Само собой, танцевали не только танго, но и фокстрот, чарльстон. После энергичного и развесёлого танца блэк-боттом, исполненного всей компанией, Марта взмолилась:
– Ой не могу больше! Пётр Антонович, не составите мне компанию на свежем воздухе?
– Сочту за честь, Ваше Величество, – галантно поклонился Анджан. – Роскошный балкон этого дворца к вашим услугам.
Марта положила свою ладонь на вытянутую в её сторону руку и гордо вскинув голову, направилась через свою спальню на массивный балкон, всей своей массой нависающий с третьего этажа на улицу Альмогарвес. Тёплая осенняя ночь легла на улицы приморского мегаполиса. Город ещё не бомбили, поэтому ночные фонари щедро освещали широкие улицы и проспекты. До комендантского часа оставалось ещё два часа, поэтому из всех ресторанчиков, таверн и кабачков всё ещё доносились музыка, смех и гомон посетителей.
– Пётр Антонович, а вы будете меня ждать? – спросила Марта, повернув к Анджану своё очаровательное личико и рассмеялась.
– Почему вы смеётесь, Марта Карловна, – поинтересовался удивлённый Пётр.
– Я много раз видела в фильмах, снятых в вашем мире сцены прощания молодых людей перед отправкой на фронт, но там обычно парни просили у подруг дождаться их с войны. А у нас всё, наоборот.
– Я не буду вас ждать, Марта Карловна, – заявил Анджан.
– Ах! – Марта даже задохнулась то ли от возмущения, то ли от обиды и широко распахнула свои изумрудные глаза.
– Я буду часто навещать вас, – продолжил Пётр после небольшой паузы, – Я возглавил службу доставки продукции нашей компании на военные медицинские склады и в военные госпитали, в том числе прифронтовые. Так что я смогу часто навещать Ваше Величество в тех местах, где будет квартироваться ваш отряд.
– Правда? – прошептала Марта, ещё не пришедшая в себя после предыдущей фразы парня.
– Правда, Моя Королева. – заверил Анджан.
– А вы действительно считаете меня своей? – Берг заглянула в глаза Петра.
– Ну конечно, – уверил Анджан. – Мы же друзья и знаем друг друга целую вечность.
– Тогда мы с вами вечные преступники! – заявила Марта.
– Как это? – опешил парень.
– В Барселоне законодательно запрещено выкать и обращаться к собеседнику по имени-отчеству. Мы теперь все товарищи и должны говорить «ты» друг к другу. Так что извольте. Изволь говорить мне «ты» и называть меня Мартой.
Она опять засмеялась и кокетливо добавила:
– Я разрешаю называть меня на ушко «моя Королева». Нет, лучше, «моя Марточка».
– Слушаюсь, моя Королева Марточка, – задорно вымолвил Анджан, припал поцелуем к её протянутой руке и замер в этой позе.
Марта положила свободную руку на голову парня и принялась нежно её гладить. Пётр оторвался от пахнущей нежным кремом девичьей ладошки и посмотрел в лицо подруги. Марта прикрыла глаза и призывно, но неумело вытянула вперёд свои губки. Анджан больше не мог сдерживать себя и припал к соблазнительным выпуклостям девичьего рта. Марта обвила его шею руками и прижалась всем телом. Её губы, мягкие и податливые, отвечали на поцелуй неумело, но страстно. Пётр почувствовал, что его голова закружилась как у юного гимназиста, впервые ощутившего вкус девичьего поцелуя. Но волна страсти, бешеным потоком нахлынувшая на него, наоборот, вызвала быстрое отрезвление.
– Какой стыд! – вымолвила девушка, когда они разомкнули уста. – Мне почти двадцать лет, а я совсем не умею целоваться. Ты должен меня научить.
В это время в дверь спальни постучали.
– Да! Да! Войдите, – крикнула Марта.
– Дверь отворилась. В комнату вошла Ольга и стала озираться вокруг в поисках Петра и Марты.
– Оленька, мы на балконе, – подала голос Берг.
– Мы уже начали волноваться, – как бы извиняясь промолвила вошедшая. – Мы было подумали, что вы пошли гулять в город и пропали.
– Мы целы-целёхоньки и никуда не уходили, – заверила Марта.
– Тогда прошли к нам. – попросила Головина-Берг. – Сейчас будет горячее.
– Уже идём, – заверила Берг и обратилась к Анджану, – ты иди, я через минутку буду.
Услышав «ты», Ольга удивлённо выгнула брови, но промолчала и вышла из спальни в сопровождении Петра. В своём тесном кругу они всегда обращались друг к другу на "вы" и по имени и отчеству.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Чтобы иметь возможность свободно перемещаться по Республиканской Испании, Петру также пришлось записаться добровольцем на военную службу. Памятуя о том, что как на П.О.У.М., компартию троцкистского толка, так и на СNT, анархистов-синдикаталистов в 1937 году обрушаться репрессии со стороны своих же республиканских властей, Анджан подал заявление на службу в «нейтральной» республиканской армии, которая находилась в стадии создания. Как и Роберту Бергу, Петру присвоили воинское звание альферес (младший лейтенант**). Ему выписали универсальный пропуск для посещения военных госпиталей как в тылу, так и на линии фронта для снабжения этих лечебных заведений лекарственными препаратами, производимые компанией Анджана и Козырева.
Анджан отогнал в автомастерскую пикапчик марки Ситроен, принадлежащий их фирме, чтобы перекрасить в зелёный цвет, а на крыше и по бокам нарисовать красные кресты и полумесяцы. На этой машине он разъезжал по городам и весям Каталонии, Арагона и Валенсии, развозя продукцию «Каталонская фармацевтическая лаборатория» по госпиталям.
В предместьях и окраинах города на многочисленных баррикадах, организованных в основном анархистами, его тормозили милиционеры, разодетые в отрепье невероятного вида, шумливые и почти всегда навеселе. Эти посты контролировали проезжающих по-разному: одни недоброжелательно, придирчиво и нахально, другие с чисто испанской любезностью и добродушием, всегда заканчивая осмотр восторженными выкриками и пожатием рук узнав, что машина направляется на фронт с медикаментами. Петра не оставляла мысль, что проверяющих мало заботила эффективность контроля. Движущей силой досмотра являлось банальное любопытство: кто ездит в машинах, что за люди, что везут. Им интересно было поболтать с проезжающими и постращать (как без этого), пользуясь властью или просто подразнить.
За городом патрули становились всё реже и разительно отличались от барселонских. В основном, это посты при въезде и выезде из деревень. Плечистые люди с коричневыми от палящего солнца лицами, молодые и пожилые каталонские или арагонские крестьяне в чёрных блузах и чёрных беретах, в полотняных туфлях на босу ногу спокойно и с достоинством показывали машине остановиться и предъявить документы. Получив в руки пачки всевозможных мандатов и удостоверений, землепашцы, призванные в ополчение от сохи, в большинстве своём не умели ни читать, ни писать. Они долго вертят в руках проездные документы и обычно возвращают их со скромной, порой смущённой улыбкой. Они, как правило, доброжелательны и вежливы и охотно указывают дорогу. Видя намалёванные по бокам и на задней двери красные кресты, они не просит предъявить груз к осмотру. Стражи лишь уважительно цокают и обращаются к Петру и его постоянному спутнику Хорди Хименесу, фармацевту из Барселоны, почтительно «сеньор медико».
Если рядом с каталонской стражей стоят женщины, то они ни за что не отпустят «уважаемых врачей», не угостив их прохладной водой, домашним лимонадом или местным вином.
Вначале, его машину тормозили на каждом посту на окраинах Барселоны и по пути в пункт назначения и проверяли документы и груз, но потом их машина настолько примелькалась, что шлагбаум (если такой имелся) поднимали загодя и пропускали машину беспрепятственно, лишь одобрительно похлопывая по металлической обшивке пикапа.
От Барселоны до Лериды вело отличное асфальтированное шоссе даже по меркам XXI века. Дорога очень оживлена. Мчатся на сумасшедшей скорости грузовики, автобусы, лимузины с бойцами, грузами и со штатской публикой. В первые дни после мятежа в барселонские гаражи ринулась толпа автомобильных любителей; все объявили себя шоферами, а шофером в Испании считается только тот, кто ездит не менее чем со скоростью сто километров в час.
Впечатление от трассы портили разбитые автомобили, валяющиеся на обочинах и откосах по обе стороны дороги – жертвы столкновений или неумелой езды на бешеной скорости.
Граница между Каталонией и Арагоном – это граница не только между двумя провинциями, но и между двумя мирами. Каталонские многоцветные краски сменились однообразной раскаленной песчаной равниной, сухостью, пылью, пустынным безлюдьем.
Если в Каталонии все вокруг зелено. Виноградники, огороды, сады – каждый клочок земли любовно возделан. Деревни, похожие на города. Прогуливаются нарядные девушки, то в Арагоне всё сразу меняется. Рыжие камни, пустыня. Редко увидишь несколько пыльных оливковых деревьев. Вот едет верхом на осле семья – отец, мать, девочка. Среди камней уныло трясет головой коза, разыскивая сожженную солнцем травинку. Деревни стоят на горах, как крепости, далеко одна от другой. Дома цвета камня, они повернуты глухими стенами к дороге и кажутся нежилыми. Кое-где обработанные поля.
Возле деревушек в горячий полдень крестьяне не раз останавливали мою машину с вопросом: «Нет ли у тебя глотка воды?» Жители приносят воду издалека. Для жителя богатой и жизнерадостной Каталонии попасть в Арагон равносильно очутиться на неизвестном материке.
Первое время Пётр и его спутник долго путались в местных грунтовых дорожках, от чего машина мгновенно покрывалась мучнистой известковой пылью. В большинстве случаев эти грунтовки шли параллельно линии фронта, и была опасность вместо своих, попасть в расположение мятежников.
Каждый раз, приезжая на Арагонский фронт, Пётр неизменно навещал центурию, в которой санитаром служила Марта Берг. Подразделения народной милиции П.О.У.М. «Kолонна Ленин», чей штаб расквартировали в селе Алькубьерре, занимали позиции в одноимённой горной гряде. Он оставлял машину и груз на попечении Хорди Хименеса, а сам верхом на муле, загруженным в добавок упакованными в тюки продуктами, медикаментами и сменной одежды для Берг, поднимался на её позицию.
Марта на фронт попала в начале ноября после трёхмесячных курсов военных санитаров. Вся героическая романтика напрочь улетучилась из головы девушки через неделю пребывания в окопах. Во время не частых свиданий с Петром, она неизменно жаловалась на ужасный холод (сказывалась близость Пиренейских гор), преследовавший её днём и ночью, а также на грязь и антисанитарию, царившую в окопах.
Продукты, воду и боеприпасы доставляли на ослах и мулах по узкой тропе, ведущей из села на позицию. Жаловалась, что каждому бойцу выдавали чуть больше литра и, официально, только для питья. Поэтому все постоянно ходили грязными. Девушкам с большим трудом удавалось ежедневно выкраивать небольшую толику воды для умывания и личной гигиены.
Позиция, которую занимала их сотня, находилась на подковообразном плоском холме с очень крутыми склонами, теряющимися в глубоких оврагах. Высота продувалась всеми ветрами и лишь вырытые в холме окопы, больше похожие на крысиные норы и парочка крытых укрытий кое как спасали от пронизывающих до костей волн холода. Топливо для кухни также привозили из долины и бойцы, свободные от караула, постоянно ошивались возле кухни в надежде хоть немного ухватить спасительного тепла от единственного на позиции очага. На холме росли лишь низкорослые кустарники и вереск, и разводить костёр оказалось не из чего. Бойцам их сентурии приходилось под вражеским обстрелом осуществлять вылазки за тростником, росшим на самой вершине влево от их позиции. Это сухое топливо великолепно горело и давало много тепла.
Марта рассказала о том ужасе, охватившей её в первые минуты после прибытия в укреплённый пункт: тошнотворная, приторная вонь. Месяцами гнилые хлебные корки, овощные очистки и пустых консервные банки сваливались недалеко от позиций. Эта вонь, усиленная человеческими экскрементами, усеивавшими всё вокруг, которая преследовала везде, в любой точке их холма.
