Петр Альшевский "Кира"

под Сургут,
он бы до сих пор ко мне заходил
и мы бы друг друга радовали.
Мужик скромный,
несмотря на деревенское происхождение,
обходительный,
кирпич ребром ладони
он расколоть не сумел,
а мне и лучше,
от необходимости действовать
веником и совком
я избавлена.
Ночью он как-то проснулся,
застонал, я зажгла свет и увидела —
лицо у него без кровинки,
бледный точно покойник
дорогой мне десантник.

Кошмар, заявляет, приснился.
В постели мы вчетвером,
трое мужчин,
и ты, единственная среди нас женщина.
А мужчины —
я, патриарх и наш национальный лидер.

Десантник умолк,
я, прижавшись к нему,
тишину не нарушала,
такая групповоха
не меньше его меня в ужас ввела.
Рано утром он уехал,
меня не разбудил,
наступивший будний день
мне захотелось провести в предпочитаемой
дворянами праздности.

Допустимо почитать,
причесаться,
в парикмахерскую давненько
я не наведывалась,
тип прически по форме
едва ли определишь.
Вытирать пыль в мои планы не входит,
если подую, долю пыли с серванта
перемещу,
пыль у меня лежит здесь,
здесь,
от моих глаз она не укрылась.
Яичницу я не стану,
на завтрак элегантный пашот,
с рваными краями он и у шеф-поваров
время от времени получается.
Яйцо мною расколото, вода кипит,
белок с желтком выливаю,
по кромке объявления «наркотическая помощь»,
в центре крупным шрифтом

    «ЗАПОИ»,
незримо поддерживающий меня ангел
газету мне на стол положил?
Подумаешь, газета валяется,
кухонных мух я ей бью.
Какие еще запои?
С десантником мы накануне
по капельке,
и никакая плита во мне не сдвинулась,
адскую жажду не пробудила,
под завтрак я испанского красного вина
себе не налью.
В сосуде, откупоренном мною вчера
около девяти,
алкоголя приблизительно на стакан,
на три приличествующих дамам
фужера,
мой десантник мужчина весьма
положительный, но, разумеется,
не упоительный.
Шоколад он к бутылке принес,
в дверях поцеловал меня в губы,
шоколад, кстати, отрава.
Секс с десантником заурядный,
цитатами из Теннисона не перемежающийся,
про леди Годиву,
ощущая рьяные,
услаждающие меня вхождения,
я бы послушала.
«Стоял ее любимый конь!
Весь в пурпуре, с червонными гербами!».
Скажи я десантнику
покинуть меня навсегда,
он бы не застрелился.
А суицидальным выстрелом в голову
он бы подарил мне чувство
собственной исключительности,
ведь женщина,
из-за которой кончают с собой,
она на вершине.
Глупость, да, глупость,
романтическая дребедень,
магнитогорского героинового торчка
бросила его исколотая шмара,
и он совершил передоз,
в предсмертной,
написанной невероятно криво,
записке
объявил причиной
невозможность существования без Людмилы,
а эта Людмила абсолютная дура
и внешне чуть симпатичнее лысой
кошки-сфинкс.
Я куда милее,
пашот мне пора доставать,
пара глоточков красного
его органично дополнят.
Потом я растянусь,
из высокой литературы окажу выбор
Фрэнсису Скотту Фитцджеральду,
моя коммуникабельность мне сегодня
не пригодится.
На улицу я не сунусь,
общением с низкосортной публикой
наслаждение от истинного
искусства не перебью,
желание прогуляться в двенадцать,
может, в час дня,
поглотило меня целиком,
и я, полагающая, что с зовом судьбы
полезнее не бороться,
надела брюки,
надушилась фейком от Ланком,
прошлый год
относительно занимательных встреч
мне удался,
производитель урологических препаратов Исаев —
случай особенный,
при его профессии
сексом ему хотя бы слегка увлекаться,
а он на меня,
снявшую лифчик,
не смотрел,
ковырялся в айфоне,
и ради чего к тебе домой я приперлась?
На твою озабоченную физиономию
вне городской суеты поглядеть?
Денег у него полно,
их цену он не знает,
банку икры, говорит,
ты ложкой под водку.
Литровой Финляндии тебе хватит?
Я его почти что ударила.
С хамами я срываюсь,
физический урон подмывает меня нанести.

Ты, нелюдь!
Ты понимаешь, что ты меня оскорбил?!

Он извиняется,
кивает на безотлагательные дела,
аптеки его препарат не берут,
ссылаются на новые правила,
надлежащую бумагу
достать у него не выйдет – он погорит,
набросившиеся на него кредиторы
в расчете на золото вырвут зубы,
от выдуманных проблем
вы, дамы, изводитесь,
а у меня из пальца не высосаны,
угробить меня норовят.

На Исаева я махнула,
водки в свой сексуальный ротик влила,
она, не спорю, роскошная.
Дверь для Исаева я открыла,
но он в нее, то есть в меня,
входить не желает!
Я на Исаева злюсь,
достойная богов выпивка
остроту негатива во мне притупляет,
на рельсы философии, ага, переводит,
планете в созвездии Льва
моим домом не стать,
Исаев, рожденный деловым кроликом,
во льва не переродится,
удар я, понятно, держу.
Фактически не пьянею.
В кружение бальных платьев
подмешивается погнутый ключ,
реконструкция Алтуфьевской развязки,
сведения для воображения
я с мира по нитке,
заинтересованным мужчинам
приказываю подходить ко мне одному,
ведущий меня эстетизм
укажет мне на наиболее соответствующего,
и мы завалимся на диван,
на холодные доски
беседки,
радуга над нами, я бы промолвила,
зимняя.
А мы с тобой не мерзнем,