Надежда Храмушина "Грибная история"

– Так всё разглядываешь, будто тебе это в диковинку. – Она внимательно на меня посмотрела.

– Красиво у вас, уютно. Сразу чувствуется, что не современная безликая обстановка, всё старинное, со своей историей, с душой. На зеркале красивая рамка, такие сейчас не делают.

– Зеркало это ещё моей бабки. В приданное сначала моей мамке было дано. А та мне передала. Так что смотримся в него уже пятьдесят лет. Сундуки тоже в приданное мне были собраны. Раньше без приданного замуж-то не выходили. Стыдно было, если невеста не вышивала полотенца, скатерти, рубашки. Долгими зимними вечерами сидели и готовили всё. Это сейчас, пошёл в магазин, и купил, что надо.

– Рамку к зеркалу настоящий мастер делал. – Опять я вернулась к зеркалу.

– Дед мой сам делал. Он столяром был хорошим, со всех деревень ему заказывали шкатулки, игрушки, полки. А ты, Оля, где работаешь?

– С Наташей, в аптеке. Она заведующая, а я фармацевт.

– Хорошо, лекарства рядом, заболеешь – знаешь, что купить. И дешевле, наверное.

Потом Иван Рафимович ещё нам налил по рюмочке, а остатки наливки Вера Петровна унесла на кухню. После обеда она нас с Наташей отвела через веранду в маленькую летнюю комнату с одной узкой кроватью и небольшим затёртым диваном.

– Вот вам постельное бельё, подушки, одеяла, сами стелите, не стесняйтесь. У нас тут хоро?м нет, придётся поютиться. Анфису я с собой положу, на кровать, дед у меня спит на полатях. А Грише постелю над курятником, на сеновале. Ничего, тепло, а от комаров у меня есть полог. Вы тоже, с окон марлю не снимайте, а то комаров налетит, не дадут вам спать.

Она вышла, а к нам заглянул Григорий Иванович:

– Пошли на речку? Бросайте всё! Успеете, потом постелите себе.

Мы побросали свои вещи, надели купальники, халаты и вышли во двор. Там нас уже ждал Григорий Иванович, в ярких зелёных шортах и с полотенцем на плече. На наш вопрос, пойдёт ли с нами Анфиса, он неопределённо пожал плечами, и сказал, что если она захочет, то догонит, места она эти знает. Мы прошли до края улицы и спустились к реке. Пахло сладким разнотравьем и свежестью. Мы прошли вдоль берега, и вышли к деревянному мостику на три доски, который возвышался над неторопливой водой.

– Арама?шка! – Счастливо выдохнул Григорий Иванович, раскинув руки – Чувствуете, как чудесно пахнет? Я всё детство думал, что её название от слова «ромашка», а потом понял, что от слова «аромат».

На берегах Арамашки к самой воде склонялись тонкие ивы, опустившие свои ветви, словно косы, в блестящий её поток. Солнце играло на её глади, отбрасывая блики на изумрудную зелень травы. Весело перечирикивались юркие птицы, раскачивая кусты, и перелетая неширокую Арамашку. Из травы доносился стрекот кузнечиков, такой дорогой и милый сердцу моему ещё с детства. Григорий Иванович нырнул с мостка, сразу нарушив тишину и безмятежность сонного царства реки. Рядом с мостиком я видела водоросли, поэтому постаралась сразу оттолкнуться от него и уплыть на открытое место. Наташе такой маневр не удался, поэтому она долго ойкала, пока доплыла до чистой воды. Они с Григорием Ивановичем поплыли вверх по реке, а я легла на спину, предоставив само?й реке неспешно нести меня, и закрыла глаза. Солнце ласково тянуло ко мне свои лучи, а тёплая вода бережно и медленно несла меня за собой, стараясь игриво плеснуть мне в лицо и уши свои шёлковые невесомые волны. Если существует в мире гармония, то именно здесь и сейчас.

– Оля, а почему ты так заинтересовалась зеркалом? – Раздался недалеко от меня голос.

Я повернула голову к берегу, и увидела Анфису, сидящую на мостике. Я перевернулась, и почувствовала гладкое дно под ногами. Я даже не услышала, когда она пришла. Я подплыла к ней.

– Я увидела какие-то знаки на нём. Не похоже, что это случайные помарки.

– А на что похоже?

– Может охранные символы, а может, кто гадал. Не знаю.

– А что ж не спросила? – Она внимательно смотрела на меня.

– Так что это за знаки? Ты знаешь?

– Знаю. Мне моя мама говорила, что это для увеличения благосостояния.

– И что, оно увеличилось?

– Наверное.

– А твоя мать, чья родственница – Веры Петровны или Ивана Рафимовича?

– Мой отец был младшим братом дяди Вани. У них была очень большая разница – одиннадцать лет. Между ними ещё брат и сестра были. Но они умерли. Потом дядя Ваня женился, и уже, будучи женатым, отслужил два года в армии. У них с тётей Верой долго не было детей. Потом вот Гришка появился. Мой папа женился на моей маме, и сразу же я появилась. У нас небольшая разница с Гришкой, всего три года. Но тётя Вера почти не общалась с моей мамой. Они так и не нашли между собой общего языка. И моя мама боялась её.

– Боялась? Вроде Вера Петровна не похожа на злодейку. Гостеприимная.

– Ну да. Только к своей семье она близко никого не подпускает. И твоей подружке не видать Гришу. Не даст она им вместе жить. Она и первую жену его не признавала. Внучку Алёнку привечала, а невестку видеть не хотела.

– Почему?

– Говорю тебе, никто не достоит её сына.

– Значит, они разошлись?

– Рита умерла. Уже лет пять прошло. Неожиданно заболела. Тётя Вера и дядя Ваня даже на похороны не приехали. Гриша сказал, что, мол, старые, куда поедут. Конечно, он же сын их, что он может ещё сказать. А потом дядя Ваня проговорился, что он хотел ехать, да тётя Вера его не отпустила. Это мне Алёнка сказала. И ещё она сказала, что Гриша тёте Вере, сразу после похорон, по телефону говорил, что теперь квартиру хоть не делить.

– Понятно. Извечный квартирный вопрос. Залазь в воду, она тёплая.

Анфиса скинула халатик, аккуратно сложила его на досках и опустила в речку ногу. Она осторожно спустилась с мостика, и мы с ней поплыли рядом. Пальцы мои молчали, и это хорошо, по крайней мере, хоть она не колдует.

– Анфиса, а где дочка Григория Ивановича сейчас?

– Она замуж вышла в том году, они с мужем в Екатеринбурге живут. Хорошая девочка. Но у неё обида осталась на тётю Веру, она к ним редко ездит. Если только отец её не заставит. С моими дочками перезванивается, мне иногда звонит, а про своих бабушку и деда даже не вспоминает. Не знаю, но мне кажется, что тётя Вера и со своими родственниками тоже не особо общается. У неё два брата родные в городе живут.

– А ты как собралась сюда?

– Сама не знаю. Я думала, что больше никогда сюда не вернусь. Дом матери я не смогла продать. Кому он тут нужен! Все нижние венцы уже сгнили, пол ходуном ходит, крыша худая. После похорон сразу закрыла его и уехала, на память несколько вещей взяла себе, и всё. А последнее время стала постоянно вспоминать деревню, даже сниться она мне начала. Вот и решила приехать. Не скажу, что Гриша обрадовался, когда я ему позвонила.

Она немного помолчала и добавила:

– И дело у меня здесь есть. Хочу кое-что узнать. Если получится. Много лет прошло.

– О матери?

– И о ней тоже. Она последние дни в больнице лежала. Когда я приехала, она уже не вставала. Её хотели уже домой выписывать, да она умерла. Тихо так, ночью. Во сне. Я утром пришла в больницу, а её уже нет.

– Она тебе что-то сказала перед смертью?

– Да, сказала.

Послышался смех Наташи и Григория Ивановича. Они нас догоняли. Григорий Иванович поднял целый водопад брызг на нас, проведя рукой по воде.

– Ну что, освежились? Или ещё будете плавать?

– Не хочу вылазить из воды. – Сказала я – А что местные не купаются?

– Купаются, только не здесь, а там, дальше по течению. Там как раз лягушатник для пацанов, бултыхаются целыми днями. Туда не поплывём, там по пояс всего. Поплыли обратно!

Мы поплыли вверх по течению, река там уходила резко влево, становилась у?же, и была даже немного прохладнее, чем возле мостика. Один берег поднимался высоко, и к реке подходил почти вплотную лес. Но на берег выйти было невозможно, он весь зарос высокой и острой травой. Потом река снова стала мелеть, была чуть выше пояса, мы повернули обратно.

Немного обсохнув, мы с Григорием Ивановичем и Наташей снова залезли в воду, а Анфиса ушла домой. Наташа была на седьмом небе от счастья. А я всё думала о неожиданном откровении Анфисы. Я думала, что она совсем не хочет с нами общаться. Да, в каждой семье свои проблемы. Ладно, поживем – увидим. И что за дело её привело сюда, через столько лет?

Мы полежали после купания на травке, я даже вздремнула, расслабившись от жары. Наташа с Григорием Ивановичем смеялись, потому что он всё рассказывал ей о своём детстве, об обитателях деревни, о школьных друзьях. Рассказчик он был хороший. Просто не остановить.

Когда мы вернулись домой, Анфиса и Вера Петровна были на огороде, пололи грядки. Мы с Наташей к ним присоединились, и я с тоской посмотрела на огромный огород, который родители Григория Ивановича засадили овощами. Справедливости ради, хочу заметить, что огороды у соседей были ничуть не меньше. На соседнем участке я видела спину старушки, которая тоже ползала между грядками, согнувшись в три погибели. Она только один раз разогнулась, чтобы поздороваться с нами, и снова наклонилась к грядке. Часа в четыре мы начали поливать морковку и капусту, а Григорий Иванович таскал нам воду из двух больших бочек, стоявших возле огуречной теплицы. Потом он снова наполнил бочки водой, и нас отпустили отдыхать. Наташа с огорчением посмотрела на свой маникюр, но ничего вслух не сказала.

В конце огорода стояла баня, аккуратно оббитая тонкими дощечками. Возле неё росли яблони, а вдоль забора было кустов десять смородины. Наташа предложила мне отдохнуть в нашей комнате, но я сказала, что пойду, прогуляюсь по деревне. Я надела сарафан, шляпу и вышла на улицу. Анфиса стояла на крыльце, и я позвала её с собой. Она кивнула головой и скрылась в доме. Потом вышла с пакетом, и мы пошли с ней на улицу.

– Зайдём в мой дом. Если он ещё не развалился. – Сказала она мне.

Мы прошли половину улицы и свернули по узкой тропке между огородами на другую улицу. Возле первого дома на лавочке сидели две старушки. Анфиса поздоровалась с ними, они нам кивнули головами, и она спросила:

– Тётя Сима, ты меня не узнаёшь? Я Анфиса Котельникова, Марии Васильевны Кудиновой дочка.

– Анфиса! – Тётя Сима несколько секунд смотрела на неё, потом встала и обняла её – Анфиса, матушки родные, да какими ты судьбами? Я уж думала ты больше не приедешь к нам! Как ты? Как дочки?

– Всё хорошо, дочки обе замужем, внук растёт, Стёпкой назвали. Я работаю, вроде всё нормально. А ты как? Не собираешься к сыну в город?

– Собираюсь, Анфиса, вот с огорода всё уберу и уеду к нему. Зиму там поживу, а к весне вернусь, если здоровье не подведёт. Кому я там нужна! А здоровье, всяко. Этой зимой спину так прихватило, что с кровати ползком вставала. Вон Ивановна мне супы варила да каши. Да спину мне натирала.

– Лидия Ивановна, а вы как? Как дядя Ефим? Огород-то садите? – Спросила Анфиса другую старушку.

– Сажу, милая, сажу, куда деваться! – Вздохнула Лидия Ивановна – А Ефим два года назад помер. Одна я осталась. Светка редко приезжает, они всё по югам ездят, сюда не хотят. И то правда, что тут делать?

– А ты домой к себе решила зайти? – Спросила Тётя Сима – И правильно, сходи, посмотри, мать вспомни. Там всё так и осталось, никто там не был без тебя.

Мы ещё немного постояли возле старушек, они нам деревенские новости рассказали, кто умер, у кого дети женились, к кому внуки приезжают. Старушки пригласили нас к себе на чай, и Анфиса пообещала обязательно прийти, только в другой день.

Дом Анфисы был предпоследний на улице, и за ним возвышался сосновый бор, отбрасывая тень на половину огорода. Напротив покосившихся ворот стояли две разросшиеся рябины. Трава возле ворот была скошена, видимо, соседи постарались. Мы с трудом открыли калитку, и во дворе нас встретили настоящие дебри, заросло всё, даже на деревянном крыльце из щелей росла трава. Крыша над крыльцом завалилась на один бок, и дверь жалобно заскрипела, когда Анфиса её открыла ржавым ключом, который вытащила из-под порога.

Маленький коридор перед входом в дом освещался единственным окном, с которого свисали расползшиеся от старости непонятного цвета занавески. Анфиса сорвала их, но света не добавилось, потому что окно было всё в серых подтёках. Пахло мышами.

Такое же запустение было и в единственной комнате. На печной трубе были разводы от воды, видимо крыша совсем не хранила от дождя покинутый и бесхозный дом. Анфиса прошла к деревянной широкой лавке под окнами, и села.

– Не могу это видеть. Надо было его продать хоть на дрова. Или вообще отдать. Не думала, что так быстро всё сгниёт и разрушится.

– Сейчас отдай на дрова. И вещи раздай, вон комод, какой хороший, может, кому из соседей пригодится. – Посоветовала я.

– Да, отдам. – Она грустно вздохнула – Мама у меня очень любила этот дом. Они с отцом его купили, как только поженились. Только здесь была перегородка, отделяющее одно окно. Там была моя комнатка, кровать стояла, только она одна и входила. А потом отец умер, мы перегородку разобрали. Мама спала на печке, а я на этой кровати. – Она показала на кровать – Тосковала она по отцу очень. Всю жизнь.

– Она всегда в Каневке жила?

– Да. Она здесь родилась. А вот бабушка моя, её мама, приехала за дедом сюда из самого Ленинграда. Дед там служил, а она работала машинисткой в военкомате. Вот там и познакомились, полюбили друг друга. И бабушка за ним поехала сюда. Мама называла её декабристкой. Я некоторые фотографии взяла домой, но у неё ещё целый пакет здесь остался.

Анфиса подошла к комоду, выдвинула нижний ящик, и достала из него тонкую тетрадку.

– Я из-за неё, можно сказать, и приехала. – Увидев мой удивлённый взгляд, она добавила – Это записи моего отца, Николая Рафимовича. Эти записи он сделал ещё до своей женитьбы на моей матери. Сначала там он вёл учёт своего заработка и трат. А потом появились строчки о каком-то Губце, или Гудце. И что он диктует свои приказы Верке, это он так про тётю Веру. И написал, что она колдунья.

С минуту мы смотрели друг на друга, потом я спросила:

– Она приворожила его брата?

– Нет, соперницу извела.

– Как извела?

– Так. Умерла она. Совсем молодой. До свадьбы с дядей Ваней.

– От чего?

– Сначала она с ума сошла. Всё какого-то боялась, говорят, начала прятаться, показывать куда-то пальцем, что, мол, он за ней идёт, разговаривала всё с кем-то. А потом её в лесу нашли. Говорят, она перед смертью очень испугалась, сердце от этого остановилось. И как будто руками от чего-то закрывалась. Её искали несколько дней. Она ушла километров за семь от деревни.

– Ужас какой. А в родне у неё не было сумасшедших? Может, у неё была генетическая расположенность к этому.

– Не было никакой расположенности у неё. Мать нормальная. Отец всю жизнь в милиции работал. Если бы какие сомнения на его счёт были, ему бы оружие не выдали. И сестра её младшая тоже нормальная, она до сих пор жива. И дети у сестры все с высшим образованием, в городе живут, работают, к матери приезжают. Сумасшедших нет.

– Понятно. Ты всё прочитала, что твой отец в тетрадке написал?

– Нет. Когда бумаги разбирала, открыла тетрадь, начала читать и откинула, почерк у него очень не разборчивый, хотела потом прочитать, да забыла. Уехала. А потом вспомнила. Не поверишь, но так все эти годы жалела, что не прочитала до конца.

– Ты сказала, что мама перед смертью тебе что-то сказала. – Напомнила я ей.

– Она сказала, чтобы я быстрее отсюда уезжала, и больше не возвращалась. И что отца моего они со свету сжили. Они – это кто-то и тётя Вера.

– Может это и есть Губец. Ты про него слышала ещё от кого-нибудь? Может в деревне есть кто с такой фамилией, или раньше тут жил?

– Нет у нас в деревне ни Губцов, ни Гудцов. И я никогда не слышала такой фамилии.

– Давай прочитаем, что в тетради дальше написано. Может тогда и поймём, кто такой Губец.

– Оля, ты мне сначала скажи, почему ты так настороженно на Гришу смотришь? – Она положила руку на тетрадь и посмотрела на меня.

– Что, так заметно? – Удивилась я.

– Да, я это на вокзале ещё заметила.

– Не знаю даже, как ты воспримешь мой ответ. – Я помедлила, подбирая слова – Я поехала с Наташей сюда потому, что почувствовала какое-то колдовство, когда впервые увидела Григория Ивановича. Сначала подумала, может, какой оберег у него сильный при себе. Я умею чувствовать колдовство.

– Неожиданно. – Анфиса, не отрываясь, смотрела на меня – И как ты это чувствуешь?

– У меня кончики пальцев, словно иголками, начинает колоть.

– И что ты делаешь, когда почувствуешь колдовство? Ты можешь его нейтрализовать?

– Нет, я не умею этого делать. – Честно призналась я – Обычно, я сразу же звоню своему приятелю, Сакатову Алексею Александровичу, он профессор в этом деле, и мы вместе начинаем думать, как быть дальше.

– Так вас целая организация таких! – Она уже с бо?льшим интересом посмотрела на меня – Значит, это не первый раз, когда ты почувствовала колдовство?

– Нет, не первый. – Подтвердила я – Но у нас не организация, скорее, клуб по интересам. Мы и познакомились с Сакатовым, когда я столкнулась с необъяснимыми событиями. Правда, я сначала думала, что это было исключительно одноразовое происшествие. Но, к сожалению, такое встречается не редко. Так что, если мы найдём что-то необычное в этой тетради, я подключу Сакатова.

– Знаешь, я бы очень хотела, чтобы вы мне помогли со всем этим разобраться. А насчёт Гриши, я хочу тебе сказать, что у него на самом деле есть амулет. Он мне сам его показывал, когда я у него дома была. Ему его тётя Вера дала. Амулет для привлечения богатства и успеха. На цепочке висит на шее. Маленький загнутый гвоздик. Когда мы пошли на речку, он его снял.