Василий Лягоскин "Боярский сын. Часть первая: Владимирское княжество"

Он напряг память, но ничего конкретного из нее не выудил. Разве что слухи смутные, что пропадают люди иногда; бесследно. Ну, и про дворянчика муромского тоже вспомнил, пусть и без имени.

А впереди, между тем, показалось диво дивное. Два холма, каждый из которых был увенчан архитектурным шедевром. Тот что левее по ходу представлял собой классических форм церковь; на взгляд парня, слишком великую для села. Точных цифр боярич не знал, но сотни четыре в Ославском точно жили. А размеры… ну, размахнулся боярин Шубин, подарил родному краю храм с запасом. Так, чтобы всем селом поместиться могли. Не руками же бетон месил.

Правее дороги, делившей село пополам, на другом холме возвышался родовой замок. Тоже единственный на всю округу. А может, и всю губернию. Холм этот обрывался у реки, Нерли – притоке Клязьмы. С чистейшей водой, в застойной протоке которой Коля успел уже этой весной искупаться. Без всяких проблем для здоровья, кстати. В реку с двух сторон «нырял» ров, огибавший замок подковой. Да не простой ров, а тоже одетый в камень – глубокий и полный воды. По сути, это был рукотворный рукав Нерли. Там даже рыба водилась. Но раков не было – негде им было прятаться. Высокие стены; башни, выступающие по углам… Крайняя справа, у реки – сторожевая; вообще на минарет смахивает. Понасмотрелся он на них… когда-то, и где-то.. Башня эта еще и водонапорной была. Как именно подавалась вода туда, наверх, боярич не знал – не интересовался прежде.

– Тоже магия, наверное, – пожал плечами парень, жадно пожирая глазами картину впереди.

На башню он бегал, и не раз. Вид оттуда был… Даже владимирские церкви разглядеть можно было, не только боголюбовские. А еще – подвалы! По большей части пустые. Отец-то размахнулся, а складывать было особо и нечего. Зато вся дворня – не знал пока сколько человек боярич – свободно помещалась в замке.

– За пределами его только во-о-он то оказалось, – сообщил непонятно кому Коля, – свинарники там, коровники. Кузница тоже. И это батина работа. На века свинарники-то сработаны. Хотя в замке тоже мастерская есть. Он же гараж, в котором ценное имущество хранится. Вот там папашка Курта и хозяйничает.

Боярича встречали. Наверное, все, кто сейчас был в замке. Навскидку человек тридцать. У распахнутых настежь ворот, в которые экипаж вкатился по каменному же мосту, никого не осталось. Означало ли это, что бояться врага здесь, в самом центре Руси было некого? Николай почему-то так не считал. Но говорить об этом громко не стал. Поднялся с сидения, оглядел двор и людей в нем с высоты своего роста, и чуть поклонился.

– Ну, здравствуйте, люди добрые…

И только потом спрыгнул на камень, которым была покрыта небольшая площадь перед крыльцом. Где, собственно, и собралась вся встречающая компания. Боярич прошел вперед запряженной лошади и другой, с которой так и не слез дядька; остановился. Медленно прошелся взглядом по лицам. Узнавал каждого; и с каждым добавлял по файлу воспоминаний. Чуть останавливался на отдельных физиономиях – знаковых, так сказать. Товарищи по играм – Темка и Захарка; управляющий, дядька Арсентий; баба Нюра; Анфиса, официальная, можно сказать, сожительница отца. На этом лице хотелось остановиться подольше, но сдержал себя, не выделил ничем. Взяв за реперную точку лицо бабы Нюры, обратился ко всем, повысив голос:

– Живите, и работайте, как при батюшке моем жили. Постараюсь, чтобы хуже не стало. А там – как получится.

Последнее, конечно, не вслух – зачем людям настроение вперед портить. Он действительно собирался укорениться здесь так, чтобы хорошо и привольно было и ему, и всем, кто его окружает. И кто заслужит этого, конечно. Хотя с чего начинать, пока не знал.

– Ну, с чего-то ведь надо. Вот, в баньку бы, – вспомнил он про знак на груди, – больничный запах смыть.

Вообще-то никакого запаха и не было. В комнатке, в которой беспамятное тело боярича провело несколько дней, никаких лекарств не было. В прошлый раз были, а теперь… разве что ладаном пропахло чуть-чуть, да свечами.

Паузу, затянувшуюся, опять-таки за воспоминаниями, прервала баба Нюра. Переваливаясь, как утка, но очень шустро она сбежала по лестнице. Подступила к парню и, обняв, попыталась прижать его буйную головушку к груди. Ага, щаз! Лет пять назад у нее, быть может, что-то и получилось бы. И получалось, кстати. Теперь же к теплой груди, закрытой поверх какой-то теплой одежонки еще и фартуком, ткнулся лишь пупок боярича. Вот откуда-то оттуда, снизу и прозвучали невнятные, но такие проникновенные в своей искренной печали всхлипы да рыдания. Изо всего Николай разобрал разве что «сиротинушка». Отстраняться не стал. Дождался, когда баба Нюра, которая рядом оказалась такой миленькой старушкой, что скребла-скребла по сусекам, да и наскребла на колобок – в собственном лице – отступила на шаг, не отпуская рук от ладоней боярича. В которых, однако, могла зацепить только что за три пальца на каждой.

– А мы ждали, так ждали, Николай Ильич, – всхлипнула она еще раз, – все глазыньки проглядели. Ой, да я сейчас и на стол велю накрывать…

– Да ты что?! – вроде как притворно испугался Николай, – я же только что курицу твою съел, с пирогами. А вкусно, баба Нюра… половину костей так и скушал.

Он аккуратно вынул правую ладонь из старушечьей, и похлопал себя по животу. А потом поспешил порадовать повариху:

– Вот сейчас в баньку схожу, а потом и за стол. Соскучился я по твоей стряпне, баб Нюр, – потом, после небольшой паузы, – и по тебе тоже.

Старушка буквально заалела щеками, а рядом с ней кашлянул подкравшийся незаметно Арсентий. Ну, это он, наверное так думал, что незаметно. Боярич-то каким-то образом контролировал все и всех вокруг; даже у раскрытых ворот.

– Здравствуй, Арсентий Палыч, – кивнул парень мужчине возрастом лет сорока пяти-пятидесяти.

Сколько помнил себя боярич, человек этот, холоп по магической клятве боярскому роду Шубиных, всегда куда-то спешил; и лицом и телом показывал великую занятость. Потому, наверное, при такой должности и не наел живота. Был сухощавым, юрким, как ртуть, и с неизменно строгим выражением лица. Кроме тех моментов, когда разговаривал с боярином. Или вот как сейчас – с Николаем.

– И вам здравия на многия лета, – поклонился он чуть ли не в пояс, – баня, считай, готова. Чего прикажете подать туда?

Парень завис буквально на мгновение. А потом кивнул на стоящую рядом повариху:

– Пусть квасу от бабы Нюры принесут. Холодного. Лучше ничего и не может быть.

Бабка просияла круглым лицом, и шустро засеменила в замок. Управляющий же притормозил парня. Еще с одним вопросом, который задал с заметным напряжением в голосе:

– Кого прикажете прислать в помощь вам, Николай Ильич? Может, Анфису Никаноровну?

– Оба-на! – чуть не вслух вскрикнул боярич, – а че – так можно?

Он, быть может, и согласился бы – выскажи такое намерение сама красавица, да без свидетелей. Сейчас же только мотнул головой:

– Нет, Арсентий Палыч. С Анфисой Никаноровной я за обедом поговорю. Заодно урок французского языка повторим, да манер благородных. Не возражаете, Анфиса Никаноровна?

Анфиса Никаноровна не возражала. Напротив, чему-то сильно обрадовалась, заалев щечками почти так же интенсивно, как повариха. Ну, и недоумение на красивом, аристократичном лице проступило – вспомнила, наверное, что последний урок французского языка провела с парнем года три назад. Потом и сама она, а главное – боярин – отстали от школяра, возложив дело воспитания на дворянскую школу.

– А в баню я с дядькой пойду. Как, дядь Миша, не забоишься меня с веником?

Сказал, и сразу подумал – зря он это, про веник. Веника-то казак, может быть, и не боялся, а вот магию в неопытных руках отрока…

Но куда деваться, пошел. Даже коня не сам в конюшню отвел, а сыну своему, Захарке, поручил. Захар был третьим соучеником из «учебного класса» казака. Самый мелкий из четверки; верткий, как вьюн, и единственный, которому хоть как-то поддавалась наука «танца» с двумя клинками. Хотя до отца, конечно, ему было, как до… Но Николаю было еще дальше. До сегодняшнего дня.

– А там посмотрим, – ухмыльнулся он; и уже вслух, – пойдем, дядька. Только на ворота кого-нибудь поставь. А то последнее добро у сиротки унесут.

Дядька Миша как ветром пронесся по двору. Люди в основном разбрелись еще раньше, но двое караульных, которым кроме как к воротам идти было некуда, зашуршали, как электровеники – пока не остановились на посту у ворот, как и положено. «Рубильником», кстати, послужили два хороших таких леща от дядьки. Не сильных, но обидных. Вообще-то для бывших казачков, которых отставной десятник Дементьев сам и привел к боярину, такой подход к службе – в виде подзатыльников – был внове. Так что они, кажется, больше удивились, чем обиделись.

– Ничего, – чуть кровожадно пообещал им, да и вообще всем в замке Николай, – вы еще и не так удивитесь.

Но этих слов не услышал даже дядька, закрывший за ним дверь в баню.

Глава 4

Баня в замке была шикарная. И не единственная, кстати. Наружные стены в батюшкином строении были не только высокие, но и толстые. По той причине, что по всему периметру были представлены помещениями самого различного назначения. Тут и жилых комнат хватало – практически квартир разного метража; и кладовых; хотя куда еще больше – с такими-то подвалами. Кстати, самые верхние этажи были отданы под оружейные запасы. Не сказать, чтобы внушительные, но все же. Дров, конечно, уходило за зиму… Но все равно, как подсчитал однажды Арсентий Палыч, так, сообща, даже экономия получалась; как бы не вдвое от обычных изб – если бы всю дворню расселить.

Вот среди этих помещений и были две общие бани – для мужиков и женщин отдельно. Топились по определенным дням. Ну, а господская, боярская – в полуподвале центрального здания – того, что в Европах называют донжоном – по мере надобности. Вот сейчас такая надобность и возникла. Эта вот баня была… как бы ее охарактеризовать? В общем, Великого князя пригласить было не зазорно.

– Ну, про Великого не скажу, – вспомнил опять Николай, – а Владимирский у нас тут побывал. Смутно, но помню.

Естественно, что стены тут были не каменными – не басурмане ведь. Все было обшито разными породами деревьев: и раздевалка; и зала огромная с камином, в котором можно было целиком зажарить поросенка приличных размеров; и парильня, в которой стены и потолки с полами были обшиты липовыми досками без единого сучка, а полки из какого-то экзотичного дерева аж из самой империи Ацтеков. Такого, что при любом паре никак не обжигали. Батюшка специально узнавал – природная ли у этих деревьев особенность; не применяют ли к ним тамошние жрецы свою кровавую магию, в целях наживы? Ну и чтобы души честных христиан смущать. Но нет – там все было чисто и честно.

Вот моечная была из камня – под мрамор. А может, и действительно натуральный мрамор батюшка из италийских земель прихватил. Они ведь от германских совсем недалеко.

Ну, и мебель тут была, конечно, соответствующая. Боярская. Одного не хватало. Света. От узких, сантиметров тридцати высокой окошек его было явно недостаточно. Зато – щелкнуло еще раз в голове парня – тут были «волшебные» лампы. Натуральные шары на бронзовых канделябрах, вырастающих прямо из стен. Не так много, по одному на каждую комнату. Коля даже вспомнил, как бережно отец прикладывал к ним палец. И рассказывал что-то на предмет того, как дорого обходится каждый из магических светильников, и что если подать в них чуть больше…

Не раздумывая внешне совсем, а на самом деле настроившись, как перед подходом к штанге с предельным весом, боярич подошел к первому же шару – в раздевалке; в прихожке, где был аккуратно складирован запас дров, такого не было. Словно повторяя все движения батюшки, мягко коснулся холодного… стекла; камня? И подал энергию; совсем чуть-чуть. Что творилось внутри шара не заметил, но вот то, что какая-то часть искорок просочилась наружу, но зрительно никак себя не проявила, было неоспоримым. Подал чуть больше, и еще, с восторгом наблюдая, как внутри белого, словно залитого внутри молоком, шара начинает разгораться свечение.

Перестраховался, конечно – довел яркость до такого состояния, что в просторном помещении стало…

– Ну, ватт на шестьдесят лампа, не больше, – определил он, проходя в залу-каминную, она же трапезная, – а больше и не надо. Зачем в бане яркий свет? Хотя… учитывая наличие вон того трехспального дивана, можно и чуть поярче. Или французский язык можно совсем без света изучать?

В каминной зале магическая лампа тоже была одна. Но свету добавлял огонь из камина – живой, дровяной, а потому особенно приятный душе. Коля так сначала к очагу и подошел, протянув к нему руки. Так то не зябко было, а теперь и вовсе стало хорошо. Но лампу все же «зажег», подав в нее чуть больше энергии. А еще – засек время на больших напольных часах, которые отстояли чуть в стороне от камина – это чтобы коробка драгоценного дерева не рассыхалась. Часы эти тоже были трофейными; тут в памяти распаковались сразу несколько файлов, в основном из детства. Ну, те самые, как мимо катятся тяжелые возы с награ…

– С трофеями, конечно, – поправил он себя, невольно перекрестившись, – это здесь в порядке вещей. Ну, наверное, и везде так. Кто сильный, тот и прав. А батюшка сильным был… пока не сгорел. За то и ценили.

Часы – с совершенно обычным циферблатом – показывали без пятнадцати одиннадцать. Насколько помнил боярич, никакой регулировки у осветительных шаров не было. Светят, пока энергия есть, а потом раз – и в темноте.

– В полутьме, – поправил себя парень, возвращаясь в раздевалку, где дядька, до того внимательно наблюдавший за действиями воспитанника, уже успел разоблачиться.

В одних подштанниках стоял. Тут еще один персонаж обнаружился – парнишка лет двенадцати. Пахомка, сынишка одного их дворовых холопов и, скорее всего, сам будущий холоп. Ну, на эту тему Николай решил поразмышлять попозже. Больно уж обширной она была, и не во всех подробностях понятной. Не интересно было все это бояричу; до сегодняшнего дня.

Парнишка, глядя на Николая чуть испуганно, доложил на согнутый локоть охапку дров, и исчез еще в одной двери. Там – знал боярич – находилось главное, для чего весь этот комплекс и оборудовался. Печи, которыми грелась и вода, и камни в парной. Раздевшись догола, практически в одно время с никак не торопившимся дядькой Мишей, Николай подхватил со скамьи простыню – явно льняную. Обернул себя на манер римских аристократов – это чтобы прикрыть не только серединку тела, но и чуть повыше, грудь вместе с шрамом в виде креста. Больно уж косился на это «чудо» Михаил Васильевич. Боярич подумал, и сам удивился – дядьку по отчеству никто и никогда не называл. Но вот всплыло же в памяти.

– Ну что, – бодро воскликнул он, – погнали?!

Он ожидал от казака ответа, чего-нибудь вроде: «Не гони – не запряг еще!». Но тот только посмотрел на парня с удивлением, и без слов шагнул вперед.

– Промашка? – задал себе вопрос боярич, – и сколько таких еще будет? Надо бы отвлечь внимание. И я даже знаю, как.

– А что, дядька Миша, много ли у нас холопов боевых, в замке? Не думаешь, что теперь охранять его нужно куда как серьезней?

Сам парень сидел уже на верхнем полке, на котором можно было развалиться и втроем, не касаясь друг друга потными боками. Дядька же задержался внизу, у огромной емкости с камнями, от которых прямо полыхало малиновым жаром. Ну, и бадейка деревянная там рядом стояла, с темно-бурой водицей, да ковшиком. Тоже деревянным. Пар в помещении, кстати, был не сказать, что обжигающим. Скорее всего, затопили баню недавно. Но спина казака вдруг начала краснеть – словно не грудью, да животом был повернут к камням, а этой самой спиной. Коля злорадствовать не стал, хотя понял – сейчас пожилой воин банально покраснел. От стыда, за своих подчиненных. Но ничего говорить не стал, ждал ответа. А казак не торопился. Ловко подцепил ковшик, примерился – столько ли зачерпнул, сколько надо, и плеснул его содержимое так, что вода накрыла камни словно тонким покрывалом, тут же зашипевшим, и испарившимся в мгновение ока.

Сам же дядька буквально перетек на три шага от источника жара, одновременно опуская ковшик на место и разворачиваясь. Боярич аж залюбовался такой стремительностью. Мгновение, не больше. Потом его накрыло волной жара; не обжигающего, а какого-то ласкового, расслабляющего. Простыня словно сама сползла с груди, и теперь он сидел на ней, запахнув концы меж ног. Николай даже глаза закрыл от наслаждения. И не сразу открыл, хотя дядька Миша принялся отвечать на вопрос. Обстоятельно так, с подробностями:

– Батюшка твой, боярич, Илья Николаевич – царствие ему небесное – два десятка боевых холопов держал. Как положено, пополам – десяток в усадьбе, а второй в полку, во Владимире. Ну, или где они там обретаются сейчас.

– А хватало, – перебил, не выдержав, Николай, – или нужно теперь еще поискать?

– Можно и поискать, – кивнул дядька; Николай, наконец, открыл глаза, – можно и из полка забрать. Но тогда за каждого в княжью казну платить придется. Сколько – не знаю. Тут надо у Арсентия спрашивать. Полагаю, что немало.

– А если новых?

– Где ж справных найдешь сразу, – усмехнулся дядька, пристраиваясь на нижнем полке; боковом – так, чтобы вполоборота смотреть на боярича, – так набирать сразу вдвойне нужно. Половину сразу в полк. Иначе никак, от штрафов сразу голым останешься.

– Донесут?

– А как же, – чуть удивился дядька, – понятное дело. Не один, так другой. А то и сразу несколько соседей. Тут секреты долго не держатся. Вот в понедельник в школе и увидишь.

– Про то, что Дар получил?

– И это тоже, – кивнул казак, – но не сразу, наверное. А вот про крест святой на груди – о том уже сегодня все знать будут. А уж завтра, так точно.

– Это почему же?

– Думаю я, Николай Ильич, что батюшке нашему, отцу Алексею, ты сам должен рассказать. И показать. Еще и на ла… на храм кошель с собой захватить. Оно по божески – батюшке на помин души.

– Это сделаем, – кивнул, соглашаясь, парень, – а откуда батюшка наших бойцов раздобыл?

– Это как! – аж крякнул старый казак, – бойцами они будут, когда первый бой примут. А у нас тут считай тишь, да гладь, да божья благодать. Холопов же я из станицы привез – мальцов, да обучили уже здесь. Как станицы с Дона, да с Днепра к перешейку переселяли, так многие туда ехать отказались. Или на землю свободными садились, уже не казаками, или… вот сирот там кто повзрослее набрал по замятне. Да к ним четырех послуживших уже, крови понюхавших. Этих с семьями. Пять лет, считай, уже прошло. Да ты и сам помнить должен – большой обоз тогда боярин привел. Холопов десяток татарчат, да казачат. Эти уже сами, уговорили.

И опять Николай с трудом удержался, чтобы не нырнуть в кладовые памяти. «Подвалы» эти были глубокими, но очень уж замусоренными. Однако обозначенный обоз он вспомнил. Как и парнишек, за которых взялись всерьез опытные казаки. Сам Николай к тому времени уже тоже проходил воинскую науку. Но, сообразно возрасту, не такую жесткую. Это теперь вот…

– А подкинул бы еще пару, – попросил парень.

– Это я с удовольствием, – улыбнулся казак, – выдержишь ли там, наверху? Раньше ты баню не очень приветствовал.

– Так то раньше, – пробурчал боярич, раскатывая простынь на полке, и растягиваясь на животе.

Главным образом затем, чтобы не смущать дядьку крестом на груди лишний раз. А еще вспомнил про то, что сильного жара он прежде… не то что не выносил – просто не понимал восторга отца, переставшего его брать с собой на такие процедуры уже года два как.

– Как раз, как Анфиску полюбовницей уже в открытую называть стали, – всплыл еще один кусочек информации, – ну, а я и не настаивал. Нет – ну как же все таки хорошо. Прямо замечательно. Жаром дохнуло, а для души, как будто свежим воздухом все тут наполнилось. Хочется дышать полной грудью…

Что боярич и сделал, не испытывая никакого дискомфорта. От опытного казака его состояние определенно не скрылось. Да парень и не скрывал ничего. Усаживаясь на свое место на нижнем полке – после теперь уже двух ковшей отвара на камни – дядька покачал головой, и сделал вывод, который уже и самому бояричу напрашивался:

– Это все Дар твой, Николай Ильич. Ишь, как он жара-то требует. Но поддавать больше пока не буду, и не проси. Или сам потрудись, а я выйду вон.

Казак действительно был красным, как только что отваренный рак. Но сухой – пот, если он выступал из пор – сразу испарялся. Боярич лишь кивнул, соглашаясь, и непроизвольно расслабился, «ныряя» во внутренний мир. Изменения были, и значительные. Ядрышко видимых изменений не претерпело, а вот облачко теперь… да не облачко теперь – искрами было пронизано все тело изнутри. Снаружи же… Шубин понял – захоти он, и весь покроется искорками; как новогодняя елка на снегу. Или… Тут вспомнился старый фильм, с другим Шварцем в главной роли, тем, который потом губернатором Калифорнии стал. Вот там был такой «электрический» человек. Замкнуло его еще. Как раз по всему доспеху искры, да молнии микроскопические бегали; пока злодей этот не дернулся в последний раз, да не издох.

– Интересно, – задал себе вопрос Николай, – а если в воде наружу выпустить искры, да побольше – что будет? А ничего хорошего, скорее всего – для того, кто рядом окажется. А для меня? Сдается, даже не почешусь. Но проверять пока не буду. А вот насчет воды идея неплохая. Даже замечательная.

Было здесь, в банном комплексе, еще одно помещение. Бассейн. Не плавательный, конечно, на пятьдесят метров, но вполне внушительный. А главное – всегда со свежей водой. Как именно поддерживалась эта свежесть, боярич не знал. Пока. Не знал, потому что прелести вот таких контрастных процедур прежде тоже не понимал. Теперь же, выпустив наружу юношескую озорную натуру, он заорал что-то невразумительное, отчего дядька едва не упал с полка, и ринулся наружу, открывая перед собой двери – одну, вторую, и без всякого раздумья. сигая в глубокий бассейн. Хорошо так прыгнул; даже до дна достал. А потом забарахтался в воде – от борта и до борта, выпуская наружу дурную силу. Не электрическую, а обычную, человеческую.

Отметил, как в полутемный зал заглянул, а потом, покачав головой, закрыл за собой дверь, дядька. Прохладная вода бодрила ничуть не меньше, чем жар. Но… как-то иначе. Почему-то подумалось, что там, на полке, он смог бы пролежать очень долго – столько, пока не надоест. Здесь же… Мощным рывком – ну прямо как дельфин какой-то – он оказался на мраморном бортике. И так же бегом ринулся обратно в парную. По короткому коридору, минуя каминный зал, где слышалось какое-то бульканье. Чуть задержался, раздумывая – не свернуть ли туда, хлебнуть холодного кваса. Но тело требовало жара; чем больше, тем лучше. И боярич опять нырнул в полутьму, наполненную облаками пара, исходящими от камней.

Николай никогда не был мастером банных процедур. Потому так ловко плеснуть отвар каких-то специально подобранных трав, как это получалось у опытного казака, не сумел. Просто вылил два полных ковшика на камни, и впереди рванувшегося кверху облака пара прыгнул на свое место, на чуть скомкавшуюся простыню.

И расплылся на спине в позе отдыхающей морской звезды, опять без всяких усилий переходя во внутренний мир медитации. Теперь он не только наблюдал за дарованными ему свыше способностями, но и попытался управлять ими. Искорки команде подчинились. Не сразу, и, как понял Николай, не очень охотно, но все же. Упражнение было простейшим. Боярич пытался собрать искорки в привычное уже облачко вокруг ядра, а потом отпустить «на волю». И с каждым разом чуть быстрее, и резче. А искорки, или магическая сущность, словно поймали ритм, и подчиняться командам стали, кажется, много охотнее. А вскоре и физическое тело стало реагировать на его попытки управлять даром. Ощущения были такими, словно Николай раз за разом нырял в тот самый бассейн, а потом опять оказывался на полке. В тот самый миг, когда его достигала очередная волна жара.

Полезно ли это было для здоровья? А для магического дара? Ответа Николай не знал, а потому долго с экспериментом не разлеживался. А тут как раз дверца еле заметно скрипнула. Ну, или бояричу так показалось – так-то за состоянием хозяйства тут следили строго.

– Веничком-то? – с вопросительной интонацией сказал казак, не входя в парилку.

– Не в этот раз, – помотал головой боярич, поднимаясь, – отдохнуть надо. Пусть тут проветрится, а потом и похлещемся. На свежую голову.

Головными уборами, к которым, оказывается, был привычен когда-то Николай (ну, или кто-то другой), да тапками тут не пользовались. Ну, последнее понятно. Полы теплые; никакой заразы быть не может, потому что никто, кроме семьи боярина, да вот сейчас казака Михаила здесь и появиться не смел. Кроме уборщиков, конечно.

– Еще Анфиса, – вспомнил парень, поспешно сдергивая с полка простынь, и оборачивая ее вокруг бедер, – пошли, что ли, дядька? Кваску попьем. Да разговор наш продолжим.

Квас был отменным; как и все, что выходило из рук бабы Нюры. А вот разговор… Разговор пришлось прервать. Практически он даже не начался. Так, несколько общих фраз. В дверь, ведущую а раздевалку, кто-то поскребся; потом несмело постучал.

Казак оказался там первым. А боярич со своего дивана, на котором даже он, с его мощной фигурой, несколько затерялся, только чуть дернулся. А потом опять опустился на мягко обволакивающее ложе.

Дядька вернулся быстро. Явно озабоченным, если не сказать встревоженным.

– Что там? – выпрямился на диване Николай.

– Малец прибежал, – хмуро доложил казак, – Арсентий его прислал. Гость там пожаловал.

– И кто же это? – хмыкнул чуть настороженно Шубин.

– Граф Воронов Алексей Степанович, собственной персоной.