– Шучу, но.., – она провела пальцами по моим волосам. – Я хотела бы тебя видеть и общаться. Вот и славненько. Я тебя буду ждать.
Я быстренько собрался и пошёл. Уже у двери Стефания задержала рукой. Я снова был в её власти.
– Соври им что-нибудь, – она снова стояла так близко, что кровь разливалась по жилам не равномерно. – Сумеешь?
Я лишь улыбнулся и кивнул головой.
Во дворе и за углом никого не было. Значит, она соврала, чтобы вырвать моё согласие. Зачем я ей?
Я пошёл длинным путём через парк. Во мне боролись два человека, а может, больше двух. Один зло говорил: «Выпей чего-нибудь крепкого, проспись и забудь её», а другой, подобрей – поблагодарить подсказывал за науку и опыт. Третий вообще хлестал меня в обе щеки – открыто встречаться ты с ней не можешь, блуд сплошной, засмеют. И не вздумай!
Друзья, когда увидели меня на следующий день, наперебой расспрашивали: «Ну как? Что у вас было? Договорились? Не понравилась?»
– Да успокойтесь вы, вороньё! – отмахнулся я. – Просто помог донести тяжесть и выпил чай.
Вроде бы и не соврал. Но внутри разгорался пожар. Мужское влечение всё же перебарывало: «А вдруг не узнает о нас никто? А если узнает?»
Я долго не решался вступить на путь… встречи с женщиной, которая годилась мне по возрасту чуть ли не в матери. Во мне продолжали шумно бороться разные звери, но я упорно шёл в сторону квартиры в Малом Оленьем.
Возле кафе с большими стёклами я поскользнулся и чуть не упал. Оглянулся по сторонам и увидел за стеклом её. Стефания сидела одна за столиком и яростно рвала чьи-то фотографии. Она тоже огляделась, наши взгляды встретились. Она сначала смутилась, но взяла себя в руки и махнула мне, приглашая за столик.
В кафе днём было малолюдно, и я смело присел за её столик в углу полутёмного зала. Краем глаза я увидел на разорванном фото лицо седеющего мужчины.
– Что же ты не заходишь? – спросила она, глядя прямо мне в глаза своим изумрудным пронзительным взглядом. Мне даже показалось, что она читает мои мысли, и я постарался их пригладить, чтобы не выдать свои сомнения. – Я ждала тебя. Хотела больше рассказать о себе и тебя послушать. Придёшь?
После нашей встречи в кафе я стал заходить к ней на квартиру. Тайком, озираясь, чтобы никто не увидел, украдкой пробирался в Малый Олений.
Стефания была рада каждому моему приходу, держала мою руку своей горячей рукой и взволнованно говорила:
– Ты на сегодня победитель, а я грешный цветок. Ты для меня словно живительная вода. Я хочу, чтобы ты дал мне возможность снова расцвести, ожить и радоваться.
Она так красиво говорила и сразу читала по моим глазам. Мне было приятно, что такая взрослая красивая женщина обратила на меня своё внимание. Я просто думал: почему я? Неужели только из-за того, что похожу на её отца? Вон сколько крутых взрослых мужиков за ней увивалось. Может быть, с ней нелегко? И она тут же отвечала, как будто все мои мысли были на глазах, на лбу, на руках:
– Нет. Всё не так. Моя душа, моё сердце видят только тебя, другие пусть проходят мимо. Разумом я не могу объяснить, почему так. Я просто живу чувством, оно раскрывает мне глаза и сердце. Когда я гуляю по улицам, часто встречаются люди-предметы: человек-робот, человек-бумажка, человек-зверь. А ты не такой, ты человек-человек! Добрый, нежный и смелый.
Как мне легко было с ней! Она понимала меня с полуслова. Можно было ничего не говорить, а просто молча разговаривать какими-то волнами, как рыбы. Я готов был уже крепко обнять её, но что-то сдерживало, может быть, разница в возрасте, а она продолжала считывать:
– Ну и что, что разница. Главное – любовь! Мы могли бы сначала пока просто встречаться, а потом уедем туда, где нас не знают. Вдвоём преодолеем всё.
Тайно встречаться? Но всякое тайное со временем всё равно становится явным. Но она снова и снова отвечала правильно, логично, в самую точку. Я устало, после вчерашнего экзамена, посмотрел на неё.
– Приляг на диван, отдохни, – предложила она и выключила свет. – А я посижу рядышком.
Я соглашался со всеми её доводами, предложениями. Она – мудрая, опытная женщина. И я – глупый, податливый, желторотый юноша. Я сбросил рубашку и брюки и юркнул под плед. Она присела рядом и тоже в темноте что-то сбросила. Взяла мою руку и провела по своим ногам. Я почувствовал её голые колени, бёдра.
– Ах ты, мой милый мужчина, – она гладила другой рукой мои грудь, плечи, голову, отчего было тепло и приятно, я даже задрожал.
– Ты, наверное, замёрз, – и она легла, прижалась всем своим тёплым телом. – Мне бы только голову прислонить на твоё плечо, как это делала я в детстве рядом с отцом.
Это нежное, откровенное прикосновение подействовало на меня, как ключ зажигания, для запуска моего дремавшего мужского организма, вызвав во мне лёгкое возбуждение. Нет, конечно, я бывал с девушками близок, но… Но этот неземной контакт превзошёл все ожидания, как короткое замыкание. Он был совсем не таким сладостным, каким я рисовал нашу возможную встречу десятки раз в своих юношеских фантазиях, он был неописуемым. Руки сами стали путешествовать по её гладкой коже. Наши губы захватили друг друга в поцелуе. Я не знал, как правильно надо, поэтому просто приоткрыл губы, остальное сделала она. Впервые почувствовал мятный вкус влажных женских губ. Её руки умело снимали с меня остатки одежды, а я, словно ученик, повторял всё за ней. С каждым движением я забывал про свою застенчивость, бешеная страсть охватила меня целиком. В ответ почувствовал ещё большую страсть. Стефания властно выпорхнула из себя, будто пружина, сжатая долгим воздержанием.
– Иди ко мне, – прошептала она. – Я больше не могу…
Я снова подчинился. Через некоторое время я с наслаждением ясно почувствовал запах, тепло и влагу её тела. Мы оба наслаждались друг другом. И ночь длилась длиннее века. И всё было как будто в первый раз, но на пике страстей и эмоций.
В темноте я ничего уже не стеснялся, а только прислушивался к её дыханию, движениям и шёпоту. А она шептала:
– Не спеши, не спеши, милый мой, как же мне хорошо с тобой…
Как она ни прикрывала свой ротик ладонью, но вскрикнула, и я тут же вторил ей. Тело на пике извергло энергию, сок, встречные конвульсии, и мы без сил откинулись, отпали друг от друга, медленно возвращаясь на эту грешную землю.
Мы молча лежали ещё какое-то время. Затем она, набросив халатик, принесла фрукты, удобно легла и стала рассказывать свою историю.
Её мать была наполовину цыганкой, прекрасно пела и танцевала. Отец влюбился в неё сразу. Но они сторонились людей и жили отдельно, в лесу, на хуторе. Женскому роду по материнской линии не везло: словно проклятие висело над ними.
Вот и Стефания рано осталась без матери. Отец был добр, красив и любил её. Сначала дочь стеснялась его. Но когда стали по ночам в её постели вдруг появляться красные пятна на простыни, что-то произошло с ней внутри, будто щёлкнул переключатель: пробуждающаяся природа в ней требовала наполнения чаши любви.
Как-то по осени страшная гроза разбудила её: ветки деревьев стучали по стеклу, хлопнула форточка. Стеша побежала к окну и замерла, увидев за стеклом мать во всём белом:
«Иди к отцу и скажи ему, чтобы он не женился на другой!» – услышала она её голос.
И, испуганная увиденным, Стеша бросилась босиком в одной ночнушке в спальню отца. Вбежала к нему, прикрывая руками в разрезе появившуюся грудь, и сказала дрожащим голоском:
– Мне там страшно и холодно. Можно, я с тобой полежу?
Он молча пододвинулся, и она легла. Как мышь, юркнула ему под мышку, прижалась к его крепкому телу. И это тепло, и родной запах, и его поцелуй в голову, и тёплое поглаживание – всё дало ей минуту наивысшего счастья, отчего она сразу стала засыпать. Лишь услышала, как буквально прошептал отец: «Как же сильно ты стала похожа на мать! И запах, и…» Она вдруг вздрогнула всем телом, а он прижал её ещё сильней, подумал, что она испугалась. А она лишь вспомнила и прошептала сквозь сон слова матери: «Только никогда не женись!» А он гладил её в ответ и лишь промолвил: «Ах ты, моё чудо! Да никуда я от тебя не денусь!» Но она уже толком не слышала его слов. Спала, словно птенец в уютном, тёплом гнёздышке. И не было для неё никогда в жизни более безопасного места и более счастливого состояния души, чем это.
Стефания и в дальнейшем приходила в минуты отчаяния ночью в спасительную обитель. Отец гладил её по нежной беспомощной головушке, но с её подрастанием, бывало, вдруг вскакивал и бежал во двор к поленнице рубить дрова. Она видела, как он яростно и ожесточённо махал топором, что чурки и щепки летели во все стороны. А когда уставший возвращался в дом, то видел приятную картину, как дочь готовит ему любимую утреннюю яичницу с салом, луком и помидорами. Это был их любимый завтрак с женой.
– Я буду готовить тебе всегда, только не женись, – вспоминала она наказ матери, подавая ему чистое полотенце, и добавила: – Я хочу быть тебе совсем как мама.
Она довольная своей стряпнёй садилась к отцу на колени и прижималась всем телом, как это делала мама.
«Как же ей не хватает материнской ласки!» – подумал отец, гладя её по нежному беспомощному затылку своей большой грубой мозолистой ладонью.
Но время летит и делит жизнь на этапы. Стефания подросла, тело оформилось, появились женские, приятные для взгляда сильного пола выпуклости. Она стала маленькой дамой. К отцу приезжали разные мужчины поохотиться. Однажды появился дядя Миша – большой чиновник, бизнесмен из города.
Некоторые мужчины при знакомстве с женщиной в первую очередь воспринимают её внешность, оценивая её тело, физические данные, а затем уже, возможно, обратят внимание на неё как на личность. Такой потребительский подход нарушает женские границы и является по отношению к ней в определённой степени насилием. Дядя Миша смотрел на юное создание именно таким маслянистым похотливым взглядом, что было ясно, что рисовала его буйная фантазия, когда он хитро прищуривал свои узкие глазки.
Михаил задаривал красивую молодую девушку дорогими подарками, и попросил у отца руку и сердце дочери. К тому же добрый дядя Миша подарил егерю новенький карабин «Сайга».
Да и как тут устоять, красивый: тёмно-каштановые волнистые волосы, небрежно зачесанные набок, светлое лицо с правильными чертами: высокий лоб, темные брови с резким изломом, прямой большой нос, упрямый подбородок. В его роду были грузинские корни. Любил угощать, обожал острую пищу, особенно ткемали. Друзья его иногда так и кликали: «Ткемали!».
И девушка не устояла, пошла с ним в ЗАГС. Да и отец настаивал…
…А я представил, какой красоты была невеста. Стефания, наверное, была облачена в нежное свадебное платье с кружевным лифом, смелое декольте открывало большую нежную грудь, и воздушной многослойной юбкой, подчёркивающей и так крутые бёдра…
Но, как говорила она, их брак трещал от его загулов и измен. Принц местного разлива не упускал возможности, чтобы не трахнуть понравившуюся ему какую-нибудь новую, молодую сучку.
Стефания по дому делала всё. Михаил приходил, когда ему вздумается, ел приготовленную пищу, недовольно ворчал, придирался к чистоте в квартире, мог ущипнуть её за бедро. Накуражившись, хватал её, уже доведённую до пунцовой крайности, своими крепкими медвежьими руками и нёс в спальню. Она пыталась вырываться, царапалась, а он кусал её губы, соскИ, шею. Его губы походили на вампира. Вкус крови ощущался и на его, и на её губах. На лице насильника, как зигзаг молнии, блуждала самодовольная усмешка.
«Я люблю тебя, стерва, такую строптивую лань, – кричал он ей в ухо. – Давай ещё, дерись, детка, сопротивляйся!»
В необузданной страсти он наваливался всем своим толстым животом на обессилевшую жертву.
И вся её сущность разлеталась на мельчайшие осколки, по всей вселенной, в бесконечность. А он, удовлетворившись, поворачивался на другой бок и храпел до утра. Не найдя счастья, бедная женщина всю ночь собирала свои разлетевшиеся частички тела и души и снова склеивала их горькими слезами. Лесной девичей Вселенной в городе не получилось. Неужели она так навсегда и останется в своей семейной сингулярности.
Жизнь её была как в «золотой клетке»: вроде бы всё есть, муж вот так по-своему вроде бы любит, а радости нет никакой. Он часто разъезжал, якобы по делам, но никогда её не брал с собой.
Она несколько раз заикалась уйти к отцу, если Михаил ничего не изменит в её жизни, но тот обещал взять горничную, съездить на юг, ещё что-то. Но проходило время, а воз оставался и поныне стоять на том же месте.
Отца вдруг не стало. Его убили, якобы воры, когда залезли в дом, чтобы украсть карабин. Тёмная история. Убийцу не нашли. Дело поспешно закрыли. Но в опустевшем отчем доме она уже одна боялась появляться.
Стефания долго терпела грубого похотливого «дядю Мишу», потом боролась, как могла, а затем сбежала от такой грязи, так как развод он ей не давал. Ему нравилось садистски, планомерно издеваться над неопытной и такой непокорной женщиной.
– Каждая несчастливая семья, несчастна по разным причинам, а счастливых семей я не видела! – промолвила она в конце своей исповеди. – Иногда, кажется, вот счастливая семья, но когда узнаёшь чету поближе, то думаешь, лучше бы я не приближалась.
Стефания вспоминала картины прошлой жизни, и на глазах её появлялись слёзы…
В течение месяца я приходил к ней регулярно. Мне с ней было интересно. У неё оказалось много козырей, не только внешность, но она их не выпячивала, а вела себя естественно. Она прекрасно пела своим бархатным низким голосом, меццо-сопрано. Танцевала разные бальные танцы. Я тоже умел неплохо танцевать, и мы вместе ходили иногда в зал подвигаться на паркете в ритме музыки. Захватывал дух, когда я её обнимал в вальсе, но через некоторое время вроде бы привык, успокоился. Нашу пару организаторы даже выдвинули на платный конкурс, где победителям достанется солидный куш.
Мы уже строили планы на какой-то ближайший этап нашей жизни. Я уже чувствовал, предвкушал, что он будет весьма прекрасным. Рядом со Стешей почувствовал себя совсем взрослым, опытным мужчиной.
И вдруг ночной звонок…
…В ту же минуту я быстро на ходу оделся и побежал в Малый Олений на помощь. Но увы… Опоздал. Дверь открыла хозяйка. В комнате были разбросаны вещи, валялись стулья и постель оставалась разобранной.
Я представил, что теперь её снова везли насильно, под охраной, что впереди Стефанию ожидала «золотая клетка» домашней тюрьмы.
…Старушка сказала, что приезжали трое, один из них – муж, и насильно забрали бедную женщину. Она сопротивлялась, кричала, звала на помощь. Хозяйке пригрозили никому не звонить и не говорить.
Досада и растерянность овладела мной. Если бы мы сбежали вдвоём!
Могу ли я сказать, что Стефания – свет моей души, зажёгшая внутри огонь? Да, она вызвала во мне какое-то, спавшее до сего дня, бурное желание и влечение. Я целый день ходил с мыслями о ней, ложился спать и просыпался с ней. Что это? Любовь или..? В голове сплошные вопросы. Ответов нет. Есть лишь мужское влечение.
Я понимал, что она не могла просто вот так навсегда уехать. Она всё предчувствовала.
Ещё раз вернулся, поискал у двери: может быть, она для меня что-нибудь оставила. Так и есть, под ковриком нашёл записку: «Ищи у входа в парк, где мы с тобой шли в день нашей первой встречи».
Она оставила знаки, по которым я не сразу нашёл вторую записку в камнях ограды парка, прямо, как в «Стене плача». В ней был крик души любящей женщины:
«Мой милый, нежный, добрый мальчик, здравствуй. У меня, конечно, было предчувствие, что Ткемали всё равно найдёт меня. Спасибо тебе, что не оттолкнул меня, спасибо, что был со мной. Ты дал мне насладиться самыми счастливыми минутами. С тобой я была счастлива. Ты – любовь моя, свежий глоток воздуха.
Может быть, нам надо было не спешить, дать созреть хрупкому ростку любви. Поливать незрелое семя по капельке. Один неверный шаг, соскользнувший с тропки души сердечной, и ты летишь в пропасть неЛюбви. И снова люБоль, вновь приходится залечивать раны души. Рубца не видно, но времени надо поболее, чем заглушить рану на теле…
Мой грозный муж – страшный человек, если бы он застал нас с тобой вдвоём, я не знаю, но он мог убить нас. Но я чувствую своей цыганской кровью, что он нехорошо закончит свою жизнь.
Милый мой мальчик, я уже далеко. Я снова оступилась на своей тропинке, как тогда в парке. Сложно найти своего мужчину. Но я, кажется, только теперь нашла. Когда находишь, то уже не смотришь на возраст. Извини, я испугала тебя тогда. Прости, не сдержалась, набросилась. Это моя необузданная страсть, это от радости нашей встречи. Буду вспоминать тебя. У тебя в жизни обязательно будут желанные встречи с юными дамами, такими же, как и ты сам. Мне, конечно, больно, очень больно. Но я для тебя… Всё же надо принимать реальность, а не свои ожидания от неё. Но мы настолько погружены в себя, что бывает сложно вынырнуть в эту не желаемую для души реальность дней.
Но я всё равно буду приходить к тебе в снах, с тёплым ветром, с прохладным дождём в знойный день…»
Я почему-то смял, скомкал записку и сунул её в карман. Набрал её номер, телефон был недоступен. Пошёл в бар и напился. Я был недоволен собой: нерешителен, несмел… и очередная рюмка опустела. Это как башкой удариться о косяк: психическая травма.
И действительно, Стефания в моих воспоминаниях непременно возвращалась: в фантазиях, с дождём среди лета, буйным, весенним ветром, срывающим с тебя белые лепестки, или выпавшим вдруг в октябре первым снегом…
И я вспоминал её снова и снова, как когда-то я пришёл к ней в очередной раз и не сдержался, спросил:
– Стефания, почему ты носишь чёрную одежду? Что это – дань моде или..?
– О, нет, мой милый, нежный друг, сначала я думала, что этот цвет мне идёт, живя рядом с таким мужем, но потом поняла, что это траур по моей прежней жизни, – перебив меня, ответила она и как-то странно засуетилась. – Но теперь пусть всё будет в прошлом. Я начинаю новый этап в своей жизни.
И она вдруг прямо передо мной стала сбрасывать с себя свою чёрную одежду, оставшись буквально в нижнем белье. Не обращая на меня никакого внимания, вроде как меня и не было рядом, она надела светлую блузку и юбку. Победно подняв руки вверх, она вскрикнула, как будто произошло какое-то чудо:
– Оля-ля. Ну как, я тебе нравлюсь?
– Светлые тона тебе намного лучше, – ответил я, но про себя подумал, что без одежды она просто сама женственность, Афродита. Я не выдержал, подошёл к ней: и целовал, и обнимал и никак не мог напиться этим странным чувством, но очень желанным. Что это? Любовь?!
– Будем считать, что самое страшное позади: трудны дороги не под ногами, а те, что пройдены душой, – и она засмеялась заразительно, звонко.
И мне очень хотелось верить в этот момент, что испытания её судьбой останутся позади. Но судьба ведёт тебя на новые испытания, словно играет тобой. Не наигралась, проклятая.
Я ещё раз набрал её номер телефона. Ответом было молчание. Телефон единожды чужим голосом сказал: «Абонент недоступен!» И тишина. Я шёл по парку, но все звери и птицы, будто почуяв неладное, примолкли. Лишь вороньё летало чёрной тучей над осколками наших встреч и остатков любви.
«Я найду тебя!» – подумал про себя и послал ей смс с этими словами в белый свет, как в копеечку…
(Продолжение будет)
Волчица
Лес после закатного зарева стал чёрным. Деревья зыбко задрожали от вечерней прохлады и клонились друг к другу в надвигающихся сумерках, якобы пытаясь согреться. Приволжье погружалось в безмолвное молчание майского вечера. Посвежело от реки. Стихли звуки.
Уставший охотник тихо продвигался между деревьями после долгой, но неудачной охоты. Он с раннего угрюмого утра скитался в дальних уголках леса, свободного от сел и деревень. Его длинные русые волосы, напитанные телесной солью, напоминали чумазые сосульки. Дичь добыть – как пуд соли вместе с потом выделить. С годами все сложнее стало в лесах взять зверя. Ягдташ болтался сбоку пустым, лишённый трофея. Его обученный пёс бегал по синусоиде, то вправо, то влево.
У поваленной вместе с корнями берёзы охотник вдруг увидел чёрного щенка волка. «Заберу-ка я его с собой, хотя бы что-то принесу домой. Будет для забавы детворе», – дикое желание жадно толкало нарушить гармонию леса. Он оглянулся и бросился к щенку. Внезапно из кустов выкатились кубарем ещё два серых волчонка. Охотник в нерешительности остановился. Из-за ели, оскалившись и багрово серея, вышел большой волк и встал, как стена, между ним и щенками. В глазах у него мелькал факельный блеск, словно горячий сироп варенья из красной смородины. Пёс заскулил и присел.
Волчата позади отца-волка продолжали прыгать друг на друга, как бы играли. Но, получив незаметный сигнал отца-волка, бросились в свою нору. Охотник, не задумываясь, вскинул ружьё и выстрелил, почти не целясь. Зверь закрутился на месте, полетели брызги крови и мочи. Туша шерсти обмякла и повалилась в красную лужу. За ним неподвижно лежали два маленьких серых комочка. Спустя минуту пёс из норы выволок оставшегося в живых волчонка, которого охотник небрежно бросил в мешок.
«Хорошо, что заряд вставил в стволы на крупного зверя – картечь и дробь четыре нуля, – пронеслось торопливо в мозгу, и он стал оглядываться. – Это волчара! А где же волчица? Надо до звёзд уходить из лесу».
Луна осветила лес, прочертила четкие тени стволов, разбросала вокруг кляксовые пятна густых кустов. Охотнику казалось, что за каждым тёмным кустом его подстерегает опасность. Ведь он всегда беспредельничал на территории леса безнаказанно. Лес – это звериное царство. Человек в нём гость. Местные знали, что волки избегают человека и при встрече с ним обращаются в бегство. Нападают же на человека лишь тогда, когда больны бешенством, ранены, или в голодную зиму.
Луна поднималась всё выше и выше. Сгущалась тьма. Охотник от испуга так спешно покидал место расправы, что успел вместе с тьмой выскочить из закрывающегося зелёного занавеса.
Перед женой, которая кормила грудью шестимесячную их дочку, он похвастался добычей. Повертел волчонка и перед своим пацаном. На что сын сказал ему:
