– Тебя же попрут, Валера! Склонение к сексу… – она замерла, обернувшись. – Тебе чего? Я тебя не вызывала!
– С вами наш директор хочет поговорить, – не поднимая глаз, пробормотала Лялька.
– Пушкин? – удивилась Цветуллина. – Я ему перезвоню, когда с вами разберусь, – она взмахнула рукой и руна «подписка» на ладони вошедшей погасла. – Тебе хана, Валера…
– Думаю, мы сможем договориться, – встряла Алисса, покачиваясь у стены.
– Неужели? – развернулась на каблуках инспекторша. – Как?
– Забудем обо всём. Мы про это недоразумение, а вы про нарушение режима…
– Размечталась! – Цветуллина в одно неразличимое движение пронеслась через кабинет. – Вы у меня за всё ответите!
– Мы готовы оплатить штраф, – прошептала Лялька, но её никто не услышал.
Под потолком кабинета собиралась почти неразличимая, но уже хорошо слышимая гроза. Раскаты утробно урчали и, просочившись сквозь решётку воздуховода, отдавались тревожным эхо в трубах вентиляции.
Рыжая и блондинка упрямо боролись взглядами. Между ними уже проскакивали молнии. Пока беззвучные и неопасные, но их разряд нарастал каждую секунду. Силы были неравны. Уровень инспекторши раза в два побольше. Поэтому Алисса сдалась первая. Для такого противоборства её четвёртого уровня было явно недостаточно.
– Где я тебе дорогу перешла?
Цветуллина сузила глаза, но всё же прошипела в ответ:
– Зачем ты с ним спала?
– С кем?
– С Азефом!
– А твоё какое дело? – взвилась рыжая.
– Это всего один раз было, – брякнула Лялька и удостоилась обжигающего взгляда двух пар глаз.
Несчастный следователь уже так вжался в своё кресло, что начал прорастать в него и растворяться. Над столом ещё торчала верхняя часть рубахи, а остальное уже бесследно исчезло в коричневой обивке.
Цветуллина зарычала, задрав лицо вверх, и в потолок всё-таки ударила молния. После этого она снова зашагала по кабинету.
– Такой уважаемый человек. Ты же могла разрушить его карьеру. Навредить ему. Испортить репутацию. Задеть честь. Он же женат.
– Женат? – удивилась Алисса.
– А то ты не знала? – взревела инспекторша. – Не строй мне тут послушницу зелёную долбаную неофитку.
– Он меня не знакомил…
Цветуллина остановилась. Теперь молнии окружили её со всех сторон.
– Как думаешь, какого уровня я достигла после мясорубки на юге? – процедила она.
– Использование магии для получения признания запрещено, – начала Лялька.
Следователь что-то хрюкнул и окончательно стёк под стол.
– Ну хватит, – отмахнулась Алисса. – Сама на него глаз что ли положила? Я не виновата, что его к нам прислали. Да и было всего один раз…
Вторая молния оставила на потолке чёрное пятно.
– Завали чароболку! – заорала инспекторша. – Он был моим наставником, а теперь он мёртв! У тебя совсем никакого уважения нет, тупая шаболда?
Напарницы переглянулись, и Алисса, не сдержавшись, расплылась в улыбке.
Раскрасневшееся лицо Цветуллиной окаменело. Волосы встопорщились, а в мантии, поднимая аксельбанты, заиграл ветер. Её начало поднимать над паркетом, и молнии заветвились вокруг непроницаемым коконом.
– Это ошибка! Хватит! Вы всё перепутали! – закричала Лялька. – Она спала с Пятым Азефом, а не с Четвёртым.
– Вот ещё, – наморщила нос Алисса. – У меня есть вкус. Уж в чём в чём, а в мужиках я разбираюсь.
Инспекторша опустилась обратно на пол.
– С Пятым?
– А вы не знали? Он уже три месяца работает у нас уборщиком.
У Цветуллиной дёрнулись углы губ.
– Вышли из кабинета. Обе!
Лялька тут же впечаталась задом в дверь и вывалилась в коридор. Алисса задрала подбородок и гордо зашагала следом. Они подошли к окну и уставились в него. Внизу в зажатом между стен дворе почти беспрерывно мигали вспышки врат транспортных переходов. Сотрудники МСБ мотались туда-сюда. Доставляли свидетелей, потерпевших и подозреваемых.
Кабинет за их спинами закрылся. Через несколько мгновений тишины громыхнуло так, что задрожали стены.
– Эти государственные ведьмы такие неуравновешенные, – хихикнула Алисса.
– Лучше бы ты её не злила.
Напарницы снова переглянулись.
– А то что? – мотнулась рыжая чёлка.
– Ничего хорошего, – вздохнула Лялька.
Дальше они стояли молча, разглядывая разноцветные вспышки во дворе, пока дверь за ними снова не распахнулась.
– Считайте, что мы договорились, – сквозь зубы процедила Цветуллина. – Ваш Пушкин обещал преподать вам урок. А я, уж будьте уверены, как следуют проучу Валеру.
– Да, – согласилась Алисса. – Ему ещё учиться и учиться. Я чуть не уснула, пока вы не пришли…
Вспышка крошечной молнии закрутила локон на блондинистой чёлке.
– Пожалуйста, не обращайте на неё внимание, – развернувшись, взмолилась Лялька.
Инспекторша упёрла руки в бока. По её лицу гуляла шальная улыбка.
– Договор остаётся в силе. У нас не любят выносить сор из избы. Но мне прямо не терпится научить одну чароболку хорошим манерам. Раз уж мой уважаемый наставник почил и освободил своё место. Я пожалуй стану вашим новым куратором.
– Что? – прохрипела Алисса.
***
Сначала Пятый Азеф хотел вернуться в бар, но рука так чесалась от пропущенного сообщения засекреченного абонента, что пришлось передумать. Читать там было нечего. Просто шифровка, что пора возвращаться домой.
Магоход по магистерской подписке мгновенно доставил его на самый порог. Он вздохнул, глядя на оцепление из хмурых магов высшей ступени. От незримого контроля было трудно дышать. Они окружили полквартала. Будто не охраняли Великого магистра Магической Службы Безопасности, а пришли штурмовать логово главного невидимого врага.
Пятый Азеф с трудом подавил раздражение и прислонил ладонь к бронзовому отпечатку на двери а, войдя внутрь, закричал:
– Я тебя не приглашал.
– Это, вообще-то моё поместье, по старшинству. Я не обязан тебя спрашивать, – донеслось из комнаты.
Пятый Азеф скинул ботинки в прихожей и прошёл в гостиную большого загородного дома. В огромном кожаном кресле у стилизованной русской печи сидел седой мужчина с непроницаемыми глазами и старообрядческой бородой лопатой.
– Получишь контроль над энергией нашего рода, посмотрим сколько у тебя будет охраны. Ставка слишком высока – потерять всю энерг…
– Я тебя не приглашал.
Незваный гость усмехнулся.
– Кто тебя таким упрямым воспитал?
– Никто, – пожал плечами Пятый Азеф. – Рос, как сорняк – брошенный и никому не нужный.
Первый Азеф поморщился.
– Весь в мать. Что не скажешь, как вредочарами по яйцам.
– Мучить друг друга наша родовая традиция…
– Всё! Любезностями обменялись, хватит. Что с Пушкиным?
– Сидит на пыли и тупит. П-руна не активируется в местах появления пандеклятья, мы проверили. Собирается к оморочнику, чтобы вспомнить, что забыл.
– Думаешь, вспомнит?
– Шищшень его знает, папа, – промычал Пятый Азеф и налил себе в бокал из пыльной бутылки с надписью: «Хлебное вино».
На высоком деревянном комоде какого-то старого мастера, чьё имя постоянно вылетало из памяти, выстроилась целая стеклянная батарея. Чего тут только не было: от старинной водки до модного экспериментального пойла. Его мало кто мог себе позволить, потому что оно стоило как магистерская подписка на всё на всю жизнь. Поэтому штоф обычно передаривали по большим праздникам. Он вроде помогал скакануть после двенадцатого уровня, но Пятый Азеф выпил половину ящика, чтобы убедиться, что это очередная рекламная шишень для питалок. Для возвышения требовалось что-то более эксклюзивное, странное или даже страшное. Что-то такое, от чего внутренний мир окончательно перевернётся и оголит потайные ходы в глубины подсознания.
Первый Азеф скривился и отвернулся, но не оставил глупость сына без внимания.
– Пил бы как питалки, а то печень посадишь.
– Сколько раз повторять? Я ненавижу чары, чаруш, а особенно подменышей.
– Это основа безопасности, которая позволяет питалкам жить немного дольше. Ты не забыл, что они нам нужны? А ты сам вообще бесценен, твоё старшинство…
– Не наступит никогда!
– Наступит! Только мы первыми должны разобраться с пандеклятьем. Мы, а не МИФ!
Вместо ответа сын одним махом опорожнил бокал и взглянул в зеркало на стене. Старинная рама, почти чёрная, тоже наверняка какого-то модного столяра. Зеркало дореволюционных времён с серебристой патиной. Всё в доме было до тошноты правильно подобрано и выверено до мельчайших деталей. Всё кроме него. Бледного молодого человека с коротким ёжиком светлых волос и трёхдневной щетиной на по-женски красивом лице. Не спасали даже шрамы, должные придать ему недостающего мужества.
– Лучше сдохнуть без печени, чем жить в этом питалкином мире, – вымученно улыбнулся он. – В нём не осталось ничего настоящего, кроме пандеклятья. Я видел это! Оно… уже опутало всю Москву. Оно нас всех сожрёт. Всех до единого. Никто не спрячется…
Первый Азеф заёрзал в кресле.
– Не пойму на чьей ты стороне?
– Конечно, на твоей, папа. Ведь никакой другой нет.
– А с лицом что? Опять железякой себя истязал, – он вздохнул, понимая, что до сына всё равно не достучишься. – Мне нальёшь?
– Тебе не понравится. Хочешь своего любимого вискаря?
Первый Азеф покачал головой, тогда Пятый налил себе до краёв и плюхнулся в кресло с другой стороны от печи. По кожаному подлокотнику разлетелись брызги, но он на них даже не взглянул. Рушник всё впитает и пятна лишь добавят перепродуманной обстановке ещё немного достоверности.
– Я всё для тебя сделаю, папа. Хочешь голову Пушкина? Они с оморочником вместе служили…
– Он всё равно ничего не увидит. Воспоминания видит только тот, кто был их свидетелем.
– Мы же единый род. Хочешь на дядину кремацию схожу? Закапаю себе под веко лука и буду рыдать над его останками.
– Твоё присутствие будет лишним. Никто не должен ничего заподозрить. Сначала разберёмся с пандеклятьем, потом всё остальное. Следи за…
– Двойных агентов никто не любит, – вздохнул Пятый Азеф. – Я такого не видел, но Пушкин рассказывал, как на фронте с них сдирали кожу. Сначала накачивали пылью, а когда они теряли возможность вырабатывать энергию и хуже соображали, подвешивали за ноги. Сопротивляться двурушник не мог, лечиться тоже, поэтому его обдирали, как липку…
– Хватит!
За печной заслонкой что-то затрещало и запыхтело. Запахло жжёным деревом и мерзкой кислятиной. Это раздражало Первого Азефа больше обычного, заставляя всё сильнее морщиться.
– Носки свои сушишь? Силы бы восстановил, вон синий весь.
Пятый Азеф демонстративно оттянул веко и пожал плечами. Взглянул на ладонь и надавил пальцем на руну.
– Пап, дай энергии! А, пап?
Он так наиграно кривлялся, что отец даже хотел отказать, но вовремя удержался от глупости и небрежно махнул пальцем по руне «питание».
Сын изобразил самую широкую улыбку.
