И Михайлин, пропуская куски из своей биографии, быстро начал рассказывать, как его перевели на Северный флот штурманом на тральщик, как во время разгрома "PQ-I7" "Ю-88" сбросил на тральщик четыре бомбы, и корабль, потеряв носовую часть, чудом остался жив. Как был назначен в апреле 1943 года командиром "ТЩ110", а потом откомандировали в Америку получать фрегат. О войне с Японией, высадке десанта в Сейсин и Маока…
Жуков слушал внимательно.
А как давно командуете крейсером?
Четыре года.
За границу ходили?
– В Югославию – нет, в других странах бывал.
– Значит, ходили Босфором. Я очень хочу посмотреть Босфор. Во сколько у нас выход-то?
– В пятнадцать часов.
И здесь Комяхов:
– Георгий Константинович, ну зачем же так рано? Давайте после ужина. Съездим на Байдарские ворота, отдохнем. Если пожелаете, вы ведь охотник хороший, – на охоту сходим…
Комяхова поддержали другие гражданские.
Жуков смотрел, смотрел на них и к Михайлину:
– Ну как, командир?
– Товарищ министр обороны, проливы заказаны нами на определенное время. Завтра, ровно в 10 утра мы должны дать салют наций в честь Турецкой Республики. Значит, и турки к этой церемонии готовятся. Опаздывать нельзя. Если выйдем после ужина, придется идти форсированным ходом. Сожжем много топлива. А танкера с нами не будет.
– Буду в пятнадцать, – поднялся Жуков.
Уходя, Михайлин слышал, как Комяхов, предлагая очередной тост, начал:
– Георгий Константинович, нам всем известно, как любит вас Никита Сергеевич…
На корабле Михайлина у трапа ждали его заместители. Думали, что-то случилось, отменили поход. Командир успокоил: все по плану.
К 15.00 крейсер "Куйбышев" был полностью готов к приему министра и походу.
Сигнальщики доложили, что катер командующего флотом отвалил от Графской пристани, пошел к эсминцам "Бывалый" и "Блестящий", которыми командовали капитаны 3 ранга В. Саакян и Ю. Терещенко. Михайлин дал команду сниматься, и когда катер подошел к крейсеру, тот уже чуть дрейфовал. Церемония встречи прошла безукоризненно. Жуков сразу же решил пройтись по кораблю. Михайлин попросил разрешения убыть на мостик.
Еще ночью погода резко ухудшилась, что не радовало командира. В плохую погоду у всех настроение похуже, да еще неизвестно, как переносит качку Жуков. Уже на подходе к бонам крейсер начал замечать волну. Сильный северо-восточный ветер не облегчал управление кораблем. После гибели линкора "Новороссийск" в бонах стали оставлять очень узкий проход. Не то, чтобы Михайлин нервничал, но отвлекаться ему было некогда. И Георгий Константинович, видимо, чувствуя напряжение командира, молча смотрел, как выходит из бухты корабль. Лишь когда оказались на внешнем рейде, он подошел к командиру.
– А где здесь был командный пункт Петрова и Крылова?
Корабль только что миновал мыс Артиллерийский.
– Вот на этом мысу.
Жуков взял бинокль, долго смотрел.
– Как они могли держаться на этом пятачке?
Пройдя боны, взяли курс на Босфор. Серое, скучное море быстро надоело Жукову.
Проводите меня, где я там размещен.
Как ушел, до ужина не показывался. Но часов в шестнадцать вызвал командира в каюту. Крейсерская качка нехорошая, выматывающая. К ней трудно сразу привыкнуть. Михайлин нашел Жукова стоящим у стола.
– Что это такое? Я хотел немного отдохнуть, а тут все время бегают над головой. Потом все время какие-то команды по динамику: такой-то вахте построиться, такой-то отойти… И не выключается.
– Товарищ министр обороны, прошу меня извинить, – это у нас боевая трансляция, она никогда не выключается. Можно только отсоединить кабель.
– А как же вы? – удивился Жуков.
– Привыкли, не замечаем, слышим только то, что нас касается.
– Отключите.
Михайлин отвинтил фишку. Вернувшись на мостик, приказал старпому капитану 2 ранга В. Серову уложить над флагманской каютой в два ряда маты, матросам по левому борту не бегать, носовой эшелон котлов вывести, чтоб не шумело, не парило.
Потом Жуков ворчал:
– Что я там у вас, как в могиле, ничего не слышу.
– Вы же жаловались, – хитровато парировал командир.
Георгий Константинович только отвернулся.
После ужина поднялся на мостик в хорошем расположении духа. Сел в командирское кресло. Рядом с ним встал, всегда сопровождавший Георгия Константиновича генерал-полковник Радзиевский Алексей Иванович.
– Вы мне вот про Север расскажите. Он на меня произвел очень неблагоприятное впечатление. Разбаловались вы там все. Да и на Балтике. Ну как вы на Севере воевали?
– С 1 декабря 1941 года по 8 марта 1945 практически не сходил с корабля. И беспрерывно в море. За один год у меня получилось 305 суток в море.
– Что же вы там делали?
– Как что? Вот конвой из нашего порта – заранее выгоняют тралить. Затем выводим транспорты на безопасные глубины. Тралы выбрали, командир конвоя приказывает – в конвой. Сопровождаешь его до границы нашей зоны. А в это время идет встречный конвой. Спешишь вперед, к базе, опять тралить, да самым тщательным образом. Не дай бог, хоть один транспорт или корабль подорвется на фарватере. Вы же знаете, как это расценивалось.
– И много вы мин затралили?
– Немало. Ведь приходилось тралить не только те мины, что противник ставил при входе в Кольский залив, горло Бело го моря. Он же ставил мины и в проливах Новой Земли, до Диксона, до Енисея, вплоть до пролива Велькицкого.
– Туда?
– Да. "Волчьи стаи" подлодок у них действовали и в Карском море. Я даже одну лодку на таран взял. Так получилось при заходе на остров Диксон. Нам, командирам, за каждую вытраленную мину платили по 5 тысяч рублей. Я получил более 200 тысяч и все отдал в детский дом – детям погибших фронтовиков.
– Ну а какое у вас мнение о Кузнецове?
– У нас, моряков, мнение о нем одно, высокое.
– А вы-то откуда его знали?
– Еще по училищу. На наш выпуск прибыл сам нарком. Потом, когда штурманом служил на тральщике, мы первыми вытралили немецкую мину ЕМЦ, которую те ставили и против надводных кораблей и подводных лодок. Имела передвигающуюся антенну и в трале взрывалась при подтаскивании к кораблю. Тральщик погибал. Вырабатывались способы уклонения и борьбы с этими минами. Мы вытралили. Нарком прибыл посмотреть. Раз нарком интересуется, значит и мы еще заинтересованнее к своему делу относимся.
Жуков помолчал. Отношения с Кузнецовым у них так и не наладятся никогда. Николай Герасимович об этом напишет так:
"Время текло. Острота вопроса пропадала. Я несколько раз виделся с Жуковым случайно в поликлинике или санатории «Архангельское». Мы здоровались и перекидывались несколькими фразами, как совсем малознакомые люди.
Когда пишутся эти строки, Георгий Константинович лежит в больнице на Грановском. Десять дней был там и я. Гуляя в крошечном дворовом садике, мы много говорили о разных вещах с К.К. Рокоссовским. Иногда касались и Жукова.
– Что вы пишите о нем в книге? – спросил я.
– Пишу так, как было, – но тут же пояснил, что старается писать в более спокойных тонах.
– К Жукову меня пока не пускают, – заметил он.
Не стал пытаться навестить его и я. Ему вредно волноваться".
…Первый день плавания чуть не закончился неприятностью из-за пустяка. Когда Жуков сходил с мостика по открытому трапу, порыв ветра сорвал с него фуражку. Она полетела за борт над зенитным автоматом – и матрос-комендор сумел ее поймать.
Жуков был восхищен ловкостью моряка. И настроение его еще более улучшилось. Командир тут же приказал выдать маршалу матросский берет. Берет пришлось расшивать – таких больших размеров на корабле не оказалось.
Нет особой сложности пройти пролив при благоприятных погодных обстоятельствах. Нет ничего труднее пройти его при неблагоприятных. Утро у берегов Турции встречало корабли дождем и ветром. В сплошной темени бесполезно было искать что-либо глазами – только радиолокацией. Прежде чем войти в Босфор, крейсер должен был обменяться позывными с турецким сигнальным постом на мысе Шиле. Миноносцев не видно. Замедлили ход. Крейсер стало болтать. И тут вахтенный офицер:
– Товарищ командир, министр!
Жуков уже в берете, но в маршальской форме, которую не снимал – дождем задело, поднялся на мостик. А в этот момент с сигнального мостика сигнальщик докладывает принятый от турок семафор: "Великому Маршалу Советского Союза, высокочтимому полководцу второй мировой войны. Приветствуем и поздравляем вас с заходом в турецкие воды…"
Георгий Константинович:
– Что, всех так встречают или только нас?
– Нет, только вас. По крайней мере, я вижу такое впервые.
– Не ожидал таких почестей. Это тоже флотская традиция?
Жуков походил по мостику, помолчал. Моряки, несущие здесь вахту, каждый раз вытягивались перед ним. Заметив, что он таким образом отрывает их от дел, Георгий Константинович сказал командиру, чтобы они не отвлекались.
– А это что? – Жуков остановился перед экраном локатора.
Поскольку на мостике было темно, защитный кожух сняли.
– Это локация берег высвечивает.
Жуков внимательно присмотрелся к силуэту берега.
– Так куда мы идем? В берег?
– Нет, в пролив.
– А как вы его определите?
– Уже определили. Вот видите выемки: это настоящий Босфор, а это – фальшивый. Сейчас не это беспокоит, а боны, – Михайлин показал прокладку курса на крупной карте пролива. – Проход узкий, волнение сильное, видимость плохая, да еще ветер.
Обычно сопровождающие корабли проходят узкости впереди флагмана. Так и пошли. Михайлин попросил командира впереди идущего эсминца "Бывалый" капитана 3 ранга З. Саакяна, как только увидит буй, сразу доложить пеленг на него и дистанцию.
Целеуказание эсминец выдал четко, но настолько был силен ветер, неожиданно накладывавшийся на силы течения, что крейсер все-таки оказался в опасной близости от буя.
– Лево на борт! – крикнул командир. – Правая машина самый полный вперед! Левая – стоп!
"Куйбышев" накренился и отошел от буя,
– Левая самый полный вперед! Право на борт!
Нехотя, но все-таки послушно крейсер вывернул в проход. Еще несколько минут – и хмарь, как отрезало. Сразу стало светлее и спокойнее.
Чувствовалось, что Жуков с большим напряжением следил за маневрированием. И когда все миновало, успокоился, даже остался доволен.
– Оказывается кораблем-то командовать не так просто, – обратился он к Радзиевскому.
И как подтверждение его словам, с мостика увидели два столкнувшихся судна. Одно горело.
Михайлин воспользовался моментом.
– Товарищ министр обороны, примерно неделю тому назад здесь проходил наш корабль и попал, видимо, в ситуацию посложнее нашей. Навалился на этот буй. Турки его задержали, штраф наложили. И командир был снят с должности, разжалован.
– Этого не может быть! – сердито отрезал Жуков.
Тут неожиданно поддержал Михайлина генерал-лейтенант Л. Китаев, порученец министра:
– Так точно, вы его и сняли своим приказом.
– А где этот командир?
– Наверное где-то служит, – ответил Михайлин.
– Снять с него взыскание! – распорядился министр.
Но было ли это распоряжение реализовано?
К крейсеру на катере подошел военный атташе при советском посольстве в Турции, знакомый Михайлину по службе в Порт-Артуре контр-адмирал Г. Тимченко, стали появляться катера с военными атташе других посольств. С катеров кричали приветствия Жукову, махали руками. И чем дальше корабли втягивались в Босфор, тем более накалялась окружающая обстановка: встречные суда, завидев крейсер с Флагом министра обороны СССР, сворачивали с курса, приближаясь порой на опасное расстояние, чтобы выразить свое уважение маршалу Жукову.
А командир с беспокойством ждал момента начала салюта нации. Михайлин сказал Жукову, что начало салюта ровно в 10 часов. Можно представить реакцию маршала, если бы крейсер запоздал или поспешил с салютом. То есть с корабельными часами расхождения артиллеристы не допустили бы, а вот с наручными Жукова…
Георгий Константинович начал поглядывать на свой циферблат. И на этот же циферблат, пользуясь разницей в росте, поглядывал из-за плеча Жукова Михайлин. А за командиром наблюдал командир артиллерийской боевой части. Михайлин сказал, что подаст ему знак за 10 секунд до начала.
