Петр Альшевский "Кира"

взрывает калейдоскопом,
на подплывающем катере рыцари,
любовники-наемники с Мальты,
«я, они скажут, не труп,
леди очень даже живая,
рядом с ней кнопка вызова,
иначе бы мы не неслись,
к ней не спешили»,
далее они между собой неслышным мне
шепотом и главный из рыцарей на меня,
кости у меня захрустели,
деятель он крупнейший, стратегический ум
и вес тела огромны, я поняла, одинаково,
смиренное согласие от меня,
помалкивающей дамы, он получил,
вне пределов досягаемости хлещущего ветра
мы были
и не ценили,
мне бы попрыгать.
Песок, нанесенный мне в уши,
не вытряхнуть мне, не встав, не головой же
со взглядом на спокойное море
по береговой тверди постукивать.
Берег бы заходил ходуном,
уютные магазинчики
развалились бы на кусочки,
губить инфраструктуру чудесного острова
без надлежащего повода непростительно,
невнимание ко мне идущего с ластами
типа
виной острова не сочту,
по моим наблюдением,
чем мужчина приятнее,
тем он дальше от ласт, от аквалангов,
махровые холодные эгоисты
себя этим тешат, ради себя, ненаглядного,
баулы со снаряжением прут.
Женщине чемодан не подтащат —
на колесиках не везет и пусть тренируется,
надрывается,
во имя фигуры, наверно, старается.
А правда не в фигуре, а в колесиках,
лично у меня усилиями грубых грузчиков
отломавшихся.
Чемоданы не берегут,
безбожно швыряют,
и никого не засудить,
доказательство, что колесики
были у меня в целости,
на разбирательство я бы представила,
но у меня лишь слова,
полагающимся бумажным свидетельством
не подтвержденные и роли,
если пострадало не мое тело, а мой чемодан,
не играющие.
Соверши работающий грузчиком господин
поползновение на изнасилование,
ко мне бы прислушались,
демонстрирующий ущербность судья,
обратившись в слух,
ждал бы распаляющих его естество
пикантных подробностей,
«до встречи в прилегающей к аэропорту лесозоне
с грузчиком вы нигде не встречались?», —
он у меня бы спросил.
Мы встречались в кинотеатре, в кафе,
после пошли в лесозону,
у нас ведь общее увлечение,
оба мы грибники.
И что, согласившись направиться с ним
за сыроежками, задницу под облетающей
сентябрьской листвой
я обязана ему подставлять?
Задница, я сказала о заднице,
а озабоченному судье мне бы не говорить,
на своем почетнейшем месте он, бедолага,
затрясся,
сокращение в его с трудом управляемой плоти
устрашающе дикие,
по обвинению в доведении до инфаркта
меня бы из жертв в подсудимые,
из свободного состояния под замок,
слушание назначат на пятнадцатое,
а четырнадцатого мне сообщат,
что уважаемый,
неоднократно награжденный судья
сегодняшним утром скончался,
и легким наказанием мне не отделаться,
пожизненный мне, видимо, срок,
феноменально веселые мысли мне,
загорающей на Кипре, приходят,
в бабской колонии, вы подумайте,
мне до могилы сидеть.
Мужчины ко мне не лезут,
и результатом, да, кромешный ужас,
сплошной женский коллектив,
на довольно скорый отельный ужин
оденусь я вызывающе,
платье чуть длиннее трусов,
заглядывающихся на меня официантов
мне недостаточно.
Кого бы мне в ухажеры?
Не идиота,
человека образованного, но раскованного,
о португальских географических открытиях
беседующего со мной на грани
страстного поцелуя,
поверьте – я губы не уберу,
выпадающие мне шансы все до единого
я использую.
До ужина нужно в душ,
несмытая соль – мать неэлегантных почесываний,
да о чем же я говорю,
я же в море сегодня не заходила,
окунусь и в наваливающемся сумраке
по тропинке в отель,
впрочем, до сумрака мне плавать и плавать,
отель у меня без бесплатного алкоголя,
и по пути я загляну в магазин,
возьму упаковку пива и литровую виски,
ноша для дамского организма
тяжелая.
Паренька в магазине мне бы побеспокоить,
сказать, чтобы евро за пять,
он до моего номера дотащил.
Будет симпатичным —
доставкой, возможно, не ограничится,
меня спонтанно познает,
из мужчин в магазине одутловатый кассир,
к нему кособокий инвалид,
товары на полки раскладывающий,
поживиться, похоже, тут некем.
Пиво дешевое,
виски, я с неудовольствием вижу,
кусается,
прогрессивной политики магазин
не придерживается, скидок для женщин нет,
по вкусу выберу и куплю,
никого не украшающей скаредностью
отпуск себе не испорчу,
с ужина в компании или без
я потанцевать,
поразить дискотеку неподготовленными
дергаными движениями,
под электронную музыку плечевым поясом
я в основном выдаю.
Ноги в покое, плечи безумствуют,
всего чуточку выпила, а в глазах народа
я съехавшаяся,
наглотавшаяся колес,
вы, трусливые мужики,
приставать ко мне опасаетесь, а мне вас и не надо,
с вами впритык к проносящимся машинам
мне через улицу не побегать, а меня может потянуть,
почувствовав в своей руке мужскую руку,
поиграть с самой смертью;
под ее заточенную косу
меня толкало в Германии, в Нидерландах,
на курортах расслабленность у меня
посильней,
услышать леденящий визг тормозов
ради сброса невыносимого напряжения
меня наружу не тащит,
с бывшим,
до сих пор обеспечивающим меня мужем
я впервые перебежала.
Юной, едва-едва двадцатилетней;
вскоре после свадьбы он повез меня в Марсель,
поселил в принадлежащем ему доме
у музея средиземноморской археологии,
мысли о муже о нашей вполне здоровой,
живущей с ним дочери, я прогоняю,
противней мне от них на душе.
Вспомнила и напьюсь,
приплетусь на ужин, что называется, теплой,
приход этих угнетающих мыслей
от моей воли не зависит,
какими бы тренингами я ее ни укрепляла,
избавиться от них не выходит,
связанный с препаратами медик
и фрик
предлагал мне методику искусственно
вызываемой амнезии, но забывать хорошее,
наподобие драки за меня низкорослого
марокканского незнакомца я не согласна,
плюсы от сохраненных воспоминаний
минусы чаще, да, чаще, перевешивают.

В Марокко,
на санитарной остановке
между Марракешем и Агадиром,
я погладила ослика.
Его встрепенувшийся владелец на меня
замахал,
указав на мою короткую юбку,
попытался вцепиться мне в горло,
через считанные секунды мне,
вступившей в бесперспективную для меня
схватку, пришел на выручку
одетый по-европейски прохожий,