Нис поддаётся увещеваниям Кекропа, медленно взбирается по верёвке на стену, вот он уже почти у парапета, осталось сделать последний рывок, и ограждение будет взято. Несмазанные ворота дома с жутким скрежетом распахиваются. На улице появляются пять плохо освещённых мужских силуэтов, один из них в экзомисе с тусклым светильником в руке, а у четверых в руках дротики. Лиц вышедших не видно. Друзья замирают в оцепенении.
– Ой! – неожиданно вскрикивает по-детски Пандион.
– Это воры! Гелиокл, Платон, метайте! – зычно командует самая высокая и крепкая тень.
В друзей отправляется дротик. Нис высвобождает верёвку, рушится наземь. Эта неловкость спасает товарища Кекропа. Дротик ударяется по тому месту, где немногим ранее был живот незадачливого «вора».
– Бежим! – вопит в ужасе Пандион. – Убивают! Люди, спасите!
Нис встаёт во весь рост и заполучает по плечу вторым дротиком.
– О-хо! Меня ранили.
Нис хватается рукой за плечо, вслед за Пандионом подаётся в бега. Вдвоём они наперегонки со всех ног покидают аристократический квартал. Кекроп остаётся наедине с пятью силуэтами. Высокая тень раздаёт другим теням дротики. Ласково наставляет:
– Платон, в этот раз тебе обязательно повезёт. Подражай Гелиоклу. Целься в грудь.
Вот-вот возобновится атака. Страх овладевает Кекропом.
– Не бросайте меня! – Позабыв о больном колене, зачинщик ночного визита пытается нагнать товарищей. – Подождите! Я с вами!
Ему в след с насмешкой поёт Евкратид:
– Сладкое яблочко ярко алеет на ветке высокой —
Очень высоко на ветке; забыли сорвать его люди.
Нет, не забыли сорвать, а достать его не сумели[7 - Сапфо (фр. 105а Lobel-Page)].
Убегающих не преследуют. Три «вора» благополучно исчезают в темноте ночи. Обороняющимся достаются от нападавших богатые трофеи: якорь железный, крепкая конопляная верёвка, кинжал бронзовый в ножнах резных, мешки из воловьих шкур, пара тёмно-коричневых гиматиев из добротного сукна и серебряные фибулы к ним с выгравированными именами владельцев. Ворота дома Евкратида затворяются. Слышатся частые хвалы богам, кто-то в глубине дома женским голосом громко поминает «глупую строптивую деву». «Вызволение» не удалось.
Евкратид
Днём ранее
Оставив Лаодику размышлять в андроне, супруги вводят «варвара» Кастора на кухню. Кухарка разливает половником наваристую душистую похлёбку с кусочками мяса по тарелкам, закончив, покидает помещение. Густой пар поднимается над тарелками.
– Пока остывает еда, расскажу вам про два обряда, через которые я прошёл после сражения под Кангхой, – начинает беседу Евкратид. – В обоих посвящениях инициатором был Кушан. Стадо белых рогатых быков есть у Кангхи. Священное стадо. Личная собственность правителя. Белые быки для меня символ луны. Луна – образ Артемиды. Это мои верования. У кочевников иные боги с иными именами и символами. Кому из них посвящено стадо, мне никто не сказал, я же не интересовался по деликатности.
Так вот, перед самым моим возвращением домой Кушан предложил мне пройти обряд очищения и начала новой жизни. Не смог я отказаться от предложенного, ибо пребывал в полной власти правителя. Привёл Кушан меня к яме рядом с каналом для орошения, над ямой уложено покрытие из сосновых досок. Между досками щели широкие. В покрытии люк. Яму и настил недавно приготовили. Глина ещё не просохла. Я заглянул в яму – глубокая, увидел в яме брёвна-колонны, что поддерживали перекрытие снизу. «Так тюрьмы не делают», – подумалось мне, потому я спустился вниз по лестнице охотно. Никого, кроме нас двоих, не было на том месте. Люк за мной не закрылся, как я того опасался. Остался я ждать. «Что же за обряд будет? Долго ли мне в яме томиться?» Представлялось мне – проведу день и ночь в ожиданиях некого чуда. Ожидания мои не затянулись.
По настилу зашагал бык. «Выдержит ли настил вес быка?» – подумал я в тот момент. «Стой, Евкратид, точно в средине, где камень уложен», – проговорил мне Кушан. Выполнив его указание, оказался я под шеей белого быка, что стоял надо мной. И тут, о удивление, раздались слова молитвы – нет, не богам кочевников, как решили бы вы, но Дионису, трижды рождённому богу. «Быколикий, тебе посвящаю» – то были первые слова из его долгой молитвы. Дивно мне было слышать эллинские песнопения в далёком краю. Всякие сомнения о допустимости для меня чужих обрядов развеялись.
После молитвы на меня посыпались зёрна, потом упал клок шерсти, ну а после Кушан принёс в жертву быка. Рухнул бык на доски. Заскрипели доски перекрытия, но вес туши выдержали. Перерезал правитель Кангюя горло быку, поток крови хлынул на меня через щели. Спустился ко мне в яму Кушан. И стояли мы с ним, обнявшись, как лучшие товарищи, под дождём из жертвенной крови. То было первое действо. За ним последовало и второе.
Поднявшись наверх, принялись мы разделывать тушу без промедления. Ловко разделка прошла в четыре руки. За обсуждением планов дальнейших до полудня мы на том месте от быка оставили только кости и череп с рогами. Мясо, шкуру и внутренности мы сложили в мешки. Некому было забрать у нас лучший кусок, жертвенную шкуру и череп. Ведь жреца с нами не было[8 - В практике древнегреческих жертвоприношений жрец, он или она, исполнитель жертвоприношения, забирал себе шкуру, череп и части жертвы как оплату за выполнение ритуала. В случае бескровных жертв отделял себе часть от них.]. Намеревался покинуть настил я, но Кушан предложил отведать мясо сырое.
Евкратид поворачивается к гостю дома.
– Кастор, скажи, это вы научили Кушана обрядам орфийским?
– Родитель научил обрядам. Я не свидетель тому обучению. Тайное было посвящение, знаю только со слов.
– В память о терзаниях, убиении и поедании титанами вечного бога съели мы с Кушаном жертвенное мясо белого быка. Правитель рисковал жизней своей, проводя эллинский обряд на земле кочевников. Без сомнений, если бы его люди застали нас на месте жертвоприношения, то я бы не сидел с вами сегодня. Это было действо второе. Дружба наша сложилась ещё в первый мой визит. Кушан – человек слова. После битвы мы стали боевыми товарищами. А после жертвоприношения обрели мы кровное братство. Чувства тогда нахлынули на меня. Свежи были переживания от недавнего сражения. Решился я предложить правителю Кангюя брак с Лаодикой. Отказа я не встретил.
– Хотела бы и я с вами вместе пройти обряд очищения. – Хозяйка дома вздыхает с завистью.
Супруги и гость принимаются было за трапезу. В кухню заглядывает раб-привратник.
– Хозяин, простите, что вас отвлекаю. – Раб оглядывается и в сторону громко проговаривает: – Разрешите мне убыть на рынок, со знакомым старинным повидаться?
Одновременно служака незаметно показывает Евкратиду остракон. Гегемону не требуется много времени для понимания.
– К какому знакомому ты хочешь отлучиться? Немедля имя его назови! – властным голосом раздаётся из кухни.
Привратник быстро подходит к столу и осторожно выкладывает перед Евкратидом два обола серебром и исписанный остракон. Содержание секретного послания прочитывается Евкратидом и Лаодикой одновременно. Лаодика, прочтя, прикрывает рукой рот, поворачивается к мужу.
– Оболы возьми себе. Ты их честно заработал, – тихо шепчет Евкратид. Протягивает кухонный нож супруге. – Какова наша дочь! Проучим мерзавца! Допиши здесь вот схожими буквами «в полночь». Заполним её пробел.
– Хорошо же, ступай! Возвращайся до сумерек. Нужен ты мне у ворот, вечером будут гости ко мне, – выкрикивает в открытую дверь меридарх.
Раб выходит из кухни. С супругой и гостем меридарх делится новым откровением:
– Среди многих весомых резонов для брака есть и очень печальный. Брак с могущим соседом надёжно оградит семью нашу от преследований завистливого Деметрия. Знайте, базилевс намеревался по моему прибытию публично унизить меня, лишить всех званий, движимого имущества, дома, клера, поместья. По заключённому браку с династией правителей Кангюя никто не сможет отстранить меня от службы. Отныне ни всесильный Деметрий, ни его брат, безвольный Евтидем, будущий соправитель, не поднимут на нас руку. Позаботился мудро я и о сикофантах. Не вернутся подлые сикофанты в Бактры. Младших гегемонов, что приставил ко мне Дерда-мучитель, по моему приказу люди Кушана казнили в Кангюе. Дочь спасла семью. Хвала юной Лаодике! У нас снова есть будущее.
Лаодика-старшая нежно обнимает супруга. Голодный Кастор молча принимается за горячую похлёбку.
Филилла
Через два дня. Раннее утро. Дом Евкратида
– Уезжаю я в Кангюй, варварам на съедение. Не свидимся больше! Недолго осталось мне жить. Людоеды меня растерзают. Ты довольна, подруга? Не будешь скучать без меня?
– Скажи, чем я гнев твой заслужила? – Филилла искренне не понимает причину недовольства подруги.
Лаодика презрительно прищуривает глаза.
– Признавайся! Да не отпирайся. Это ты рассказала маме про фонтан? – Дева даёт волю злости. Говорит грубо-надменно: – Подраться с тобой я хочу!
Филилла вкладывает три большие тряпичные куклы в руки Лаодики.
– Прими мои дары тебе! Нельзя тебе гневаться перед дальней дорогой.
Лаодика теряет злость, растрогана, внимательно рассматривает подношение.
– Это же твои любимые куклы?! Матери твоей тонкая работа? Ты же их берегла для свадебного подношения богиням. Богини могут обидеться на тебя.
– Берегла куклы, как сберегу чувство дружбы к тебе. Богини не обидятся. Буду им молиться истово за тебя.
Умилостивив подругу, Филилла набирается смелости и быстро на одном выдохе произносит:
– Это я донесла на тебя.
Руки у потрясённой Лаодики заняты дарами. Дева сверкает глазами, но с куклами не расстаётся. Филилла продолжает уже помедленнее:
– Добра желаю тебе. С Кекропом ты будешь несчастна. Вспомни своё первое впечатление о нём. Он полный дурак. Истину сказала тебе. Можешь драться со мной сколько хочешь.
Лаодика прижимает кукол к своему лицу, вдыхает запах материи.
– Пахнут тобою. Роскошный аромат! – С обидой добавляет: – А вот в Кангюе меня будут умащивать мазями из барана!
Филилла охает от удивления. Гнев Лаодики проходит, две лучшие подруги обнимаются на пороге пустой комнаты девы. Филилла плачет на плече у Лаодики.
– Ещё вот возьми нитки и иголки, – вкладывает в ладонь Лаодики маленький мешочек Филилла.
– Зачем мне иголки? – шепчет на ухо Лаодика.
– В куклы драгоценности спрячь, – шепчет в ответ подруге заплаканная Филилла. – Не украдут куклы воры, потому как неудачи приносят краденые игрушки. Меня так мама учила. Нитки я подобрала точь-в-точь, никто новый шов не различит.
– Спасибо за куклы. Я люблю тебя, подруга.
– И я тебя люблю!
– Отъезжаем, Лаодика! Жду тебя за воротами. – Требовательный голос отца спутать ни с каким невозможно.
Филилла неохотно разжимает объятия. Девы целуются. Лаодику подхватывает водоворот из домашних и уносит прочь к крытой повозке.
– Гелиайне! – кричит Филилла. Её голос сливается со многими голосами, тонет во звуках неразличимым. Повозка трогается с места и исчезает. Провожающие следуют за повозкой. Филилла остаётся стоять на пороге комнаты подруги. Оборачивается, смотрит на стаю птиц.
– Вот и лишилась я дорогого мне человека. Буду скучать по тебе, Лаодика. Да пребудет во браке счастье тебе!
Аттида
Повозку встречает у городских ворот небольшой отряд из двадцати всадников-продромов. Евкратид передаёт вожжи от лошадей Кастору. Со словами «Дальше правь ты до Кангюя» покидает место возничего, Кастор занимает уступленное место, с готовностью принимает правление. Евкратид направляется к башне, дабы встретиться с мужем мрачного вида, в серых одеждах, ожидающим кого-то. При его появлении незнакомец приветствует меридарха как старинного знакомого. Между мужчинами завязывается живой разговор. Из повозки выглядывает Лаодика, пользуясь остановкой, присаживается рядом с юношей, любуется полисом.
– Кастор, скажи, тебе понравились Бактры?
– Впервые я вижу город огромный, – неохотно отвечает юноша на вопрос. Нет радости в голосе Кастора.
– И? – допытывается Лаодика.
– Честно признаюсь, не понравились Бактры.
– Что так? – Удивлённая Лаодика оборачивается назад. – Главная улица столицы невероятно прекрасна! Разве тебя не впечатлили нарядные здания, агора, храмы, квадраты кварталов? Нет? Тебе просторы пустые милее? Ну тогда посмотри, всюду люди спешат по делам. Обожаю шум улиц. Как у человека кровь наполняет жилы, так у нас жители дарят энергию великолепному полису.
– Потому и не нравятся Бактры, что много люда собралось. Не вижу великолепия, о котором ты говоришь. Кроме храмов старинных, ничто не удивило меня. В тесноте неприятной живёте. Шумно, дымно у вас, сутолока, гам. Испражнениями пахнет на каждом углу. Если мор разразится, так погибнете разом, всем скопом.
Повозку окружают со всех сторон всадники-продромы. Беседа обрывается. Из-за лошадей Лаодике нечего показывать Кастору.
– Познакомься, дочь, это Макарей, архитектор. Будет строить дворец Макарей правителю Кангюя. Умнейший муж, в дороге будет учить тебя.
Лаодика вглядывается в мрачного незнакомца. Ему лет около тридцати с небольшим, худощавого сложения, лицом с правильными чертами. Муж суровый не встречает деву улыбкой, напротив, мрачнеет. Евкратид отдаёт поручение всадникам. Два продрома покидают лошадей и помогают погрузить в повозку тяжёлый сундук учёного мужа. Лаодика вынуждена ступить на улицу. Пока сундук погружают, один из всадников вручает деве небольшой кожаный кошель.
– Это вам от красивой вдовы.
Всадник на лошади подаётся вперёд на полкорпуса. В открывшемся пространстве на противоположной стороне улицы Лаодика застаёт «красивую вдову» – Аттиду в чёрных одеждах и таком же чёрном платке. Печальная Аттида стоит неподвижно, словно каменная дорожная герма. На краткий миг взгляды двух дев встречаются. Аттида поднимает правую руку открытой ладонью к подруге. Лаодика раскрывает кошель, внутри него оказываются три новеньких серебряных обола базилевса Деметрия. Более ничего нет в кошеле: ни остракона, ни записки на драгоценном папирусе. Лаодика вскидывает голову, но, увы, подруги более нет на прежнем месте.
– Аттида! – шепчет дева. – Как мне жаль…
Запоздало машет рукой Лаодика месту, где совсем недавно стояла подруга.
– Отъезжаем, Лаодика! – нежно обращается отец к дочери. – Сопровожу я тебя до ближайшего статмоса. Секретный есть к тебе разговор. – Удручённая дева поднимается в повозку, утирает частые слёзы. Повозка трогается, дабы навсегда увезти Лаодику из родного города.
Глава 5. Напутствия
Евкратид
Повозка тронулась, городские ворота остались позади. В большой повозке трём взрослым людям тесно, половина пространства занята сундуками.
Меридарх трогает один из сундуков, обращается к дочери:
– Я перебрал без тебя приданое. Ты недосчитаешься многих привычных вещей. Вместо милых безделиц уложил имущество родовое, необходимое тебе в Кангюе.
– Отец, почему бы мне самой не распорядиться моим собственным приданным? – В тон вопроса вложена жгучая обида.
– Движет мной забота о тебе. Опыт меридарха передаю тебе. Поговорим же, дочь, не о скромных утратах девичьего имущества – его тебе восполнит с лихвой твой жених, – а о том тайном знании, что тебе действительно пригодится в далёком краю.
