– Вот здесь у них сидят лучники… до десяти ублюдков. Вот тут… – Первослав ткнул ручкой в планшет командира, – стоит состав, здесь… ещё около двадцати тварей. Они хотят отвлечь нас на себя… в железных коробках, суки, сидят… а тем временем те, с вокзала, нас из луков… А сунемся к ним – нас на первом этаже встретят!
– А главный их, этот… Шакал где?
– Волком его зовут, – усмехнулся Первослав. – Этот козёл вот здесь сидит… – Первослав показал на карте, – на башне с прожекторами. Но там ещё внизу несколько дикарей прячутся… личная охрана козла. Ещё вот здесь… и здесь… тоже прячутся.
Несколько минут Яросвет смотрел на расставленные сержантом отметки на карте, затем сделал несколько правок. Подчинённые, молча, ждали указаний. Наконец он оторвался от карты, жестом подозвал бойцов:
– Поступим так…
Вечер того же дня, ж/д станция Узловая
Всё произошло быстро. Пять минут потребовалось капралу Лютобору на то, чтобы его отделение, в состав которого входило два автоматчика, зашедшее с тыла в здание вокзала, покончило с засевшими там лучниками. В целях экономии боеприпасов автоматчики стреляли одиночными. Каждый автоматчик был прикрыт двумя товарищами, один из которых шёл с арбалетом наизготовку, второй – с обнажённым мечом. За ними шли три снайпера-арбалетчика и Лютобор, отдававший короткие команды подчинённым.
Услышав выстрелы и крики из здания станции, засевшие в товарняке дикари запаниковали (большинство из них слышали выстрелы впервые). Некоторые попытались бежать в противоположную от вокзала сторону, пролезая под вагонами, продираясь сквозь кустарник, но как только они выходили к лесу, их отстреливали арбалетчики.
Те дикари, что посмелее, рванулись было через пустырь к зданию вокзала, но попали под огонь пулемёта Калашникова калибра 7,62 мм (пулемётный расчёт уже закрепился в начале станции, предварительно расстреляв стрелами и вырезав прятавшихся там дикарей).
С юго-западной стороны, там, где ещё возвышались остатки различных технических сооружений, а также имелась неплохо сохранившаяся котельная, работало отделение капрала Чура из восьми арбалетчиков. Расстреляв пятерых местных, отделение взяло котельную. Увиденное внутри здания котельной двоих бойцов заставило проблеваться…
…Зашедший к тому времени с запада сержант Первослав уже видел, где сидит Волк. Его задачей было взять дикарского вождя живым для допроса.
Когда со стороны станции послышалась стрельба нескольких автоматов и присоединившегося к ним немного позже ПК, Волк решил было спуститься вниз, – он закинул лук за спину и полез по ржавой лестнице. Пока он спускался, троих из засевших внизу дикарей расстреляли болтами с железными наконечниками появившиеся из ниоткуда бритоголовые. Попытавшихся бежать двоих дикарей Первослав пристрелил из автомата, после чего сказал застывшему на лестнице Волку:
– Лук, аккуратно, с плеча скинул!
Волк подчинился. Лежавшие вокруг вышки тела дикарей располагали выполнять указания лысого военного.
– Спускайся. Попытаешься бежать, прострелю ноги. Всё понял, уёбок?
– Да. Не стреляй, – ответил Волк. Его мысли в тот момент лихорадочно метались, но Волк не подавал вида, держась с достоинством взятого в плен генерала.
Спускаясь, Волк заметил быстро приближавшегося верхом на коне широкоплечего чужака, которого сразу отметил для себя как командира захвативших станцию военных. Спустившись до конца лестницы (лестница начиналась на высоте полтора метра от земли), Волк спрыгнул на землю и стал медленно оборачиваться к стоявшему немного поодаль Первославу, но получил прикладом в скулу от одного из подошедших к нему солдат…
Подскакав ближе, Яросвет посмотрел с интересом на валявшегося на земле связанного Волка и приказал привести того в чувства. Реанимировали вождя весьма оригинальным способом – ударом ноги в область поясницы. Застонав, вождь разлепил глаза, и его тут же вырвало прямо под ноги стоявшего рядом «реаниматора».
– Имя? – начал допрос Яросвет.
– Волк.
– Главный здесь?
– Да… Был…
– Это верно. Был. Сколько вас тут всего? Считать, надеюсь, умеешь?
– Шестьдесят пять человек взрослых и двенадцать детей, – сообщил дикарь.
– Где дети и бабы?
– Там… – Волк кивнул в сторону здания с трубой и скривился от боли: распухшую скулу сводило, да и в штанах было мокро после удара в почку, – в котельной…
– Где тело нашего товарища?
– Его… отдали детям…
Волк взглянул в лицо допрашивавшего, и ему стало страшно. По-настоящему. Руки Волка задрожали.
– Н-нет. Н-не надо… Я здесь всё знаю! Меня слушаются… Я…
– Головка от хуя?. Молчать! – приказал Яросвет пленному и обратился к Первославу: – Привяжи эту падаль за ноги…
…Привязанный за ноги Волк вопил и даже выл как волк настоящий всю дорогу до котельной, – около двухсот метров, – которые конь Яросвета преодолел неспешной рысью за минуту. За это короткое время одежда из волчьих шкур изрядно обтрепалась, протёршись местами до дыр. Из нашитых поверх шкур «масок», уцелела только одна – на груди, изображавшая «улыбку». Лицо бывшего вождя племени было исцарапано в кровь; связанные за спиной руки развязались, – на левой руке, в области запястья, белела обнажённая кость.
Чур, стоявший возле входа в котельную, был бледен. Его бойцы окружили котельную и стреляли в каждого, кто пытался выбраться наружу.
Окна котельной были забиты досками и фанерными щитами. Некоторые щиты были сдвинуты в сторону, – видимо для проветривания помещения. Возле котельной валялись трупы нескольких полуголых женщин, убитых арбалетчиками при попытке сбежать. Возле одного из окон лежало тело пацанёнка лет семи, – арбалетный болт пробил его голову навылет. Никто из запертых внутри дикарей более не пытался выбраться наружу. Вокруг котельной распространялся запах жареного мяса, от которого у подъехавшего Яросвета постыдно заурчало в животе.
Чур доложился командиру по форме.
– Сколько их там внутри? – спросил Яросвет.
– Двадцать – двадцать пять баб с выблядками, – ответил Чурослав.
– Вооружены?
– Возможно, но сопротивление не оказывали. Только вот… – капрал покосился на убитого пацанёнка, – убежать некоторые пытались…
– Открывай дверь! – Яросвет обратился к стоявшему возле двери бойцу со шрамом через всё лицо. Боец выполнил команду. Яросвет заглянул внутрь, и… его стошнило.
Капрал подождал пока командир закончил блевать и протянул ему флягу с водой.
– Пулемётный расчёт сюда! Быстро! – приказал Яросвет.
Картина, представшая перед повидавшим всякое офицером Рейха, была омерзительная. Из открытой двери котельная просматривалась насквозь до такой же двери в противоположном конце прямоугольного здания. Котлы, а также остатки разнокалиберных труб располагались справа, слева когда-то были окна, но теперь везде сплошные щиты, местами сдвинутые в сторону. В крыше имелась неровная дыра, служившая дымоходом. Посреди помещения располагался очаг из стащенных в кучу кирпичей и кусков бетона, над которым были разложены прутья из арматуры с нанизанными на них кусками мяса. Между очагом и стоявшим снаружи Яросветом на бетонном полу лежал кусок плиты перекрытия, на котором лежало то, что осталось от Малюты… Яросвет увидел жавшихся по углам баб и нескольких детёнышей (назвать ребёнком маленькую нелюдь, выглядывающую из-за какого-то железного хлама, державшую в грязной руке кусок мяса, бывшего ещё вчера ногой или рукой бойца НСР Малюты – его подчинённого – Яросвет не мог).
– Отставить пулемёт! Будем экономить боезапас. Первослава с отделением сюда! – произнёс Яросвет, отдышавшись. – И чтобы ни одна тварь из этого гадюшника не вышла живой!
Чур отдал распоряжение одному из бойцов. Тот убежал.
– Лейтенант, – обратился к Яросвету Первослав, – что делать с этим? – Он указал на тихо скулившего Волка стволом автомата.
– Этого… примотать проволокой к во-он тому столбу, – Яросвет указал взглядом на первый попавшийся столб, – пускай подыхает медленно.
Спустя десять минут, обнажившие короткие мечи отделения Чура и Первослава вошли в котельную…
26 февраля 2077 года, ж/д станция Узловая, четыре часа пополуночи
Болело всё. Каждый сантиметр израненного тела. Левая рука распухла в кисти и сильно ныла, правая просто занемела. Затёкшие ноги тоже ничего не чувствовали. Хотелось пить. Правый глаз наполовину заплыл синяком и смотреть можно было лишь через узкую щёлочку, левый вовсе не открывался. Хотелось сглотнуть, но слюны не было. Во рту засохшее, вперемешку с кровью костяное крошево от выбитых зубов, не сплюнуть.
Сколько зубов ему выбили эти лысые? Два или три? – понятно не было. Передние, вроде как, целы, – и то хорошо! Челюсть вроде бы тоже… не хрустит. Волк потрогал языком левые верхние… «Точно, нету двух… Суки!..»
«Пить… Пить… Как же хочется пить… Суки, бляди…»
Перед единственным рабочим глазом нависла пелена, всё расплывалось.
Где-то рядом эти лысые ублюдки. Жгут костёр возле здания вокзала.
«Не спят, суки…»
Волк слышал, как раз в полчаса мимо проходил патруль. Один раз он не вытерпел и попросил воды. Всего лишь глоток воды. Лучше бы не просил… Похоже, сломали ещё одно ребро. Прикладом. Уже четвёртое или пятое – точно и не скажешь. Казалось, что целых рёбер у него вообще больше не осталось.
Рядом хрустнула ветка.
– Волк, – послышался рядом знакомый манерный голос, – это я, Белка,
«Вот, блядь, тебя-то, козла дырявого, я только и ждал…»
Белка был местным пидором, которого Волк сильно недолюбливал и под настроение мог отвесить тому подзатыльник-другой. Волк вообще таких не любил. Раньше, до Войны, либеральные толерасты назвали бы Волка «гомофобом» (то есть, нормальным в сексуальном плане человеком), а теперь таких словечек почти никто не знал. Но многие в племени, вождём которого харизматичный Волк был последние три года, Белку очень даже любили… Ну а Волк особо тому не препятствовал. Лишь иногда являл свою «гомофобность» через подсрачники и подзатыльники.
– А, Бельчонок… – осклабился, привязанный к столбу Волк, – давай, развяжи скорее дядю Волка, пока эти пидоры лысые сюда снова не подошли…
– Да, да, сейчас! Я тебя развяжу! – Белка кинулся помогать пострадавшему вождю.
Как позже выяснилось, всё время, с момента как на станции послышались первые выстрелы и до глубокой ночи, Белка прятался на крыше той самой котельной, напротив которой висел Волк. Происходившее внизу Белке было хорошо слышно, и когда по ведущей на крышу лестнице стал кто-то подниматься, Белка забрался в рухнувшую когда-то давно на крышу котельной ржавую стальную трубу. Его не заметили. Бедный напуганный педераст несколько часов просидел в холодной трубе в мокрых, провонявших мочой штанах. Глубокой ночью, основательно промёрзнув, он всё же вылез из своего укрытия и ещё какое-то время боролся со страхом, пока наконец не решился спуститься с крыши. Может быть, он и бросил бы Волка висеть на столбе, да страшно было уходить в лес одному. Белка – одно название: «мужик»… иные бабы в племени посмелее были! – был труслив настолько, что при малейшей опасности его ноги и руки начинали трястись. И он очень боялся боли. Потому и был готов исполнять все пожелания и прихоти соплеменников, только бы те его не били.
– Ай, блядь… Аккуратнее! Р-рука…
– Ой, прости! – запричитал Белка и пугливо заозирался по сторонам, продолжая раскручивать проволоку. – Сейчас… Вот так…
«Блядь, да скорее же ты, педрила ёбаная!.. Вот так свезло! Ну, ничего… Уйти бы, а там… сорок кило свежего мяса всегда пригодятся…»
Тощий и мелкий как глист Белка провозился минут пять с проволокой. Когда он всё-таки справился, обессиливший Волк навалился на него, не в силах держаться на ногах.
– Пить, пить дай!
– Да, конечно, конечно, Волчок. Вот… – Белка протянул вождю пластиковую баклажку с водой, – из тех, что делали ещё до Войны, и которые, при должном уходе, вполне можно использовать ещё не одну сотню лет.
За «Волчка» Волку сильно захотелось пнуть Белку, но тело не слушалось. Он прополоскал рот, выплюнул зубное крошево, потом напился, кривясь от боли.
– Давай, пошли скорее! Пока эти… не вернулись. Здесь недалеко, километров семь…
– Кило… чего?
– Пошли, пошли, Бельчонок! К рассвету дойдём.
На рассвете они добрались до места, бывшего когда-то дачным посёлком, где у Волка имелся схрон в подвале разрушенного до основания временем и непогодой дома. Больше всего логово Волка походило на… да на волчью нору и походило. Заросший бурьяном холмик, вокруг – сплошной лес из одичавших садовых деревьев. На верху холмика – старая бочка, под ней – дымоход. Нора прикрыта куском жести и присыпана землёй, дальше – дверь в подвал.
Подвал… Апартаменты! Белка такого обилия роскоши в жизни не видел.
В центре помещения – печь, вокруг – мебель: кожаный диван, кресла, стол, шкаф, на стенах – картины, множество книг.
Волк был, конечно, ублюдком редкостным: убийцей, насильником и каннибалом, но, ублюдком он был грамотным и даже начитанным. Потому и дожил до сорока. Потому и стал вождём племени. Вначале их было всего пятнадцать, год спустя – уже тридцать, а через два – почти шестьдесят… а через три… А через три года пришли лысые вояки-солнцепоклонники, поломали Волку рёбра, выбили зубы и примотали проволокой к железобетонной опоре контактной сети, и, если бы не педераст Белка, подыхал бы Волк сейчас в беспамятстве на холодном февральском ветру…
Но теперь самое худшее было позади. Волк лежал на сухом диване. Белка суетился вокруг печки, разогревая в ведре воду, старательно выполняя все указания пострадавшего вождя.
В норе имелись кое-какие лекарства и припасы солёной человечины. Имелась сменная одежда и обувь. Кроме того, здесь хранился ещё один старинный довоенный лук для спортивной стрельбы – точная копия оставшегося у лысых, и ещё кое-что… Но это всё предметы физические. Главное, что имелось теперь у Волка, это – цель. Нет, не так! У Волка теперь была ЦЕЛЬ – настоящая, такая, которая овладевает человеком, подчиняет все его мысли и чувства. ЦЕЛЬ опасная, при первой оплошности убивающая.
Волк мог бы уйти дальше на юг, или на юго-восток, сколотить банду, собрать новое племя… но это бы означало: сдаться, проявить трусость и слабость характера… И какой он тогда Волк? Тогда уж лучше сразу Шакалом назваться… Нет. Менять имя Волк не станет.
Глава вторая. «Сварог»
16 марта 2077 года, бывшая Россия, Ростовская область, Ростов-на-Дону, Новый Город, середина дня
Стояли первые дни весны, когда с неба уже не летели «белые мухи», а от зимних сугробов остались лишь мелкие серые кучки грязного снега по тенистым углам. В этот день весна в Новом Городе чувствовалась по-особенному, во многом благодаря царившей с раннего утра атмосфере праздника.
Народ прибывал, постепенно заполняя главную городскую площадь. Сегодня Фюрер будет говорить со своим народом, и каждый житель Нового Города, если только он не был на смене, или на службе, считал своим долгом находиться здесь. Исключение составляли лишь те немногие, без кого никак не могли обойтись производства (сталелитейное, автотехническое и оружейное, а также животноводческие фермы, пекарни и городские службы)…
Население города было (по нынешним временам) немалым – более семи тысяч человек – новых ариев и около десяти тысяч рабов, проживавших вместе со своими господами.
Кроме того, за границей Нового Города был спецлагерь, в котором содержались ещё около пяти тысяч рабов (их численность постоянно менялась в зависимости от износа и естественной убыли человеческого материала, а также от частоты и числа пополнений, пригоняемых спецотрядами Рейха). От новых ариев рабы отличались внешне оттенком кожи, формой носа и разрезом глаз. Пленникам-славянам обычно давалось право выбора: присоединиться к новым ариям и приносить пользу Рейху или умереть. («Славянин не может быть рабом» – гласил закон Рейха.)
Городские рабы содержались в несравнимо лучших условиях, нежели лагерные, за что служили своим господам с особым старанием, боясь оказаться в лагере. Лагерные ненавидели городскую прислугу; оказаться в лагере для городского раба означало верную смерть. Те из лагерных, что старались выслужиться, чтобы попасть в услужение в город, обычно плохо заканчивали, – солагерники таких попросту убивали. Ещё бывало, некоторые рабыни становились наложницами своих господ… но такое поведение в Рейхе порицалось, и потому такие отношения господа не афишировали.
Новый Город – созданный Рейхом анклав цивилизации – располагался на территории Железнодорожного района Ростова-на-Дону – города-призрака.
