Петр Альшевский "Кира"

Дробовиков?

У меня. И тем ни менее снисхождение

мне не положено?

Дробовиков, низовой чин в отделе,

связанном с иммиграцией,

клял приезжих таджиков,

таскал меня не руках,

не совсем осмысленно многие вещи он делал.

О сексе не говорю,

к занятию любовью он как раз подходил

весьма вдумчиво,

а дрель возьмет и поранится,

ротвейлера в парке погладит,

а ротвейлер не в духе, с лаской полезешь —

цапнет,

слегка укушенному Дробовикову

ноги бы от ротвейлера

и особенно от гуляющего с ротвейлером

шкафа

поскорее бы уносить,

но Дробовиков скандалит,

кричит, что собаку надлежит усыпить,

картину он спровоцировал жуткую —

хозяин спускает ротвейлера с поводка,

сам, размахивая кулаками,

на Дробовикова шагает,

если бы не мое обаяние,

Дробовиков бы погиб,

его избитое и разодранное тело

в закрытом бы гробу хоронили,

слезами у отверстой могилы

в чем-то дорогого мне Дробовикова

я бы, пожалуй, не обливалась.

На кладбище бы пришла,

трудовым таджикам-гробокопателям

об их недруге рассказала,

почему бы кладбищенским, честно работающим

людям настроение не поднять.

Насчет его поведения в постели

таджикам бы я ни гу-гу,

наши с ним интимные взлеты

и падения

этих ребят не касаются,

утюжил меня он подолгу,

властно командовал не засыпать,

а меня так и тянуло

организовать оборону

посредством сна, отрубиться —

и пускай он старается,

себя на мне удовлетворяет,

после секса он называл меня

чаровницей,

относил на кухню чего-нибудь пожевать,

упаковку сосисок вскроет,

а я на сосиски смотреть не могу,

от такой формы

усталость.

А на куст во дворе ты внимание обратила? —

чавкая сосисками,

он у меня, отвернувшейся, спрашивал.

Впечатляющий куст,

шарообразно постриженный.

Садовник у нас не таджик,

из Англии, я думаю, выписали!

Я соглашалась,

от принципиально непьющего любовника

шла для умиротворения накатить,

до восприятия себя созданием с искалеченной душой

у меня, конечно, не доходило,

со мной вообще не бывает,

чтобы депрессия меня с головой,

огромной волной,

в силах я мрак отринуть.

Хочется пива – куплю,

страшным образом хочется – опустошу банку

у магазина,

толкающиеся у входа алкаши

заговаривать со мной опасаются.

Точнее, они смущаются —

слишком для них я роскошна,

нечего со мной им ловить.

Попросить у меня на бутылку?

Случалось, просили, и я размышляла,

кошелек, вспоминала, купюрами у меня не набит,

с колдырями стою, ничего им не отвечаю,

полная загадочности я дама.

Мечта!

Банку я в урну, а до нее метров пять,

промахнуться проще простого,

поскольку я у магазина,

не на арене,

на броске я не концентрировалась,

расслабленно кинула и попала,

одобрительные восклицания

выпавших из социума мужчин

мое неугомонное воображение

до более значимого превознесения раскрутило.