– Для чего?
– Не удивлён, что это случилось возле постройки людей, – невпопад ответил Дубнер.
Устроил пятикилограммовый кусок на мощном плече, вперевалочку затопал к потайной двери в дубе.
– А теперь куда? – нагнав, осведомился Ёж.
– Спать. У меня дома, на чердаке, переночуешь, а утром отведу в деревню.
– У вашей хижины есть чердак?
Бобёр притворился, что не услышал; подойдя впритык, прошептал:
– Чтоб ты знал, производственная травма, да. Но слышу я не какую-нибудь аномальную муть!
Ёжик в тон собеседнику машинально заговорил шёпотом:
– Звук?
– Угу. И мелодии. Ты тоже услышишь, позже.
Они шагнули в полость, что вытягивалась катакомбой.
– Прекрасная тут реверберация, не правда ли? – Озвучил риторический вопрос Дубнер, опуская сучок-рычаг.
Выскочила тайная дверь. Заглушив Ёжиков вопрос «реве… что?» и утвердившись на прежнем месте, дверь вновь придала дубу вид обыкновенного дерева.
Часть 2. Гитара
1/5
В доме безработного электрика любая вещь выглядела ненадёжной (за исключением ламп, наверное), чердак же претендовал на звание наиболее тревожного помещения. Скрипящие, проседающие половицы в паре мест треснули или вздыбились, стены вогнулись, окошко-лилипут покрылось грязью, затянулось паутиной, потолок качался попугаем на жёрдочке, стоило неуверенно подуть ветру. Кровать издавала пронзительные астматические звуки; когда-то подложенные Дубнером брусочки дерева ничуть не улучшили положения: ночной «дом» всё так же раскачивался с жуткой амплитудой. С достопримечательностями в комнате дело швах, в то время как просто примечательности, казалось, прут изо всех щелей: ни светильника, ни обоев, ни ковра. Потерявшие цвет тоненькие занавески на малюсеньком окне, металлическая койка с чистым жёстким бельём – вот и вся обстановка. «Звёздами» гостиница похвастаться не могла, а если говорить начистоту, рейтинг ночлега значительно ушёл в минус.
Но, невзирая на гротескные неудобства, на беспокойство о будущем, подстёгиваемое новостями, которые свалились на голову, подобно россыпи градин-алмазов, спал Ёжик хорошо и даже без сновидений. Только раз пригрезилось что-то вроде ключа, чёрное, изящно изогнутое, помаячило немного перед внутренним взором, после чего с мелодичным звоном испарилось. Этот незнакомый, однако манящий образ настолько удивил колючего, что тот, проснувшись, погрузился в размышления. Бесплодные попытки проникнуть в суть увиденного и услышанного продлились до самого рассвета, когда вставал Дубнер. Бобёр-то и вернул «постояльца» в мир земной, позвав завтракать. Не чувствуя усталости – надо же, выспался! – Ёж аккуратно преодолел неполных два метра чердака, спустился по шаткой, возрастной лестнице.
– Доброе утро! – поздоровался он с более лохматым, чем раньше, Дубнером, одетым в забавный оранжевый передник.
Бобёр жарил омлет с сырозаменителем; по запаху заменитель казался весьма и весьма приличным. Чуть позже, отведав «суровой мужской утренней еды», Ёжик убедился: блюдо и вправду совсем неплохое. И откуда только у Дубнера берутся продукты? Наверное, помогают друзья-знакомые.
– Доброе, – отстранённо сказал «хозяин заведения», видимо, потому что был занят.
Не успел Ёж сесть за скромный столик, накрытый подыстёршейся скатертью, как появилась тарелка в простовато нарисованных колокольчиках. Блюдо украшал дышащий паром кусок омлета. По центру стола располагалась пузатая солонка, сбоку от неё – гретое соевое мясо на сковородке, с противоположной стороны – чайник, чашки. Звякнули о столешницу вилки-ножи-ложки.
– Приятного аппетита! – не сбавлял градус вежливости игольчатый.
Дубнер коротко кивнул, сдобрил свой кусок омлета мясом и приступил к трапезе. За минут пятнадцать-двадцать, что длился завтрак, Ёжик не услышал от консультанта ни слова.
«Ладно, пословица о глухоте и немоте во время еды не так уж плоха», – рассудил визитёр, поддерживая молчание.
И тут, внезапно, согласно закону некоего Мёрфи, которого, кажется, никто никогда в глаза не видел, Дубнер заговорил и несколькими словами лишил Ёжика дара речи:
– Ну и как тебе та штуковина? Занятная, да? Только непонятная, з-зараза, как дамские желания. – Дубнер выругался словно бы с неохотой, будто бы по необходимости, и умудрился сделать это образно.
Поперхнувшийся чаем, Ёж попросил салфетку. Дубнер, ни слова больше не говоря, подошёл к опасно накренившемуся шкафу, то ли подпираемому стеной, то ли подпиравшему её, достал несколько бумажных платочков, вконец выбеленных временем, и, подойдя, бросил на стол перед сотрапезником. Адресат схватил салфетку, со смущённым видом вытер следы «самого гостеприимного напитка», потом отдраил результат двумя оставшимися лже-белыми квадратиками, заставив Дубнера устало зевнуть.
– Ну, ты всё? Закончил прихорашиваться? – отчасти недоброжелательно осведомился бобёр, любивший основательность, но не чрезмерную, когда она превращалась в лень.
– Извините, господин Дубнер, – попытался оправдаться колючка, – я случайно…
– Ладно уж, оба взрослые животные, да и подружились мы. Нет?
– Да! – поспешно заверил Ёжик.
Электрику же, судя по выражению морды, было всё равно. Его интересовало другое:
– Знаю, что ты видел, и мне также известно, что ты видел. Как тебе оно? Подумай, прежде чем ответить, от сказанных слов может зависеть многое.
– А может не зависеть? – Загадочный тон хозяина дома обеспокоил визитёра пуще прежнего.
– Может. Но вряд ли.
– Мне оно… это… в общем, понравилось. Как нравятся… м-м…
– Летние деревья с пышной зеленью? – подсказал Дубнер.
– Да. Да, точно!
– Бегущая весной речка.
– В точку!
– Свадебная перекличка двух милых пташек?
– Верно-верно! И откуда только вы берёте сравнения! – восхитился Ёжик.
Дубнер вздохнул, и в этом звуке любой бы расслышал утомлённую мудрость, любой – кроме Ёжика, – тот расценил вздох просто как вздох.
– Вопрос из разряда «Откуда берутся идеи?», – указал пузатый мудрец.
– И откуда же?
– И тоже риторический, – продолжили диалог, не обратив ни малейшего внимания на последнюю фразу. – Тем не менее, учитывая обстоятельства, я отвечу: из природы беру я сравнения. Метафоры, гиперболы, аллюзии. Из воздуха, из эфира, ноосферы, мыслей.
Зверь с колючей спиной опешил.
– Из чужих мыслей? – с трудом выговорил наконец.
– Бывает. А может, из своих. Трудно рассуждать, когда вселенной все ходы расписаны, прочтены, сделаны и отменены за много веков до того, как кто-нибудь возьмётся за фигурку на доске.
Боясь потеряться в потоке, состоящем в основном из малоизвестных или вовсе не известных символов, Ёжик подрулил разговор обратно к насущному…
– Вы спрашивали о той штуке, в моём сне.
– Прекрасно помню, – не по-бобриному гавкнул Дубнер. Потом, видимо, понял, что зря, но виду не подал – то ли гордость не позволяла признавать ошибки, то ли лень, то ли (что вероятнее всего) ему было по барабану. – Я тебе объяснял устройство вселенной, где, между прочим, мы оба живём. Следовало бы усвоить прописные истины хотя бы в дошкольном возрасте.
– Я… – проявил настойчивость Ёжик.
Однако его героическую попытку, как шаткий заборик на склоне заснеженной горы, снесла лавина под названием «Дубнерова уверенность»:
– Не перебивать старших нужно, а слушать и иногда, по вкусу, поддакивать – глядишь, расскажут побольше путного. Уважай стариков и взрослых людей, уважай их, не груби им, не подначивай их, поскольку однажды придётся ждать от них помощи. А если они уже настроены против тебя…
– Не понимаю! – настолько нагло, что сам не ожидал, взбрыкнул короткохвостый. – По какому праву меня учите да к тому же двусмысленно оскор…
Здесь вспыльчивость Ёжа встретилась лицом к лицу с боевым темпераментом Дубнера и, поджав хвост, быстро удалилась, поскуливая по дороге. Гость аж чуть-чуть вдавился спиной в стул. Стул заскрипел; четвёртая, самодельная ножка подогнулась, норовя в сотый раз вылететь из паза. Но лесному путешественнику повезло: вливание мудрости ограничилось лишь острым взглядом. Неужели они с Дубнером начали находить общий язык? Но с чего вдруг убеждённому отшельнику и аскету видеть в изнеженном, по его меркам, фермере родственную душу, или что он там разглядел?
Оказалось, именно родство, да какое!
– Несмотря на то, что ты недостаточно смышлён, – без обиняков стал излагать бобёр, – чересчур самоуверен и, плюс ко всему, трусишка, я отдам тебе свои паззлы, то есть знания, чтобы помочь тебе собрать картину. Не знаю частностей, но от общего у меня немало в загашнике завалялось.
– А за ним надо идти?
Дубнер расхохотался и подивился – тоже вслух – этакой наивности, хотя и отметил, что Ёжик недалёк от истины: существуют и материальные паззлины. Мало того, с некоторыми первооткрыватель уже вступал в контакт. Вот только… первооткрыватель ли?
– Информацию, как таблетки при лечении, буду выдавать дозированно, чтобы не спровоцировать у тебя вредный всплеск инициативы, – пошутил Дубнер. И пока Ёжик про себя, иногда шевеля губами, переводил фразу на доступный, общезвериный язык, парапсихолог по привычке огорошил: – Та грушевидная ветка – часть большего.
– Да? А чего большего?
– Как и звук ЖЖЖЖ. Как и электростанция. Как и я.
– Вы опять не ответили на вопрос, – чуток обиженно заметил Ёж.
– Это ты так думаешь, – теперь спокойно и трезво отозвался многокилограммовый аскет. – Представь, что от тебя зависит судьба другого существа, пускай даже незнакомого. И все твои действия, все шаги и мысли, ведут его либо к могиле, либо к счастью. Представил?
– Ну-у… да. А зачем?
– А теперь представь, что ты жил долгие годы, не подозревая о таком, и вот в обсустроенную, размеренную, а возможно, и тихую жизнь врывается знание: каждое действие несёт судьбу для связанного с тобой существа. Пример: ты пошёл в театр, насладился зрелищем, правда, спектакль попался грустный – трагедия или хотя бы драма. Тогда как связанному с тобой в этот требовался позитив, и ты своими глубокими переживаниями можешь его…
– Не продолжайте, – попросил Ёжик, – я понял, понял.
Дубнер посмотрел на него пристально, покачал головой, снова вздохнул – горче, чем в прошлый раз, – и резюмировал:
– Ни лешего ты не понял. Но чувствую, по крайней мере, осознал, насколько ненужными и опасными бывают лишние вопросы. Всё тайное обязательно станет явным, только необязательно сразу.
Дубнер с кряхтением встал. Стул воспользовался моментом: заскрипел, будто старик, больной радикулитом, и не преминул тотчас же развалиться, чем навеял мысли о распоследней стадии артрита. Ёжик непроизвольно озвучил мысли, потом извинился, а после призадумался, о чём также высказался вслух:
– Похоже, я заразился от вас образностью, метафоричностью и прочими болезнями, господин Дубнер.
– Давай уж без «господина» и на «ты», – устало предложил бобёр, не фиксируя взгляда на сломанном стуле и меряя комнату-ящик грузными шагами.
– Давайте… ой, давай. Дубнер. Хорошо.
– Всё верно. Всё как и должно быть, – точно бы опять невпопад произнёс пухлый парапсихолог. – Я примерно так всё и воображал. Кроме тебя – на твоём месте был кто угодно, но только не ты.
Странно, однако Ёжик спросил не «Что это – всё?» и не «А как должно быть?», – вместо этого он сказал:
– Почему? – и сам удивился.
– Потому что природа нас почти никогда не спрашивает. Осмыслил?
– Н-надеюсь, что да, – осторожно согласился Ёж.
– Чтобы ты не счёл меня сумасшедшим, поделюсь ещё парочкой паззлин.
– Да я вовсе и не полагал…
– Врать будешь работодателю, а меня просто слушай. Помнишь, о чём только что был разговор?
– Уважением к старшим, аккуратное обращение с информацией, – с готовностью ответил Ёжик.
– Вот именно, – Дубнер наполовину покровительственно, наполовину довольно покивал, – так что слушай и вслушивайся, но не перебивай.
Он остановил маятник шагов, отодвинул ногой в угол поломавшийся стул, взял оттуда же запасной, по виду, не надёжнее поломанного предшественника. Присел, порылся у себя в мыслях, отыскал нужную и бросил Ёжику на рассмотрение:
– Наверняка знаешь занимательный факт – любой псих всегда заверит: «Я абсолютно нормальный, это кругом одни больные!» А если тот же зверь примется утверждать, что он неизлечимо психически болен, окружающие непременно насторожатся. И не зря: пока человек способен воспринимать происходящее с юмором, с иронией, сарказмом – называй, как заблагорассудится, – ни он не потерян, ни мир для него. Усёк?
Ёжик выждал паузу; но и Дубнер молчал, из чего зверёк-иголка сделал вывод: можно говорить.
– Усёк. Вы – не псих.
– Я этого не говорил. – Бобёр рассмеялся – громко, а без налёта ненормальности. – Решишь сам. Сразу предупрежу об одном: в мире есть и другие, вроде нас с тобой. Я лично знал двух, затем они пропали. Не думаю, что им кто-то мстил или что кто-то прознал об их информированности, и… Короче, они самолично толкнули себя в пропасть хаоса. В отличие от них, у тебя есть выход, а там – вдруг-то! – и мне подфартит. А? Ладно, ничего не говори. Смысл истории, к которой я тебя подводил, очень прост, сродни простоте самой истории.
Когда-то водный электрик Дубнер подводил кабель к дому одного крайне влиятельного господина. Тот господин до сих пор живёт, радуется безбедной жизни, наслаждается тем, что управляет, как он считает, жизнями других; к слову, недавно его свергли. Ну да суть не в этом: напарник, оказавшийся редкостной скотиной, свалил вину на меня. У провода обнаружился разрыв; я занырнул поглубже, одетый в защитный спецкостюм. Прощупал дамбу, к которой примыкали строения того влиятельного бобра. Да, он был из наших; вообще-то, прежде чем стать эдаким аутсайдером, я жил в мире и согласии с другими бобрами. И до сих пор бы оставался в том райском, для нашего племени, уголке, получал бы достойную зарплату, женился бы на бобрихе, которая в конце концов ответила на ухаживания и дала добро на свадьбу. Тогда бы я с радостью променял разорванную тогу непризнанного гения на свободную удобную одежду от кутюр, но то тогда бы.
Потребовалось много времени, чтобы забыть, как мой лучший друг, оказавшийся моим же злейшим, до преступного беспринципным конкурентом, намеренно вызвал перегрузку в трансформаторе. Позже выяснилось: он и кабель повредил, и меня уговорил разобраться в проблеме, как более опытного, и наплёл судье с три короба, выставив меня ненормальным, нарушающим все писаные и неписаные закону. По его же вине, меня с позором изгнали с Бобрового острова, понятное дело, когда вылечили от удара током – такой мощи, что и защитка до конца не сдержала натиск электричества. Потом меня ещё заставили платить за лечение и штраф наложили – «Из-за несвоевременно и некачественно выполненной работы».
Тем моментом, враг, искусно маскировавшийся под друга, праздновал окончание войны и предвкушал безбедную жизнь: моя экс-суженая, как пишут в газетах, была баснословно богата, конец цитаты. А кроме прочего, он заполучил мою невесту – бонус, не особо нужный, по сравнению с деньгами, зато приятный. Противник, конечно, алчен без меры, однако и удачную партию мимо себя не пропустит. Года три продолжалось его веселье, перед тем как – не без моей помощи, ага – истина всплыла на поверхность. Правда, истина, ответ – сложные, неприятные слова, скользкие, будто мячики под водой: невероятно трудно удержать, и когда-нибудь хоть один, да всплывёт. Следом за ним поднимутся наверх, на свет, и остальные кусочки правды: из-за усталости, самонадеянности, потери концентрации… Конкретная причина неважна.
Моя анонимка сделала своё дело; я не просил ни чинов, ни благодарностей, ни пересмотра дела – никто этим и не занялся. Даже благоверная (но могу ли я сейчас так её называть?), даже она не приехала проведать меня, извиниться. Приехал, ты не поверишь, лишь мой враг-друг. Мы с ним поболтали о былых временах и мирно разошлись, в надежде вновь встретиться. Естественно, встречи не произошло, она мне и не требовалась; ощущение порядка в линиях жизни намного важнее.
