У меня карантин, пока я не “забуду” правду. Я здесь впервые, но старшие девочки иногда попадали, потом выходили, и у них действительно “стиралась” память.
За три дня без еды и воды на холодном полу все плохое просто улетучивается из юной головы, что и надо нашим воспитателям.
***
Владлен хотел разрядки и трахаться всю ночь. Удачно заключенный договор, бизнес в деле, заводы работают, люди-роботы-рабы работают. Все как его любимые швейцарские часы. Отлажено, качественно, и до тошноты скучно.
Деньги приедаются. Шмотки, люди, маски надоедают очень быстро. Когда живешь с пеленок с золотой ложкой во рту все кажется пресным и невкусным. Он никогда не голодал. Он никогда не знал слова “нет” в своей жизни, и каким же было его удивление, когда вместо элитной суки в постель на день рождение он получил “это”.
Оно всхлипывало и что-то лепетало в темноте, тогда как Рахманов не понимал, какого черта эта шлюха еще ему не сосала, стоя на коленях. Она тянула. Слишком сильно даже для неопытной. Опытом там и не пахло, Владлен знал эту систему до дыр, и Виталина никогда не предлагала дерьма, и это обратило его внимание. На незваную гостью.
Наряжена как капуста в несколько слоев тряпок. Это что-то почему-то начало икать, и включив свет Рахманов просто охренел. Не шлюха, либо замаскированная так, что не прикопаешься. Какое-то животное, зверек бесхозный ободранный.
Девчонка. Мелкая даже для дворовой шалавы. Она смотрела на него во все глаза и ревела. Подарок был испорчен, у Рахманова упал даже не успев встать, но впечатление она произвела.
Семнадцать. Она не выглядела на семнадцать. На четырнадцать, максимум. Слишком худощавая, губы еще детские, глаза большие, но взгляд овечки. Владлену стало противно. Уже работает. Шлюха молодая, но он таких не любил. Они ничего не умеют, а удивить его в постели было уже нечем.
Владлен пресытился легким сексом. Также, как и красная икра его доступность по щелчку пальцев быстро перестает быть чем-то лакомым и желанным. Он наелся, и хотел чего-то необычного. Он искал это что-то, но никак не находил. Виталина искала все тщательнее, ведь мало кто в стране платил столько, сколько платил Владлен.
Нечто мелкое и зареванное, с длинными русыми волосами и большими голубыми глазами это чудо тряслось как заяц перед олигархом, но еще что-то возникало. Если это шутка, то не смешная, ошибка, накладка, напутали адрес или просто хотели подложить ему хилого подростка в постель.
Спустя час Жанна все же приехала, а значит, не Леший такой подарок ему устроил. К чертям, неважно. Желание трахаться пропало резко. Жанна старалась, сосала, аж слюни текли по большой груди, но у Владлена даже не встал.
Разболелась голова, он выпил две рюмки коньяка. Жанна танцевала голая до утра, пока олигарх пил. Отработала, пока Рахманов сидел и смотрел на нее, вспоминая голубые глазища зверька.
Начало светать, Владлен машинально взглянул на часы, которых не оказалось на руке. На комоде их тоже не оказалось.
Кто посмел? Жанна? Нет. Выебет так, что мало не покажется. Больше никого в доме ночью не было.
В руке олигарха хрустнул бокал, коньяк пролился на пол, а в ладони застряло стекло дорогого французского хрусталя. Сука-оборванка из детдома.
Глава 4
На самом деле управлять детьми просто. Достаточно лишить их еды, воды, тепла и припугнуть на всякий случай, что оставят без крыши над головой, что выгонят. Те из нас, у кого совсем нет никого из родственников, как я например, рисковать не станут, потому что знают, что иметь такой дом лучше, чем никакой, и на улице каждого из нас ждет голодная холодная смерть. Это если повезет. А нет, так и что хуже может случиться. Особенно с девочками, но об этом думать вообще не хочется.
Конечно, так было не всегда. Этот черный “бизнес” со свиданиями появился вместе с изменением персонала. До Лидии Ивановны и Риммы здесь работали Надежда Львовна и Паулина Алексеевна. Они ушли на пенсию семь лет назад.
Они были нашей семьей или чем-то очень похожим на нее. Добрые, чуткие, вежливые, заботливые. Надежда Львовна даже приносила нам теплые домашние пирожки с яблоком и корицей. Я обожала эти пирожки не потому, что они были дико вкусными, а потому, что они пахли настоящим домом. Чем-то священным и особенным, чего никогда не было в моей жизни.
Я сильно плакала, когда они уходили. Я так не ревела даже тогда, когда удочеряли моих подруг еще в детстве, а меня нет. Не знаю почему, я просто всегда была частью детдома и обычно пряталась, когда приходили тети и дяди “выбирать” себе ребенка. Мне это казалось унизительным, и я их боялась. Я не высовывалась особо, не лезла к ним в руки, не просила забрать с собой. Они были чужими людьми, и играть для них роль хорошего послушного щенка меня как-то не радовало. Наверное, я действительно как чучело выгляжу, потому меня и не взяли в семью.
Не очень высокая, худая с выпирающими ключицами и большими глазами. Последние два года только чуть форму приобрела, до того вообще доска-доской была. Теперь же есть у меня маленькая стоячая грудь и попа. Плоский живот и ноги худые, по моему, слишком даже худые.
Волосы непослушные длинные я не обстригаю. Мне нравится, и я не чучело никакое. В зеркале я себе нравлюсь. Мальчишкам с детдома тоже, хоть мне не до отношений. Я хочу быстрее доучится и свалить отсюда. Я хочу пожить своей жизнью вне стен детдома, хоть и слабо представляю, чем буду заниматься после выпуска.
Хотела стать ветеринаром, потому что люблю животных. Правда, у меня никогда не было ни щенка, ни кошки, даже хомяка или рыбки, но я видела их на картинках и у домашних детей. Они радовались, таща с собой щенка на поводке, держа маму за руку и грызя мороженое. У меня не было ни первого, ни второго, ни третьего.
Я жадно смотрела на них через забор, а потом отворачивалась и скрывались в стенах детдома. Завидовала ли я домашним детям, у которых есть все? Да. Безумно. Мы все завидовали тепличным деткам, ведь им не надо было выпрашивать лишнюю порцию ужина у поварихи, которая всегда забирала остатки домой, чтобы детдомовские случайно не объелись.
– Лидия Ивановна, пожалуйста, выпустите!
Скребусь в дверь, я знаю, что она там. Не слышала ее шуршащих шагов. Ей нравится. Утка ждет, когда я буду умолять, когда я сломаюсь и начну плакать. В изоляторе темно и жутко, свет не включается специально. Такой себе дополнительный прием от воспитательницы, чтобы дети лучше поняли свою вину.
– Через три дня попробуем еще раз, и смотри мне, на этот раз без выкрутасов! А пока посиди и подумай над своим поведением, Зайцева. Думаю, Таисия будет поумнее. Вот не хотела ее брать, а придется! Из-за тебя!
– Нет, нет, не надо!
На мои мольбы никто не отвечает, утка уходит, а я опускаюсь на пол под дверью, вытирая слезы. Мне не столько обидно за себя, как за Таську, потому что она еще совсем наивный ребенок и верит в чудеса. Молитву читает перед сном, она точно не готова.
Ломать такую Лидии Ивановне доставит особое удовольствие, и мне становится страшно за Таську, потому что она очень красивая. Как куколка фарфоровая с густыми кудрями и большими глазами, и мне жутко подумать о том, что ее может выкупить на ночь какой-то извращенец с полными денег карманами.
***
Я просыпаюсь на том же холодном полу. Мои вещи еще влажные, но сухих никто не принес. В изоляторе холодно, когда я выдыхаю идет пар изо рта, на улице резко похолодало, и теперь предательский кашель то и дело вырывается из горла.
Я чувствую, как начинаю заболевать, но всячески пытаюсь этого избежать, растирая себе ладони и ступни, свои мокрые от дождя кроссовки сбрасываю также, как и носки.
Мне нельзя замерзнуть, а выпускать меня отсюда никто не станет раньше трех суток. Это вторые, и я не знаю, доживу ли так до третьих, если говорить по правде.
Очень хочется пить, хотя бы каплю воды, но я понимаю, что это гиблое дело. Лидия Ивановна хоть уже и ушла, на вечернюю смену заступила Римма. Такая же гнилая внутри, хоть и моложе.
Им плевать на нас, и если “угодных” бабочек они еще берегут, то неугодных, как я быстро списывают. Они не боятся милицию и всяких там проверок. Уже повзрослев я поняла, что их кто-то покрывает. Супруг Лидии Ивановны какой-то там высокопоставленный мент, так что мои угрозы обратиться в милицию не более, чем наивная пустышка, в которую не верю ни я, ни сама Лидия Ивановна.
Я просыпаюсь ночью от какого-то шуршания под дверью. Поднимаюсь, прокашливаясь. Мне жутко холодно и меня прямо трясет. Приложив руку ко лбу понимаю, что у меня температура. Очень вовремя, Ксюша. Просто молодец, умница! С таким парадом ты не дотянешь даже до выпуска. Так держать.
– Ксюша…
Глухой скребок в дверь повторяется, и я поднимаюсь. Я узнаю ее голос сразу и улыбка озаряет мое лицо. Меня пришли проведать.
– Таська, ты?
– Ну а кто? Я конечно. Ты как…Больно было?
Спрашивает осторожно, а я не хочу Таську пугать. Она как ромашка такая нежная, пугливая, чуть что, сразу в слезы. Даже хуже меня.
– Нет…Тась, иди спать. Уже поздно.
– Я не могу уснуть. Мне страшно. Скажи, что там было? Мужчина…какой он был? Он тебя бил?
Таська на год младше, и она домашняя. Этим все сказано. Ее родители были какими-то шишками, она не знала голода, и поначалу даже ревела от громкого голоса надзирательниц. Мне ее жаль, она совсем не приспособлена для такой жизни.
– Тась, меня никто не тронул. Все обошлось, только не говори никому.
– Не скажу. Ксюш, я…я пришла попрощаться.
– Что? В смысле?! Таська, что удумала? Не смей мне тут нюни разводить! Ты слышишь? Все нормально будет!
– Я слышала разговор Риммы и Лидии Ивановны. Они обо мне говорили, а потом видела свою анкету у нее на столе и фото какого-то жирдяя со свиным лицом. Ему лет шестьдесят, наверное. Ксюш, я следующая. Он заберет меня через два дня. Там дата была. Я не стану бабочкой. Слышишь?! Не стану!
Поджимаю губы. Хочется сказать, что она напутала, но я сама знаю, что это правда.
– Тась, ну куда ты пойдешь? Зима на носу, уже морозы начались. Я сама боюсь сбегать, а ты тем более, мы никому и здесь то не нужны, а за пределами так наверняка. Ты не выживешь.
– Выживу, а нет, так стану солнечным зайчиком! Помнишь, мы пускали зеркалами? Я буду так свободна! Я больше не могу здесь, Ксюш. Это какой-то ад, а не детский дом.
Слезы наворачиваются на глаза. Зайчики, было дело. Пускали, когда было солнечно. Про ад думать не хотелось.
– Помню. Все я помню, Тась.
– Прощай, Ксюша. Прости, что ничем не могу тебе помочь.
– Прощай, Тася…
Опираюсь о дверь, становится дико жарко. Поднимаю взгляд на синее-синее ночное небо, и почему-то вспоминаются глаза того мужчины из замка. Олигарх. У него тоже очень синие глаза, холодные, как айсберги.
Владлен.
Влад-лен.
Его имя перекатывается у меня на языке.
Я касаюсь пальцами спрятанных украденных часов на запястье. Они слишком велики для меня и висят на моей руке, как что-то инородное, но безумно красивое.
Мне не нужны по сути эти часы, но они мне очень понравились, и я захотела что-то взять от него. Чтобы позлить его, чтобы отплатить за “чучело”, которым он меня обозвал.
У этого олигарха крупная рука, подумала я. Моя будет намного тоньше.
***
– Поднимайся, живо!
Утром меня грубо отрывают от пола, выводят из изолятора. Мне плохо, я совсем разболелась, но все еще не понимаю, почему так рано. Трех суток еще не прошло. Ориентировалась по красивым часам олигарха, которые все это время были на моей руке.
– Зачем так рано?! Хочешь, чтобы все увидели, что такое сходит с рук?
Голос Лидии Ивановны звенит над ухом. Я опираюсь о стену спиной, чтобы не упасть от слабости. Облизываю пересохшие губы, не очень радует быть неугодной утке, но и сдаваться так просто я не стану, и на колени падать, умоляя ее о теплой чашке чая тоже не собираюсь.
– Она заболела! Окочуриться еще, не приведи Господи, а нам потом снова доказывай, что да как! У нее жар, смотри, никакая уже просто. Медсестру надо вызывать. В том изоляторе минусовая температура!
– Сами разбирайтесь, это не мои проблемы, но чтобы к вечеру Зайцева была на ногах! Римма, делай с ней, что хочешь! Павел Николаевич уже аванс передал, он снова звонил, и больше ждать не намерен.
Шипит как змея, схватив Римму под руку.
Их товар разболелся, вот они и бесятся, а это уже меня радует.
Глава 5
– Лида, да она же простуженная, ты что, не видишь? Замени на другую девочку. У тебя же все там уже налажено.
– Нет, он хочет именно Ксюшу, и он ее получит, а ты пасть свою закрой! Я достаточно тебе плачу.
Они не выбирали выражений думая, что я в отключке уже, но я все слышала. Просто не было сил подняться и открыть глаза. Голова гудела, то и дело горло подпирал кашель.
Римма взяла меня под руку и отвела к медсестре. Мне дали горсть каких-то таблеток и теплой воды. Я выпила, после чего Римма отправила меня в душ и когда я вымылась, дала чистую сухую одежду.
Я была в отдельной комнате, не в нашей общей, меня словно отделили от других девочек. В коридорах было тихо, и как я не старалась взглядом найти Таську, ее не было. Я уже не сомневалась, что она сбежала, и вот-вот из-за этого поднимут шум.
Так и случилось. Таську кинулись искать перед ужином, ее не было и конечно, никто ничего не видел. Я же мысленно пожелала ей удачи. Она была самой слабой и хрупкой из нас, удача ей точно пригодиться.
Чисто для вида вызвали ментов, опрашивали всех, но меня не трогали. Римма караулила меня особенно тщательно, чтобы я чего лишнего не взболтнула обрюзглому лысеющему милиционеру. Я держала язык за зубами, да и толку. Муж Лидии Ивановны все равно их отмоет вдруг чего. На них не было управы. они сами были для нас законом.
Потемнело быстро, я только и успела поесть, а после Римма помогла мне расчесать волосы и велела снова переодеться. Тонкие колготки и короткая юбка в красную клетку, белая тоненькая блузка.
Вещи были не моими, варианта отказа не было, и у меня слезы отчаяния навернулись на глаза. Тупик и беспомощность, хоть в петлю лезь, честное слово. В этот раз мне не повезет. Они нарядили меня, как маленькую куколку. Специально. Лидия Ивановна очень хотела, чтобы я понравилась Павлу Николаевичу, которого я даже в глаза не видела.
– А это что такое?! Боже…Дай сюда!
С руки больно сдирают часы. Те самые, которые я стащила у того олигарха. Не ради денег, а просто…сама не знаю, почему. Они мне понравились, и я хотела насолить ему за его обидное “чучело” в мою сторону.
– Не трогайте, это мое!
– Стащила небось! Я думала, ты не воруешь. Господи…они же фирменные! Швейцарские. Они стоят баснословных денег. Откуда?
Ее глазенки округляются, и Римма крутит эти часы на свету, как что-то драгоценное, а после быстро засовывает их себе глубоко в карман.
– Верните.
– Закрой рот, не то Лидии Ивановне расскажу, что ты клиента обворовала! Она шкуру с тебя спустит за такое. Изолятор тебе сказкой покажется! Идем.
Меня снова забирает какая-то машина, но водитель другой. Я не ела два дня до этого, поэтому слабо соображаю, и практически не запоминаю дорогу. Помню только, что за город снова выезжаем, тени деревьев мелькают за окном, а я руками себя обхватываю, стараясь согреться. Кажется, действие таблеток уже прошло, и меня снова дико морозит, трясет, как зайчишку в этой тонкой блузке в конце ноября.
Я засыпаю по пути, не выдерживаю температуры. Кажется, чувство самосохранения просто отказывается на меня сегодня работать. Прихожу в себя от грубого тормошения по плечу. Водитель.
– Выходи. Приеду утром. Будешь ждать. Сама не иди! Довезу, откуда взял. И это…не бузи перед ним. Будь спокойной.
– Почему?
– Не хочу по больницам с тобой тягаться потом.
