Все проголосовали "за".
Берия под пистолетами сидел неподвижно. У меня в руке был трофейный вальтер. Я действительно отлично стрелял, и в этот момент рука моя не дрогнула бы.
После слов Маленкова Жуков скомандовал:
– Встать! Следовать за нами.
Видимо, все, что происходило, сначала не могло дойти до сознания всесильного Берии. Но довольно скоро он пришел в себя, отлично поняв, что безысходность ситуации может изменить только он. Его оторвали от реальной власти, реальной силы – всего лишь на несколько метров. На те, что до ближайшего телефона, до ближайшего часового…
Под конвоем шестерки военных Берия прошел через дверь за спиной Маленкова, через комнату с картами, схемами, документами – в комнату отдыха. Как сказал И.Г. Зуб, сколько раз с тех пор ему приходилось бывать у Кремля, столько раз он непременно искал глазами окна этой комнаты. Многие часы они просидели там с Берией в высочайшем напряжении, прекрасно понимая, как из-за какой-то случайности в мгновение ока может измениться ситуация, понимая, как еще силен и опасен их "подопечный».
Так вот, по пути в комнату отдыха Берия обрел присутствие духа. И, войдя в нее, сделал первую попытку овладеть ситуацией.
– Прошу садиться, товарищи, – сказал он сопровождавшим приветливым, но хозяйским голосом, надеясь на растерянность людей, на привычку видеть в нем повелителя судеб.
– Молчать! – мгновенно отреагировал Жуков. – Не вы здесь командующий.
Через некоторое время Берия запросился в туалет. Безусловно, ему прекрасно было известно все устройство помещений, он искал возможности действий, вплоть до вызова огня на себя, пока в Кремле оставалась прежняя охрана.
Иван Григорьевич вспомнил, как в свою бытность директором средней школы он разговаривал с приятелем, служившим в милиции. Чтобы опасный преступник в ненадежной обстановке не мог убежать, у него срезали с брюк все пуговицы. Вот так поступили и с Берией. Передвигаться теперь он мог, только придерживая обеими руками брюки, а это лишало его внезапности действий.
Зубу как начальнику политуправления, хорошо знавшему людей, было предложено составить список пятидесяти надежных генералов и офицеров ПВО. Под видом того, что эти люди приглашены на совещание, их доставили в Кремль. Затем была произведена смена караулов, охраны. Прошло это гладко. И когда Берию вывозили из Кремля (наконец-то и навсегда), на воротах уже стояли офицеры ПВО.
Выезд был назначен на самое темное время короткой и светлой июньской ночи. За эти часы ожидания всех их дважды кормили в кабинете заседаний. Официанты накрывали стол, приготавливали все – и уходили. Единственными, кто видел Берию в окружении шестерки в Кремле, оставались участники заседания Президиума ЦК.
Внешне Берия вел себя спокойно. Выводя его ночью, оружие спрятали в карманы. В большой правительственной машине разместились все. Жуков не поехал. Его последнее указание было – при попытке к бегству – стрелять. И более в группе ареста Георгий Константинович не появлялся.
Нетрудно представить, как важно было до определенного времени сохранить операцию в тайне. Поэтому, как и что будет далее происходить – едва ли знал кто-то из группы, сидевшей в автомобиле. Машина выехала из Кремля через Спасские ворота, взяв курс в Лефортово. Никак не мог предположить Берия, что его первым местом изоляции станет всего лишь гарнизонная гауптвахта, освобожденная для такой цели от арестованных военнослужащих. Вряд ли могли бы подумать об этом и верные Берии люди. В одной из камер Берия провел неделю. Затем так же скрытно он был перемещен в подземное помещение штаба Московского военного округа.
Оно находилось под яблоневым садом – двухэтажное сооружение с залом заседаний, с кабинетами. Потом уже, на суде, Берия заметил, что он даже не подозревал о наличии у военных таких помещений в Москве.
После войны здание, видимо, не использовалось. Когда подключили отопление и воду, на нижнем этаже прорвало трубы. Однако скоро все было приведено в порядок. Группа ареста, к которой затем был подключен и генерал-лейтенант А. Гетман, заняла большой кабинет. Для содержания Берии отвели отдельною комнату. Главной задачей перед шестеркой во главе с Москаленко по-прежнему оставалось: не допустить побега Берии и оберегать его жизнь.
На следующий день после ареста в Лефортово приехал первый заместитель министра внутренних дел генерал-полковник И.А. Серов. Москаленко поручил Зубу встретить его у ворот, если имеет при себе оружие – попросить сдать.
Вдвоем с офицером ПВО из охраны гауптвахты Иван Григорьевич вышел к воротам. За ними стояла машина. В машине Серов.
– Откройте ворота, – потребовал он у Зуба.
– Выйдите из машины, потом будем открывать, – ответил ему Иван Григорьевич.
Препирательство продолжалось довольно долго. В конце концов Серов вышел, сдал оружие. После этого Зуб проводил его к Москаленко.
Генерал-полковник сказал, что ему поручено провести допрос арестованного. Приготовили специальную комнату. Москаленко распорядился присутствовать Батицкому и Зубу.
– Что это за люди? – недовольно спросил Серов, увидев их.
– Они будут присутствовать на допросе.
– При посторонних я вести допрос не буду.
– Тогда я не дам вам арестованного.
Спор затянулся.
Кирилл Семенович, видя, что дело осложняется, позвонил Хрущеву и доложил о возникшей ситуации.
– Пусть он подойдет к телефону, – сказал Хрущев.
Разговор был кратким, положив телефонную трубку, Серов, так и не встретившись с арестованным, уехал. После этого никаких посетителей ни в Лефортово, ни в штабе округа не появлялось. Однако один настораживающий случай с Зубом все-таки имел место.
"Как-то, – рассказывал Иван Григорьевич, – я приехал в наш штаб решить некоторые вопросы. Ведь обязанности начальника политуправления округа с меня никто не снимал. Собрался обратно. Машина на месте, а водителя нет. Подождал. Приходит.
– Где был?
– Меня вызывал оперуполномоченный.
– Зачем?
– Спрашивал, где бываете.
Я понял, что кто-то хочет выяснить, где нахожусь, что делаю. Тут же вызвал коменданта штаба по фамилии Хижняк.
– Пригласите ко мне оперуполномоченного.
Ведь как было, боялись этих людей, как огня.
Пришел офицер.
– Ваше удостоверение, пропуск в штаб?
И тут же Хижняку:
– Заберите пропуск у этого человека, и чтобы больше ноги его здесь не было.
Если бы я позволил себе такое полгода назад – был бы мне конец".
Большой охотник за подводными лодками, которым командовал гвардии капитан-лейтенант Виталий Зуб (старший сын Ивана Григорьевича), находился в базе. Один из дней начала июля Виталию Ивановичу запомнился особенно. В 6.10 утра раздался стук в дверь каюты, затем просунулась голова радиста.
– Товарищ командир, Берия – враг народа.
Зуб повернулся на койке.
Ты вчера в увольнении случайно не подгулял?
– Никак нет.
– Ну ясно. И все-таки…
– Товарищ командир, только что по радио передали. В 7 часов будут снова передавать, я вас позову.
– Хорошо, но до этого – никому ни слова!
Командир быстро встал, умылся и к семи часам пришел в радиорубку. Точно, голос диктора зачитывал сообщение об аресте Берии.
Конечно, Виталий Иванович и предположить не мог, что в аресте Берии участвовал его отец. Но дальнейшие события его насторожили и вынудили позвонить в Москву.
Через два дня после сообщения на корабль прибыл капитан-лейтенант – сотрудник особого отдела флота. Зуб его хорошо знал, так как офицер курировал корабли части.
– Я, – сказал капитан-лейтенант, – поживу у вас недельку.
Командир пригласил гостя в кают-компанию. Там разговор, естественно, об аресте Берии. И тут капитан-лейтенант начал говорить такое, что все офицеры насторожились. Мол, при Берии их органы находились на высоте, а теперь не пойми что…
Командир сразу попытался перевести беседу в другое русло, а потом пригласил капитан-лейтенанта к себе в каюту.
– Ваше поведение мне непонятно. Прекратите такие разговоры, иначе я вынужден буду сообщить в штаб флота.
– А что я такого сказал?
– Берия арестован, ему предъявлены очень серьезные обвинения, так можно ли его восхвалять?
Офицер помолчал, а назавтра опять такой же разговор в кают-компании.
Виталий Иванович решил позвонить отцу. Порученец Мартынов ответил:
– Иван Григорьевич в командировке. Ты, кажется, собираешься в отпуск. Приедешь, все узнаешь.
Тогда Зуб объяснил, что у него за вопрос. Порученец назвал телефон, по которому рекомендовал звонить вечером.
Отец выслушал спокойно, посоветовал ничего не предпринимать. На следующий день капитан-лейтенант покинул корабль. И больше Виталий Иванович его никогда не видел.
Потом уже в Москве они с отцом пришли к выводу, что визит этот не был случайным, и, может быть, капитан-лейтенант намеревался получить от Зуба-младшего какие-то сведения об отце.
10 июля 1953 года в "Правде" было опубликовано информационное сообщение:
"На днях состоялся Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
Пленум ЦК КПСС, заслушав и обсудив доклад Президиума ЦК – тов. Маленкова Г.М. о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л.П. Берия, направленных на подрыв Советского государства в интересах иностранного капитала и выразившихся в вероломных попытках поставить Министерство внутренних дел СССР над Правительством и Коммунистической партией Советского Союза, принял решение – вывести Л.П. Берия из состава ЦК КПСС и исключить его из рядов Коммунистической партии Советского Союза, как врага Коммунистической партии и советского народа".
Пока обвинения Берии сводились прежде всего к его политическому авантюризму, буржуазному перерождению, антипартийным и антигосударственным действиям.
Дней через десять после ареста началось официальное следствие по делу Берии, вести которое было поручено Р.А. Руденко, в то время прокурору УССР. Иван Григорьевич Зуб присутствовал на всех допросах, длившихся до декабря и вылившихся в пятьдесят с лишним томов.
Вначале Берия заявил, что ни в чем не виноват и ничего показывать не будет. Требовал его отпустить. И постоянно держал охрану в напряжении. Однажды, когда полковник принес ему еду, Берия запустил в него табурет. Офицер поспешил в кабинет Москаленко, где в это время находились Батицкий с Зубом. Кирилл Семенович с присущим ему чувством юмора сказал:
– Павел Федорович, берите Ивана Григорьевича и наведите порядок, а если будет неустойка, зовите меня на помощь.
Берия попросил перо и бумагу, решил написать письмо Маленкову, с которым прежде у него были приятельские отношения. Писал в присутствии Зуба, и тот практически дословно запомнил это послание.
"Здравствуй, Жора! Я сейчас нахожусь в таком нелепом положении. Я прошу тебя освободить меня и иметь в виду, что в сейфе у меня двенадцать комплектов дамского туалетного белья и денег целая куча. Это деньги, которые я выиграл по займам…"
Продолжая уклоняться от показаний, Берия объявил голодовку, отказывался от пищи одиннадцать дней. При его здоровье и комплекции – это не очень ему повредило. Недаром он много раз требовал, чтобы ему привели женщину.
На одном из допросов Руденко показал Берии документ и спросил:
– Это ваша подпись?
Берия смотрел, смотрел, наконец вымолвил:
– Моя.
После этого он начал давать показания.
Когда наконец следствие было завершено, Берия должен был все записи от начала до конца прочитать и на каждой странице расписаться. Он начал читать и бросил:
– Не могу!
Да, жертвы Берии не раз отказывались от своих показаний, вытянутых у них шантажом, силой, угрозами. Признания вины подследственным и чьего-нибудь доноса бывало достаточно, чтобы превратить человека в "лагерную пыль". Но в данном случае следствие велось совсем по иным принципам.
Берия начал давать показания, когда ему был предъявлен документ – прямая улика. Только под воздействием улик он становился разговорчивым. И хоть в период следствия приверженцы Берии стремились сделать многое, чтобы замести следы, не допустить дальнейших разоблачений преступлений этого человека, а заодно и своих, в свидетельских показаниях не было недостатка. Только о насильственном сожительстве с ним показали десятки женщин.
… Виталий Иванович Зуб рассказывал, как, гуляя по Москве, специально ходил смотреть на выезды по утрам Берии. Жил тот в доме у площади Восстания. Ехал в Кремль по Садовой-Кудринской, затем поворачивал на улицу Горького. Летом ездил в открытой машине, рядом с водителем. Сзади сидел кто-то из охраны. Он вел себя спокойно и уверенно – ничего не боялся. Может быть оттого, что был уверен – его боятся все. Охота на людей из своих интересов, в том числе самых низменных, стала его страстью.
Приходилось ли людям, которые в те дни находились рядом с Берией, беседовать с ним? Да, приходилось. В том числе и Зубу. Примечательно, что на суде Берия сказал слова, которых от него никак не ожидали и которые он вряд ли рассчитывал использовать в своих интересах, слова благодарности тем, кто в эти дни с ним соприкасался, в частности в адрес Захарова.
Для Берии, который не знал Зуба, Иван Григорьевич был Захаровым.
18 декабря 1953 года начался суд над Берией. Кроме него перед Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР предстали ближайшие "сподвижники" Берии: Л. Влодзимирский, С. Гоглидзе, В. Деканозов, Б. Кобулов, В. Меркулов, П. Мешик.
Возглавлял Специальное судебное присутствие Маршал Советского Союза И.С. Конев.
Суд был закрытый, поэтому кроме представителей группы ареста, посторонних в нем не было. Р.А. Руденко (назначенный 8 августа 1953 года Генеральным прокурором СССР) сидел в зале.
Под зал суда был оборудован кабинет члена военного совета округа. В середине сделали возвышенность. У каждого из подсудимых был персональный наблюдатель. Председатель задавал вопросы, подсудимые отвечали. Сталин на процессе не упоминался, поэтому Берия, ссылаясь на его указания, говорил "инстанция».
Несколько раз Берия, теряя самообладание, начинал твердить, что он ни в чем не виноват, что он всего лишь выполнял требования "инстанции". Но приговор выслушал довольно спокойно. У него было полгода, чтобы понять, что произошло и каким будет искупление грехов.
Как вел себя Берия при расстреле – Иван Григорьевич Зуб не видел. Я спросил у Ивана Григорьевича, но ведь ему, видимо, рассказывали?
