закрытой двери кабинета и постучался.
– Входи, – тут же отозвались оттуда.
Надзиратель открыл дверь и сразу же зашёл туда, внутрь, предварительно не заглядывая. Просто заскочил.
Кабинет Костылёва был маленьким и неказистым, с металлическим шкафчиком около одной стены и раскидистым цветком с другой, а сам он – длинный, сутулый, с непонятной причёской и круглыми нелепыми очками – сидел за столом, вжавшись в кресло на колёсиках. На его плечах был накинут клетчатый плед, а сам он уставился в небольшой ноутбук, сжимая белёсыми пальцами красную кружку с кофе. Он ждал, когда же в зарешёченное окно за его спиной заглянет солнце и разогреет. Он ничуть не изменил позу, когда Водкин вошёл; только лишь его глаза оторвались от экрана ноутбука и вперились в вошедшего, будто он примёрз к креслу.
– Звали?
– Вызывал, – он тяжело вздохнул, будто ему не хватало пять рублей на пачку сигарет, а курить очень хотелось. – Слушай внимательно… Мне тут Карл Маркыч написал, что на неделе будет проверка.
– Какая проверка? – встрепенулся Водкин.
– Не перебивай меня. Я сейчас говорю, – голос Костылёва был тяжёлым, обволакивающим, и говорил он так медленно, будто собирался уснуть. – Будет проверка. Из города приедет ответственный по делам беспризорников. И мент ещё с ним приедет. Будут проверять, в каких условиях детишки живут. Хватает ли еды, нет ли синяков. И так далее. Про жалобы будут спрашивать.
Водкин помолчал, чтобы убедиться, что речь Костылёва подошла к концу.
– А я здесь при чём? Старший надзиратель – Бурьянов.
– Он идиот. – Ещё один тяжёлый вздох. – Я на него не могу положиться. Но ставленник он не мой, так что и убрать его я не могу без последствий для себя… В общем, тебе надо проконтролировать, чтобы всё было отлично. Хотя бы эту недельку…
– А что проверять-то будут, зачем…
Костылёв посмотрел на него, как на придурка.
– Это же очевидно. Если всё хорошо, очередная материальная помощь для нашего славного учреждения, как говорит Бурьянов. Если всё хреново, то кого-то и по тюрьмам могут рассадить.
– Ладно, – кивнул Водкин и прислушался – нарастал гул приближающегося автобуса. – Кажется, к нам едет ревизор.
Костылёв поднялся – во все свои сто девяносто сантиметров роста – и пошёл к выходу из кабинета. Водкин же последовал за ним. Рядышком, как двое закоренелых друзей, они прошли на первый этаж и вышли на крыльцо. Время неуклонно капало, потому и солнце разогревало всё сильнее. В воздухе уже вовсю чувствовалась настоящая весна.
– Кончай бухать, – неожиданно сказал Костылёв и повернул к Водкину голову. – Бурьянов хоть и псих, но не пьянствует. От тебя несёт, как от выгребной ямы. Как ты собираешься честь «ПТИЦЫ» представлять перед новобранцами?
– Виноват, – коротко ответил надзиратель, потому что надо было что-то ответить, а молчать просто было бы невежливо.
Огромный автобус подъехал к воротам – синий, многоместный. На боку его красовался уже знакомый аист. Ворота начали открываться – сопровождающий воспитанников человек нажал на кнопку, связался с охранником и теперь освобождал дорогу для подростков.
– Встречай, – только успел распорядиться Костылёв, как на крыльце появился Бурьянов с явным неудовольствием на лице.
– Что это тут происходит? Почему меня не дождались? – спросил Бурьянов совершенно другим, серьёзным тоном, в котором отчётливо проступала обида.
Костылёв просто махнул рукой:
– Бурьянов, командуй парадом.
