Саша Регеда "Суперпозиция"

Какое-то время все было спокойно, и Стас уверил себя, будто все вернулось на круги своя, но Кристина так не считала. Сначала она, как будто от скуки, стала распрашивать Стаса о его делах, о том, где он был, куда собирается. Стас поначалу врал ей с три короба, но после того, как однажды она поймала его на лжи и ткнула как нашкодившего кота носом в его же дерьмо, Стас стал вести себя осторожнее. Потом появилась Вероника: приходила к сестре клянчить деньги и мимоходом вертела своими бедрами перед Стасом.

Как-то раз, когда они с Кристиной сидели в гостиной после ужина, Вероника приперлась в коротком обтягивающим ее шикарную фигуру платье, вообще без нижнего белья и уселась в кресло прямо напротив него, раздвинув свои бесстыжие ноги. Он не вытерпел и пяти минут, откланялся дамам и выскочил из квартиры, чувствуя, что его мужское достоинство порвет молнию на штанах и будет указывать путь проходящим на улице людям.

В этот вечер он забурился в ночной клуб, встретил там знакомую компанию и отрывался на дискополе, изрыгая энергию молодого тела, изрядно набравшись алкоголя. Откуда там взялась Вероника, у него даже мысли не проскользнуло, но через полтора часа после их встречи они уже кувыркались голые и потные у нее в квартире на двадцать пятом этаже, ублажая друг друга в алкогольно-наркотическом тумане.

Отношения эти длились уже почти полгода. Стасу казалось, что так он наказывает Кристину за ее несправедливое к нему обращение. Он знал, что Кристина не простит ему такого предательства, но продолжал спать с ее сестрой, теша свое самолюбие.

– О чем ты думаешь? – спросила Вероника Стаса, улегшись рядом с ним в кровати и поглаживая его гладко выбритую грудь кончиками пальцев.

– Думаю о том, что пора возвращаться домой, – ответил он, отвлекаясь от своих мыслей.

– Я тоже думаю о ней, – сказала Вероника. – Мне как-то не по себе.

– Что, хочешь все отменить?– спросил Стас и напрягся, ожидая ответа. Эта сучка ведь может и передумать. Что тогда?

Он повернулся на бок, глядя ей в глаза и стал гладить пальцами ее пшеничные локоны, затем опустил руку, забрался пальцами между ее бедер и стал поглаживать там.

– Нет, – ответила Вероника, возбуждаясь, – пусть получит свое.

Стас поцеловал ее в губы, долго орудуя своим языком у нее во рту. Затем сжал ее волосы в своем кулаке и потянул, доставляя ей боль. Вероника застонала. Он встряхнул ее, рывком перевернул на живот и резко вошел в нее. Он двигался быстро, жестко, пронзая ее своей большой твердой плотью сильными толчками, упираясь в ее глубину, а она стонала с каждым новым толчком все сильнее и сильнее.

Домой Стас вернулся, когда Анна уже ушла. Он тихо поднялся по лестнице и подкрался к комнате жены, остановился у дверей, прислушался. За дверью висела тишина. Он хотел было постучать, но одернул свою руку, уже коснувшуюся костяшками пальцев лакированного деревянного полотна. Постояв еще немного, он отошел от двери и также неслышно вернулся в свою в комнату, переоделся в домашний костюм, лег на кровать и стал ждать.

Кристина сидела в кровати с ноутбуком, лежащем на ее вытянутых ногах, и задумчиво смотрела в светящийся монитор. Весь вечер она обдумывала информацию, которой с ней поделился Денис Корнеев. Оказалось, что она глубоко ошибалась насчет Андрея Фомина. Как же так? Они работали вместе и дружили уже более десяти лет, и она привыкла доверять ему, если и не на сто процентов, то на девяносто – это точно. Как же она могла так ошибиться на его счет? Или власть и деньги исключают присутствие доверия между людьми напрочь? Она, конечно, не была наивной девочкой и понимала, что, когда начинается реорганизация компании, каждый пытается урвать свой кусок и занять лучшую позицию, чтобы обеспечить себе хороший доход в будущем. Но Андрей?! Он всегда повторял, что его команда следует за ним повсюду, на какие бы золотые прииски не занесла его судьба, а Кристина была частью его команды уже почти пятнадцать лет. Они работали вместе в разных уголках России, то реализовывали проекты по слиянию компаний в Южных округах страны, то переезжали на Север и начинали все с нуля в сороко-градусный мороз посреди снегов и ледяных ветров. Спорили при несоответствии мнений, поддерживали друг друга при неудачах, строили совместные планы на будущие проекты.

В настоящее время они готовились к слиянию двух госкомпаний. Масштабная реорганизация затрагивала их интересы напрямую, и нужно было действовать быстро, хитро, тайком, чтобы не упустить предоставленную судьбой возможность – возможность приумножить свое финансовое положение не только за счет увеличения количества акций в новой компании, но и получить обещанные высокие должности, а с ними и доступ к гигантским активам. Предложение получил Андрей, а вернее, как всегда, договорился о будущей должности, должности Председателя Совета директоров реорганизованной компании. Кристина понимала, что такое предложение предполагает под собой определенные нюансы, ведь если тебе что-то предлагают, то обязательно и требуют что-то взамен. Чем пожертвовал Фомин в этот раз, Кристина узнала от Дениса Корнеева, этой жертвой оказалась она – партнер и друг Андрея, бывший теперь уже, конечно. В планах у Андрея для нее была позиция Генерального директора. Однако, Денис уверил ее, что уже известен другой кандидат. А Андрей молчит, ведет себя, как ни в чем не бывало.

Конечно, она тоже не подарок: многие в Совете директоров были недовольны ее жесткой своеобразной манерой отстаивать свою позицию и безоговорочно уничтожать противников; но она всегда ценила, уважала и поддерживала своих деловых партнеров, как учил ее отец. И в данной ситуации, когда она перестала считать Андрея своим другом и наставником, десять процентов ее недоверия к нему в прошлом, обернутся девяноста процентами ее преимущества в будущем и помогут обыграть ситуацию в ее пользу.

Кристина отвела взгляд от монитора ноутбука и глянула на туалетный столик кремового цвета. Она заказала его из Италии, когда они со Стасом только поженились и переехали в пентхаус. Столик был выполнен в стиле Ардеко, с высокими гнутыми ножками и с серебряным напылением в отделке. В центральной части столешницы, покрытой перламутровым лаком, было встроено зеркало, в котором она любовалась своим отражением, готовясь к очередному светскому мероприятию. Но окончательное решение о приобретении изящного спального гарнитура, в который входил данный столик, Кристина приняла по той причине, что под столешницей имелось свободное пространство для хранения с двойным дном. При нажатии на дно, оно легко отодвигалось в сторону по типу раздвижной двери, и открывало небольшой, но довольно вместительный тайник.

Сейчас этот маленький тайничок хранил много секретной информации, которую Кристина собирала по крупицам, работая под руководством Андрея, информацию, обличенную в миниатюрную карту памяти с многочисленными файлами. Нельзя было сказать, что Кристина любила ковыряться в грязных делишках других людей, но слабые места своих недругов Кристина чуяла сразу, словно голодная волчица за версту чует раненое животное и молниеносно устремляется в нужном направлении. Она называла свой тайник «Службой безопасности», к которой она прибегнет в случае крайней необходимости. И похоже, что этот случай настал!

Она выключила ноутбук, поставила его на прикроватную тумбу, где ее ждали подготовленные Анной лекарства и стакан с очищенной водой, сгребла пальцами с блюдца горсть пилюль и, кинув их в рот, запила водой. Привкус воды показался ей горьковатым. Она решила, что горчат таблетки. Кристина выключила светильник, стоящий на тумбе с другой стороны кровати и приняла лежачее положение. Мысли крутились в голове, в ожидании предстоящего дня. Неясная тревога, которую она ощутила с утра, появилась снова, а может и не исчезала вовсе, а лишь притаилась в глубине сознания и скреблась, словно мышь, своими маленькими острыми коготками, издавая неприятный скрежет, действующий на нервы.

Наконец, снотворное подействовало, и Кристина заснула под звуки бушующей за окном стихии. Временами в темноте за стеклом сверкала молния, разрывая наискосок черное небесное полотно, следом за этими вспышками раздавался грохочущий звук грома, своим рокотом заглушая монотонный шум дождя. Но Кристина не слышала его, она спокойно лежала в своей кровати, сладко почивая в пленительных объятиях Морфея.

Ожидание изматывало его. Он, сидя в кресле в углу комнаты, то и дело, поглядывал на дорогие наручные часы. Когда стрелки на циферблате выстроились в прямой угол, указывая своими концами на маленькие блестящие камешки, он сел в кровати, собирая силу воли в кулак. Волнение прокатило по всему телу горячей волной, и он почувствовал слабость, но заставил себя встать на ноги. Помедлив, он открыл двери своей комнаты и вышел в коридор. То, о чем он беспрестанно думал последние несколько недель, должно произойти сегодня. Он все рассчитал, взвесил и перепроверил. Стас прислушался – в доме царила тишина. Он медленно стал идти к спальне своей жены, тяжело переступая по гладкому натертому паркету.

Остановившись перед дверью, он легонько постучал по ней костяшками пальцев. За дверью было тихо. Он подождал несколько секунд и постучал еще раз, чуть сильнее. Ему казалось, что стук от ударов его сердца разносится по всему дому. Так громко оно билось о его грудную клетку. «Она ведь могла и не спать. Вдруг она не выпила снотворное?» – пролетела у него в голове мысль, пока он, стоял перед дверью, вслушиваясь в тишину. Глупая трусливая мысль о том, что сейчас раздастся сонный голос жены, и он войдет в комнату, чтобы просто пожелать ей спокойной ночи промелькнула и исчезла.

Ему никто не ответил на стук. Он глубоко вдохнул и медленно повернул ручку на двери, просовывая голову в образовавшийся проем. В спальне Кристины было темно. Он зашел внутрь и остановился, чтобы глаза привыкли к темноте. Кристина лежала в центре кровати на спине, вытянув руки вдоль тела. Рядом на прикроватной тумбочке, чуть выделяясь в темноте, стоял маленький светильник. Стас тяжелыми ватными ногами подошел к кровати и включил его. Тот загорелся будто маленькая красная точка в черной глубине ночи, словно маяк, еле видимый глазу из отдаленной морской безбрежности, и по комнате поплыл теплый красноватый свет, чуть трогая легким прикосновением мягкий ворсистый ковер на полу, глянцевую поверхность мебели и белую стену, у которой стояла кровать.

Стас несмело посмотрел на Кристину. Она лежала на кровати, словно фарфоровая кукла, недвижная и почти бездыханная. Ее спокойное лицо, освещенное красным светом казалось почти белым. Ему показалось, что она уже умерла. Он присел на край кровати и дотронулся до плеча жены, оно было теплое и гладкое. Он провел пальцами от плеча вниз по руке и сжал ее кисть, чтобы убедиться, что она крепко спит под действием снотворного. Так и было. Лицо неподвижное, веки крепко сомкнуты, рот чуть приоткрыт, грудная клетка еле заметно вздымается при дыхании – все признаки крепкого сна.

Стас потянул Кристину за руку, чтобы поднять верхнюю часть ее тела, но оно просто съехало по кровати вбок. Это его удивило. Он привстал, обошел кровать с другой стороны и забрался на нее, сев на свои колени рядом с телом жены. Просунув руку под ее голову, он поднял ее, опер ее плечо о свой торс и стал стягивать с нее ночную рубашку. Закончив с этим, Стас вытер пот со лба от напряжения. Он и не представлял, каким может быть непослушным чужое тело человека, находящегося в бессознательном состоянии. Под ночной рубашкой Кристина была голая. Он наклонился, взял ее под мышки и рывком закинул ее себе на плечо. Голова ее дернулась, стукнулась о его плечо, и он услышал как клацнули ее зубы. Руки ее безвольно, словно веревки, повисли за его спиной. Теперь нужно было встать на ноги и отнести ее в ванную комнату. План был такой. И он его исполнил. Единственной накладкой оказался легкий удар ее головы о край встроенной в подиум ванны, когда он укладывал ее внутрь. Он аж застонал от досады, ведь на теле не должно быть обнаружено никаких следов насилия. Стас склонился над головой жены и раздвинул ей волосы, разглядывая место удара. Никакой раны не было видно. Он поправил ей волосы, выпрямился и оглядел лежащую в пустой акриловой ванне женщину.

Теперь были важны детали.

Раньше Кристине помогал забраться в ванную Стас, а уже после, когда жена наняла Анну, эту обязанность кухарка и сиделка в одном лице взяла на себя. Рядом с собой на поверхность подиума встроенной ванны Кристина клала мобильный телефон, по которому она вызывала его или Анну для того, чтобы вытащить ее обратно. Так что Стас вернулся в спальню, и через полминуты вошел в ванную комнату с мобильным телефоном Кристины. Он положил его на условленное место, достал мочалку и гель для душа с навесной полки и поставил все на другую сторону мраморного подиума напротив головы Кристины. Все. Стас открыл краны и стал смотреть, словно завороженный, как вода, журча медленно покрывает тело жены сантиметр за сантиметром.

Дело сделано. Пора уходить. Он еще раз оглядел ванную комнату и уже собрался выйти, как заметил маленький стеклянный флакончик с прозрачной жидкостью и надписью на этикетке «Лавандовое масло». Стас протянул руку и взял флакон, открутил маленькую круглую крышечку и вдохнул аромат, исходящий из пузырька. Глядя на жену, тело которой на треть погрузилось в воду, он вытянул над ней руку и наклонил флакон. Кап-кап. Несколько капель упали в воду рядом с ее телом.

– Ты ведь всегда любила хороший парфюм, – сказал Стас лежащей в ванне жене, завинтил крышечку, поставил флакон на место и вышел.

Глава 3

Когда ты понимаешь, что действующая реальность тебя не устраивает?! Когда просыпаясь рано утром, ты не хочешь открывать глаза и вылезать из-под одеяла? Ты уже ждешь окончания только зарождающегося дня. Когда вечером ты засыпаешь, и с бесполезным усилием держишь глаза открытыми, потому что знаешь, что как только закроешь их, начнется завтра, которого ты совсем не хочешь? Когда это происходит?! Может быть, это происходит в тот момент, когда ты вдруг перестаешь двигаться по инерции в суете однообразных долгих дней, и, остановившись на миг, понимаешь, что во всем этом нет никакого смысла и желания двигаться дальше, повторяя день за днем изначально запрограммированные в тебе действия? Ты больше не хочешь двигаться вперед, ты не видишь причин, которые поднимут тебя с постели, заставят тебя умыться и привести себя в порядок, чтобы выйти на улицу, добраться до работы, дотянуть до вечера, а на следующее утро снова встать и снова повторить бесконечный цикл действий. Когда ты это понимаешь? И что тогда делать?! Или может быть не делать?!

Когда раз за разом твои попытки не увенчаются успехом, ты пробуешь вновь и вновь, пока очередные неудачи окончательно не затопчут твою надежду, не растерзают твое терпение на мелкие рваные кусочки, не сломают твою настойчивость, разбрасывая осколки твоих бесконечных начинаний и сомнительных достижений. Ты поднимаешь их голыми руками, режешься в кровь, пытаясь собрать их в единое целое. И понимаешь, что это бесполезно, их не склеить, не соединить, не восстановить. Что ты чувствуешь? Обиду? Злость? Жалость? Бессилие? Пустоту? У тебя больше нет сил, чтобы начинать все сначала, да и зачем? Тебе это больше не нужно. Ты понимаешь, что такая реальность тебе не нужна. И что теперь делать?! Или может быть не делать?!

Вера решила все-таки сделать это. Покончить с бесконечно ноющим, растекшимся по всему телу черным вязким бездонным чувством неудовлетворенности. С невыносимым ощущением бессилия и безразличности к себе и к окружающим, вонзившимся глубоко, словно маленькая невидимая заноза, от которой ноет все тело, ломит изнутри, разрывает сознание невыносимой болью, от которой не избавиться, как ни старайся.

Она уже знала, как сделает это. План был простой, а главное, быстро выполнимый. Все теперь было ясно, и все было решено. Стало даже легче дышать в темной душной комнате, где она чувствовала горячий, входящий в ее легкие воздух, со слабым привкусом горечи на кончике языка. Глаза закрылись, но она не ощущала страха перед завтрашним днем, потому что у нее был план. Наконец-то, она снова решилась действовать за те долгие годы ее бессмысленного существования, которые теперь казались нереальными, ненастоящими. Это просто был сон, кошмарный, невыносимый, бесконечный. Но завтра он закончится. Она сделает это, пусть это будет последнее, что она сделает в своей жизни. Но она обретет, наконец, свободу. Будет ли эта свобода новой реальностью, другой формой жизни, или это будет конец всего, ее не волновало. Она уже видела себя бестелесной, легкой, невесомой, свободно парящей посреди бескрайнего темного пространства бесконечного и спокойного в абсолютной тишине и безмолвии.

Входная дверь громыхнула, завибрировав от сквозняка. Он ушел, недовольный и злой оттого, что ему так и не удалось вытащить ее из кровати. Он даже ткнул ее кулаком в плечо напоследок, но она продолжала неподвижно лежать лицом к стене, сдерживая учащенное от страха дыхание. Он ушел. И она сразу почувствовала себя победительницей. Теперь можно было открыть глаза и облегченно вздохнуть. У нее получилось! План заработал! Значит, так и должно быть!

Вера поднялась, опустила ноги с кровати на пол и прислушалась. В квартире стояла тишина. Лишь сверху над потолком скрипел пол у соседей на верхнем этаже. Кто-то ходил по комнате, продавливая ногами старый паркет.

Тяжелое небо, беспросветно закрытое серыми облаками, свисало на город. За окном шел дождь. Крупные капли бились о стекло, барабаня однотонную мелодию, тук-тук, тук-тук. Соседние дома, высокие деревья с густой бархатной листвой, светящийся уличный фонарь – все расплывалось за окном из-за потока расплющивающихся о стекло дождевых капель.

Она отвела взгляд от окна и поднялась на ноги. Тихонько проходя по коридору мимо комнаты сына, отметила, что он еще спит. Сегодня она сама себе хозяйка. Вера старалась двигаться тихо. Зайдя в кухню, нажала на кнопку электрического чайника и насыпала в кружку растворимый кофе. Подошла к окну и стала ждать, когда закипит вода. Чайник зашумел, нагревая воду, и Вере показалось, что звук от него громкими гудящими волнами прокатывается по всей квартире. Она замерла у окна, прислушиваясь. В комнате сына было тихо.

Вдалеке, за завесой дождя, посреди одинаково безликих многоэтажных зданий, таких же, как и то, в котором жили они с сыном и мужем, виднелась коричневая многоуровневая крыша многоквартирного элитного дома. Вера часто, стоя у окна, смотрела на эту необычную крышу, напоминающую ей очертания старого шотландского замка. Ей нравилось представлять в своем воображении просторные светлые комнаты, скрывающиеся за большими витражными окнами под шпилями остроконечных башенок. По вечерам в них загорался свет, и Вера вглядывалась в их глубину, пытаясь разглядеть мелкие темные силуэты, изредка появляющиеся в проемах окон прекрасного замка. Ей грезилось, что один из далеких силуэтов – она сама, призрачно мелькающая с другой стороны стеклянной грани в совершенно другой реальности.

Чайник закипел, забулькал и отключился. Вера отошла от окна, залила в кружку кипяток, помешала ложкой и, прихватив кружку с собой, вернулась в свою комнату. Сегодня она будет пить кофе в кровати. Она никогда раньше не позволяла себе такой вольности. Как же это приятно. Пить кофе в кровати, подоткнув под ноги мягкий пушистый плед, и витать в своих мыслях под шум дождя за окном, таким же неспокойным, как и ее мысли.

– Ма, ты еще не встала, что ли?

Дверь в комнату распахнулась, и лохматая голова сына просунулась в проем. Лицо его было недовольным.

Идиллия тотчас разрушилась. Вера грустно вздохнула, отводя взгляд от окна.

– Мне выходить через двадцать минут, а завтрака на столе нет, – еще сонный, сын потер пальцами глаза и непонимающе взглянул на мать. – Ты почему в кровати? Заболела что ли?

– Потому что у меня сегодня выходной, – ответила Вера и сделала глоток из кружки.

Сын застыл в дверях, не понимая, что происходит. Когда он просыпался, мать всегда была на ногах, а завтрак ждал его на столе.

– Так ты отца не провожала на работу, что ли? – спросил он с сомнением.

– Нет, не провожала, – ответила Вера, в душе испытывая неловкость вперемешку с радостью.

Сын постоял в дверях, собираясь с мыслями, затем спросил:

– Так ты приготовишь, наконец, мне завтрак?

Вера взглянула на него, всматриваясь в его непонимающее и недовольное лицо.

Ее любимый мальчик, маленький и шустрый, словно мышонок. Она раньше так и звала его: «Мышонок». Сейчас он уже взрослый парень, высокий, красивый и такой бесчувственный. Когда-то он брал ее за руку и просил: «Мамочка, дай конфетку», – а потом целовал ее в щеку и смеялся заливным детским смехом, когда она щекотала его в бока.

Когда он стал таким? Когда стал вести себя потребительски по отношению к ней? Когда стал поддаваться влиянию мужа и приобретать совершенно другие черты характера, те, которые она сама рьяно ненавидела в других? Она смотрела в его карие бездонные глаза и не могла вспомнить, когда начались эти метаморфозы. Теперь уже все равно, уже поздно думать об этом.

– Ма, ты оглохла что ли? – сын повысил голос в нетерпении. – Завтрак сделаешь?

Последнее время он часто разговаривал с ней на повышенных тонах, а она терпела, прощала его, надеялась, что это пройдет. Ведь она старалась воспитать его добрым, терпеливым, заботливым мальчиком, какой ее саму воспитала ее мама.

– Сделаю. Иди умывайся пока, – ответила она как всегда спокойно.

Голова сына исчезла из дверного проема.

Вера допила кофе, вылезла из-под пледа, не спеша пошла на кухню, пожарила яичницу.

Сын ел быстро. Спешил на занятия в школу, готовился к выпускным экзаменам.

Стоя спиной к окну, Вера смотрела на его широкоплечую спину, на темную голову, склонившуюся над столом, и видела перед собой не старшеклассника, а маленького мальчишку, которым он был много лет назад. Сердце ее сжималось от тоски. Вера подошла к сыну со спины и коснулась его головы, чтобы погладить мягкие каштановые волосы. Он дернулся, высвобождаясь из-под ее ладони. Она замерла с застывшей рукой у его головы.

– А если меня не станет? – вдруг спросила она. – Что ты будешь делать?

Сын молчал, пережевывая яичницу-глазунью, его плечи были напряжены.

– Думаешь, отец будет также любить тебя, как я люблю, а, Мышонок? Будет он заботиться о тебе так же, как забочусь о тебе я?

Вера с надеждой ждала, что ее маленький Мышонок вернется, и будет таким же милым и ласковым с ней, как прежде, в таком далеком, как ей сейчас казалось, детстве.

Сын поднялся, не доев, боком оттеснил мать в сторону и, выходя из кухни, зло сказал:

– Я же говорил тебе, не называй меня так.

Вера проводила глазами фигуру сына, взяла его тарелку, соскоблила вилкой оставшуюся яичницу в мусорное ведро, открыла кран и стала медленно тереть ее губкой. Мысли черной густой рекой медленно плыли в ее сознании.

Грохот входной двери, заставил ее вздрогнуть. Сын ушел.

Вера закрыла воду, постояла у раковины, прислушиваясь к тишине, вытерла полотенцем руки и вышла из кухни.

Ее мобильный телефон лежал на подоконнике. Она взяла его в руки и набрала номер. Долго не брали трубку, и Вера занервничала. Отключилась. Затем набрала номер снова.

– Алло, – наконец, услышала она в трубке голос подруги.

– Привет, ты дома? – спросила Вера, скрывая волнение в голосе.

– Да, я сегодня на удаленке, за компьютером работаю, – ответила Ира, как обычно с раздражением говоря о работе. – А ты не передумала, приедешь сегодня? На улице ливень хлещет.

– Да, приеду. Как мама? – спросила Вера, глядя в окно на бегущие по улице в разные стороны черные и серые зонтики.

– Стало лучше, когда ей прописали снотворное. Я теперь хоть тоже по ночам сплю, – сказала подруга и вздохнула с облегчением.

В свои сорок пять лет, Ира, не обремененная статусом замужней женщины, жила только работой. Мама была единственным человеком, о котором подруга заботилась, после того, как та упала и сломала себе бедро. Восьмидесяти четырехлетняя старушка уже два года не вставала с постели, и Ира ухаживала за ней, стойко исполняя свой долг перед родительницей.

– Ясно, примерно через час буду у тебя, – сказала Вера, чувствуя укол совести от своих бесчестных намерений в отношении подруги.

– Хорошо, купи хлеба по дороге, пожалуйста, а то я сегодня вообще на улицу выходить не хочу, – попросила Ира.

– Хорошо, куплю.

– Пока. Зонт не забудь, – напомнила подруга и отключилась.

Вера быстро оделась. Уже у входной двери вспомнила про зонт, вернулась в комнату, поискала его на антресоли, не нашла, махнула рукой, обулась и вышла из квартиры, захлопнув за собой двери. В раковине осталась лежать недомытая посуда.

Ира открыла двери и ахнула от удивления. Перед ней стояла Вера, насквозь промокшая от дождя. Майка и джинсы прилипли к телу, по волосам стекала вода, на полу под ее ногами образовалась лужа.

– Верка, ты ненормальная?! – воскликнула подруга, оглядывая Веру с головы до ног. – А зонт где?!

– Лешка, наверное, забрал, – ответила, Вера, дрожа от холода.

– Входи скорее и раздевайся, – подруга отошла в сторону, пропуская Веру в квартиру. – Сейчас дам тебе что-нибудь переодеться. – У вас один зонт на всех что ли?!

– Нет, было два. Второй, наверное, у мужа, – сказала Вера, отдавая завернутую в пакет булку хлеба и снимая туфли-лодочки, хлюпающие от набравшейся в них воды.

– А тебе, получается, зонт не нужен? – подруга фыркнула от возмущения.

– Мне и так нормально.

– Я вижу, как тебе нормально. Раздевайся. Я сейчас, – сказала Ира с заботой в голосе и скрылась в дальней комнате.

Вера прошла по коридору, оставляя после себя мокрые следы на полу. Она уже подходила к комнате подруги, за дверями которой слышалось ее невнятное бормотание, скрип дверцы шкафа, шуршание перебираемых ею вещей, как из другой комнаты, где жила мама Иры, раздался слабый прерывистый скрипучий старушечий голос:

– Ира, кто там?

Вера остановилась, нерешительно двинулась в обратную сторону и подошла к двери, из-за которой доносился голос.