– Да хуже! Больше не жеребец. Время застыло на полшестого и всё. Так что, хорошо, что послушал Ольгу. Первый раз врачам благодарен.
Парни переглянулись и решили не мухлевать, как я понял. Очень быстро отправились в прививочный кабинет.
– Зачем вы врёте? – подошла ко мне со спины Ольга. – Они должны сами понимать, какую опасность представляют эти болезни, – учительским тоном сказала она.
Ну что с ней будешь делать? Не ценит она мою помощь и всё тут.
– Ольга Онуфриевна, я готов УМО проходить. Не подскажете, где?
–Идёте. Начнёте с ЭКГ.
Зачем на УМО мне делать кардиограмму? Обычно её снимают на врачебно-лётной комиссии ВЛК. А тут рядовой осмотр, пускай и углублённый.
В кабинете функциональной диагностики была только старушка Алла Кузьминична, которая ещё Белку со Стрелкой в космос отправляла. А если кроме шуток, то Кузьминична по рассказам лётчиков в полку, мировая тётка. Знает, как тебе повернуться, чтобы зубцы на кардиограмме были правильные, брадикардии и прочих синусоид ненужных не было. Многих она так оставила в небе летать.
– Ой, Серёжа! Устал, да? – спрашивала она, когда я лежал на кушетке, обложенный присосками и контактами на руках и ногах.
– Есть немного.
– Слушай, ну тебе надо по ночам спать. Вон, какая кардиограмма не очень.
Поспишь тут! Сегодня не мог уснуть, поскольку вспоминал полёт в горы и представлял, как я буду лететь над белоснежными вершинами Гиндукуша. И такой полёт заканчивался попаданием в меня ракеты.
– Ну вот, зубец… не подымается, – разочарованно вздыхала Кузьминична.
Пришла беда, откуда не ждали. Сейчас ещё УМО не пройду, и отправят на стационар проходить всех врачей в Ташкентский госпиталь. Соответственно, Афган накрывается медным тазом.
– Алла Кузьминична, что там с Родиным? Его невропатолог заждался, – вошла в кабинет Вещевая.
Сейчас Оленька была очень привлекательная в белом халате и тёмных колготках. Ножки стройные, так и просят, чтобы к ним прикоснулись. А халатик слегка расстёгнут, и под ним нет рубашки, блузки или чего бы то ещё. Просвечиваются контуры лифчика, прикрывающего грудь. Ох, Серёга, давно же ты без женской ласки!
Кузьминична обрисовала начмеду всю ситуацию, и я этому был не рад совершенно. Ну точно теперь госпиталь обеспечен! Вещевая сейчас панику подымет, что не годен к полётам и всё такое.
– Зубец… пульс… амплитуда. Всё лежит и надо как-то поднять, – смотрела на экран Ольга, изучая мой сердечный ритм.
Не стал я рассматривать дальше её фигурку. Решил отвлечься от мыслей ниже пояса, уставившись в потолок.
– Вот и я так подумала, Оленька, – сказала Кузьминична. – А что я с ним сделаю?
– Так. А я думаю, что проблема вся в контактах, которые отошли, – сказала Ольга.
Пока я смотрел в потолок, Вещевая подошла ко мне очень близко. Специально или нет, но её бедро нежно прикоснулось к моей ладони.
Склонившись надо мной, она принялась поправлять контакты. А в это время я залюбовался видом её груди, очертания которой показались передо мной. Даже родинку смог разглядеть! Конечно, после таких видов у меня не только зубец поднимется!
– О, как хорошо! – воскликнула Кузьминична. – Оленька, а ты в ногах ещё поправь контакты.
– Сейчас, – ответила Вещевая, и потянулась к моей ноге, развернувшись пятой точкой.
Халат задрался, открыв вид на стройные ножки. Стоит мне чуток опустить голову ниже, и я смогу рассмотреть цвет её трусов. Блин, Родин! Приди в себя! О чём ты только думаешь!
– Вот-вот! В контактах вся проблема была, оказывается, – сделала вывод Кузьминична. – А на груди. Там смочить нужно ещё.
Ну, это вообще перебор! Мой «зубец» выйдет за пределы нормы кардиограммы.
Когда Вещевая касалась своими нежными пальчиками моей голой груди, невольно представляешь себе продолжение таких предварительных ласк. Вроде и ничего не происходит, а приятно.
– Всё поправила, Кузьминична, – сказала Ольга. – Получилась кардиограмма? – спросила она, рассматривая распечатку.
– Конечно. Сейчас опишу и терапевту отнесу.
– Хорошо. А вам, Родин, ещё невропатолога и стоматолога пройти, – напомнила мне Вещевая и вышла из кабинета.
После небольшой паузы я принялся собираться. Кузьминична обвела меня взглядом, остановившись ниже пояса, и решила сделать свой вывод по всему произошедшему здесь.
– Милок, девушку тебе надо. Иначе, «зубец» так и будет… лежать.
Глава 5
Погода в день полётов предрасполагала к тому, что сегодня будет очень жарко в небе. Гаврюк вместе с Гнётовым запланировали мне полёты на ближний манёвренный воздушный бой.
Пускай в небе Афганистана мне вряд ли придётся столкнуться с истребителями противника, поскольку у моджахедов их просто нет, но также и нет других заданий в курсе боевой подготовки, наполненных большим количеством адреналина.
Пока мы шли с Валерой по стоянке, продолжали дискутировать на тему теории воздушного боя. Кое в чём наши мнения совпали.
– Помнишь формулу? – спросил Валера, когда мы остановились у моего самолёта.
– Конечно. Формула Покрышкина – высота, скорость, манёвр. У меня всегда должно быть преимущество в этих компонентах, – сказал я, надевая на голову шлем.
В этот момент над полосой прошло звено из нашей эскадрильи. Красиво со стороны наблюдать на такие групповые полёты. Но самое эффектное, это когда вся группа начинает распускаться.
Экипажи начали по очереди отходить от основной группы, изображая в воздухе подобие цветка, чьи листья распускаются в разные стороны.
– Не-а, не то, – сказал Валера, посмотрев на крайний этап этого полёта. – Ведущий слегка затянул с роспуском. Надо было прям над КТА делать.
– И так хорошо получилось, – сказал я, прицепляя на шею ларингофон. – Я уяснил, что буду делать во время боя.
– Вот и хорошо. Подыгрывать тебе Гнётов будет. Готов Максимыча погонять? – улыбнулся Гаврюк, поправляя мне подвесную.
Конечно, готов! Погоняться в учебном бою с замом комэски очень даже интересно.
Мой самолёт был запущен, и, пока я ждал готовности Гнётова, смотрел на то, как другие уже отрываются от полосы, уносясь в серые облака.
– Сто девятый, готов? – запросил меня Гнётов.
– Готов.
– Выруливаем. Я первый, ты за мной, – сказал Максимыч и запросил руление у руководителя полётами.
Пока двигались, я настраивал прицел для работы в ближнем манёвренном бою. На панели управления установил режим «Гиро» и дальность триста метров.
Что-то мне показалось, как будто помигивали лампы на прицеле. Не должно быть так. Пришлось перестроить в режим СС, внеся поправку. Теперь будет несколько сложнее ловить в прицел свою цель.
Взлетели на интервале двух минут друг от друга, и таким вот разомкнутым строем вышли в район третьей зоны.
– Готов к работе? – спросил Гнётов, шедший впереди меня.
– Так точно.
– Пошли. Сходимся.
Добавил оборотов, чтобы подтянуться к Максимовичу. Да только капитан резко изменил направления, уйдя вправо.
Ручку по направлению его движения, сохраняя при этом скорость. Вот уже вижу в прицел силуэт самолёта, окружённого прицельными ромбиками. Сейчас можно отработать по этой цели. Но так легко не взять зам комэска.
Гнётов поменял направления, уйдя влево, но это меня не смутило. Держал его перед собой, направляя нос самолёта слегка вперёд движениям условного противника.
Максимович продолжал маневрировать, разворачиваться. А потом и вовсе сделал полупереворот и боевой разворот. Всё сложнее и сложнее за ним держаться, но я продолжал собирать очки, условно атакуя его, нажимая кнопку.
На прицеле только и успеваю держать цель в соответствующей части прицельной сетки. Вспотел ужасно, а перегрузка на очередной косой петле вжимает меня в кресло всё с большей силой. Кислорода хватало, но маска начала ходить из стороны в сторону. Кажется, вот-вот слетит или отстегнётся.
– Контроль остатка, – запросил меня Гнётов.
– Тысяча семьсот пятьдесят в килограммах, – ответил я, утирая нос от пота.
– Давай дальше.
Манёвры, манёвры… Вокруг всё вертится и крутится. Смотришь на приборы, чтобы не просесть сильно по высоте, иначе можно налететь на горы, которые скрыты сейчас в небольшой кучёвке. В одном из виражей я почувствовал, как вывалился из траектории и потерял из виду Гнётова.
– Сорвал захват, – сказал я, выходя в противоположную сторону.
– Ещё раз, – успокоил меня Гнётов и перестроился для начала маневрирования.
На прицеле дальность полтора километра, моё принижение относительно моего напарника триста метров, угол визирования на Максимовича – сорок пять градусов.
Гнётов резко ввёл свой МиГ в правый разворот. Следуя заветам великого Покрышкина и его формуле, я держался внутри его траектории. «Ось оружия» впереди его движения, и этого достаточно, чтобы угрожать своему текущему противнику. Я чуть отстал – вышел из виража и набрал высоту. Спикировал, и я снова в выигрышном положении.
Ручку управления отклонил на себя, обороты выставил «Максимал». Перевёл самолёт в набор высоты и сразу пикирую на Гнётова.
Вот уже вижу его под собой. Атакую! И теперь уже не уйти замкомэске.
– Пуск первая, пуск вторая, – выпалил я в эфир и вышел в сторону, при достижении минимальной дальности.
– Хорошо. Ещё раз сходимся.
Я уже начинаю теряться в своём местоположении, а Гнётову хоть бы что. Ходит по кругу, меняя иногда высоту полупереворотом.
Сближаюсь с ним. Держу в прицеле. Готовлюсь нажать кнопку и условно пустить ракету…
Вот зараза! «Бочка», форсированный разворот и снова косая петля. Неуловимый Гнётов!
–Заканчиваем, Сто девятый. На точку, – сказал он в эфир, и я запросил выход на маяк системы ближней навигации, которой оборудован аэродром.
В моём задании на полёт есть ещё кое-что. Так называемый афганский заход.
– Нора, Сто девятый, заход по крутой глиссаде рассчитываю с тысячи пятьсот метров, – сказал я руководителю полётами на возврате из зоны.
– Вас понял. Вход ко второму развороту на тысяче пятьсот разрешил, готовность к посадке доложите, – вышел он в эфир.
В голове прокрутил весь порядок действий, которые отрабатывал раньше с Валерой. Главное – контролировать скорость, иначе можно не выйти из пикирования вовремя.
– Нора, Сто девятый, прохожу точку, готов к посадке.
Выпустил шасси и механизацию в посадочное положение. Жду разрешения на выполнение предпосадочного манёвра.
– Сто девятый, заход, шасси, механизация, контроль.
Скорость триста сорок, высота по-прежнему тысяча пятьсот, тормозные щитки выпущены. Обороты двигателя на «малый газ». Выполняю полупереворот и пошёл снижаться по спирали.
Один виток, второй! Вертикальная скорость большая, но по-другому и не бывает при таком способе захода на посадку.
– Нора, Сто девятый, ближний, прошу посадку, – запросил я и получил разрешение.
Торец полосы прошёл, и пора выравнивать самолёт, чтобы приземлиться на основные стойки шасси. Ещё немного подработать ручкой управления, чтобы загасить излишнюю поступательную скорость. И… касание!
Только когда почувствовал торможение после выпуска тормозного, смог выдохнуть. Кажется, я совершенно не дышал, когда заходил сейчас на полосу. И пот прошиб вдвое больше, чем при выполнении манёвренного боя с Гнётовым.
Так и хочется сказать, что именно так я себе представлял, пожалуй, лучшую работу в мире.
Новый год, как это и полагается молодому лейтенанту, я встретил в наряде. Стандартная ситуация, и обид здесь быть не должно.
Первое января в Осмоне выдалось стандартным в вопросе погодных условий – слякоть, грязь и ни одного солнечного просвета на небе.
В такую погоду хочется побыть рядом с камином, лечь под мягкое одеяло, включить телевизор и налить себе ароматного чайку. Из всего сказанного у меня есть только одеяло.
Вот так я и решил прогуляться на дневной сеанс в кино. Афиша местного кинотеатра «Октябрь» рекламировала фильм о легендарном герое Отечественной войны 1812 года Денисе Давыдове. «Эскадрон гусар летучих» был сейчас как нельзя кстати – яркая картина должна была порадовать меня и отвлечь от завтрашнего выхода на работу.
У кассы было не протолкнуться. Не ожидал я, что в этом времени фильмы про гусаров имеют такой успех. Да такой, что билетов попросту не осталось.
– Последний билет! – кричала кассирша, когда к окошку хлынула огромная толпа за единственным билетом. Прорваться было нереально.
Дошёл я до другого кинотеатра, и там такая же проблема. Заветные билетики присутствовали в кассах кинотеатра «Огонёк».
