Петр Альшевский "Кира"

отчаянно стараемся
и будем бесконечно удовлетворены,
неправда ли, мы совершенны?
Ответ от него сипловатый,
по-моему, утвердительный,
от Исаева, включившего немого
гоняющегося за прибылью таракана,
я отвернулась,
бутылку из его поля зрения убрала,
между коленями она у меня,
на кровати прямо сидящей.
Я – это я,
ссутулившейся вам меня не увидеть,
без самоуважения
женщине жить нельзя.

Ладонью я обхватила,
запрокинула,
мягчайшая водка,
горло мне не дерет.
Как бы к водке похуже,
а к мужику поактивнее
я отнеслась?
Обеими руками я за,
не в алкоголе для меня главная радость.
Пока довольствуюсь им,
на расходящемся финском ветре
в очаровательную фантазию
унестись собираюсь,
за обладание мной
дерутся на копьях всадники,
съехавшиеся из разных земель
короли,
импотенты, наверное?
Крепкие простолюдины,
размахивающие палками на ослах,
возбуждение вообще в минус,
расхотелось о мужиках мне мечтать.
О собственном
формально несложившемся существовании
горевать мне под водку?
Распространение от Москвы
до самых до окраин,
популярнейший у нас женский стиль,
ярая противница я данного направления.
Я обнимаюсь с никарагуанским плейбоем,
почувствовав пресыщение,
с накаченным коком
в британском порту обнимусь,
о свободе Африки я ничего не скажу,
а свободу женщины
я именно так понимаю.

Я плыву на плоту,
обстоятельства моей встречи
с плотом и управляющим им мужиком
подозрительными мне не кажутся,
я была обнаженной. Я ныряла.
По вынырнувшей голове
он сцепленными бревнами не ударил,
ловко ее обошел,
рядом со мной, испытывающим к вам
нечто громадное,
вы отдохнуть от воды не хотите? —
он медовым тоном спросил.
Забираясь,
грудью я за плот зацепилась,
немного ободрала,
мысль чем-то прикрыться
мне не пришла.
Смотри!
Настаивай, я требую, на слиянии!
В лапах – лопатах
он держит шест,
символ всецело фаллический,
ход у его плоской посудины
плавный,
меня убаюкивающий,
спиной к ментально кастрированному Исаеву
в дремоту из-за Финляндии
я впадаю?
Гладиатор Спартак,
обращенный в неутомимого трахаря
Дональд Дак,
взбодриться раз плюнуть!
С уткой, по велению колдуна
сделавшейся человекоподобной секс-машиной
я бы не стала.
А что меня останавливает?
Внутренние ограничители
надо из себя выкорчевывать,
путем убогой клуши
к гробовой доске не идти,
с бутылкой еще не справилась? —
от Исаева мне ехидный вопрос.
Он надо мной посмеивается.
Странновато, конечно, мозги у него устроены —
на женщину он не лег,
в своей трусости расписался
и подшучивает откуда-то свысока.
Непробиваемый фрукт, перевернутое сознание.
Твои финансовые бедствия я с тобой
не разделю, Исаеву я сказала,
из загаженной тобой гавани,
бай-бай, отбываю.
Обувь в прихожей не перепутаю,
в чужой не уйду,
совет тебе от меня на прощание —
государственную субсидию выбивай.
У нас ее под что угодно,
даже под препараты для стояка,
предприниматели,
бывшие у меня до тебя,
засланной министерскому работнику взяткой
их рушившийся бизнес спасали
и танцевали,
меня в танце ощупывали,
классические представления о недоступности
едва знакомой красивой женщины
я в них ломала;
до свидания, я пойду,
произносила лишь утром.

Проснувшись где-то в Чертаново,
я осматривалась,
хлопаньем глаз гнала прочь
обступавшие тени,
свежесть голубенького постельного белья
вызывала вопросы,
вчерашний статный мужчина
на мои негромкие вскрикивания
не откликался.
Кирилл!

А он Кирилл?

В последовавшей за актом
истоме
я бы Александра или Рифата
Кирюшей не называла.
Умелый он,
сильный,
немаловажно, что выпили мы умеренно,
не дали переизбытку текилы
крылья ему подрубить.
Сигареты где-нибудь у кровати
он не оставил,
я привстала и снова легла,
тренажерные залы у него в личной собственности,
на следящих за здоровьем
членах общества
он кое-что сколотил.
Квартира без излишков, но стулья значительные,
дорогое старье,
завтрак в постель мне не нужно,
я бы и на стуле
шпрот с куском чиабатты поела.
Ранняя пташка этот Кирилл?
Отъехав,
квартиру он на мое попечение бросил?
Знает он меня всего ничего,
доверие ко мне, я думаю,
еще не возникло,
не в туалете же он сидит.
Кирилл!
Ладно, я не отвлекаю,
в принципе, могу попытаться уснуть,
велосипед,
когда ложишься и воображаемые педали
ногами крутишь,
я не делала,
окончательно не разгуливалась,
ты, детка, крути,
крути
и раздвигай!
Скажи он мне то, что я сказала за него,
я бы ему подчинилась,
разрешила во мне побродить,
воспоминания о близости с Кириллом
у меня самые положительные.
Оргазм, по-моему, был,
мои глаза, тут уже я уверена,
выпучивались,
бесплатный абонемент в тренажерку
он мне не предложил,
с редкой для мужчин проницательностью
меня понял.
Если Кирилла нет
и до одиннадцати он не вернется,
из Чертаново я начну выбираться.
К одеванию приступлю я пораньше,
к недопитой текиле не прикоснусь,
похмелье я люблю заливать,
но при отсутствии пожара
утренняя порция мне не требуется.
Мне стало трудно,
Кирилла почувствовать внутри меня
я хочу!
Одиннадцать – время взятое с потолка,
хоть до вечера