– Томас, леди, – представился трактирщик с улыбкой, – так что же с вами приключилось? Вы не думайте, я болтать не стану, хоть и работа у меня такая… разговорчивая. Мы, трактирщики, больше слушать любим. А ежели чужие секреты разбалтывать начнём, так быстро без клиентов останемся.
– Я хочу всего добиться сама, – чувствуя к этому человеку странное доверие, ответила я. А может, мне просто нужно было наконец-то с кем-то поговорить: в пансионе с этим было непросто. – Доказать всем, что я чего-то стою и сама по себе, отдельно от известной фамилии. Понимаете?
– Отчего же не понять, очень даже, – кивнул Томас, и я почувствовала, что это не просто слова, этот человек действительно меня понимает, – достойное дело, леди…
– Моника, – улыбнулась я ему, – леди Моника Мэнсфилд.
– Ох, неужто из тех самых Мэнсфилдов, которые в дальнем родстве с королевской фамилией? – изумился трактирщик, глядя на меня, впрочем, по-прежнему доброжелательно.
– Ну, родство настолько дальнее, что и упоминания не стоит, – улыбнулась я, – а так – да, из тех самых. Но вы не беспокойтесь, у меня с родителями всё в порядке, они с трудом, но приняли мой выбор.
– Это хорошо, – кивнул Томас, – что же касается комнатки… Посмотрите, леди, да и оставайтесь, ежели подойдёт вам. У нас ведь скромно, по-простому.
– Да мне скромно и надо, – улыбнулась я, – тогда давайте сейчас и посмотрим, а то вдруг, пока я обедаю, её перехватят: у вас так уютно и симпатично, что хочется остаться, даже не глядя.
– Спасибо на добром слове, леди, – довольно подкрутил шикарные усы трактирщик, – еду вам принесут минут через десять, как раз и управимся.
Мы поднялись из-за стола, причём кряхтела в основном я, а не Томас, хотя он и был как минимум вдвое старше меня. Он быстро зашёл за стойку, взял со специальной доски ключ и жестом пригласил меня подняться на второй этаж. Там мы прошли по застланному половичком коридору, и трактирщик распахнул передо мной дверь.
Комнатка мне сразу понравилась: небольшое окно с цветастыми занавесками пропускало достаточно света и свежего воздуха, круглый столик был застелен аккуратной светлой скатертью, ящики комода были приоткрыты, видимо, чтобы проверить, не забыла ли чего бывшая постоялица, а кровать, украшенная ярким лоскутным покрывалом, так и манила прилечь. На чистом полу возле неё приютился пушистый коврик, наверное, для того, чтобы после сна вставать не на голый пол, а на уютную мягкость. Небольшой шкаф для одежды, пара стульев, столик, комод и кровать – вот и вся обстановка. Впрочем, после более чем скромной комнаты в общежитии эта показалась мне почти дворцом.
– Ванная комната и прочие удобства, уж простите, общие на четыре номера, – извиняющимся тоном сказал трактирщик, – те комнаты, что с собственными удобствами – те подороже будут.
– Мне очень нравится! – я улыбнулась Томасу, который от двери наблюдал, как я осматриваю будущее жилище. – Я правильно поняла, что стоит она два серебряных в месяц?
– Именно так, – подтвердил трактирщик, – ну а коли обедать тоже у нас захотите, то, думаю, в цене сойдёмся, не обижу.
– Будет зависеть от того, какую работу и как быстро я найду, – подумав, ответила я, – но, думаю, я у вас поживу. Хлопот я вам не доставлю: шума сама не люблю, гостей приглашать не планирую, так что…
– Вот и прекрасно, – довольно погладил усы Томас, – тогда вот вам ключик, леди.
– Просто Моника, – улыбнулась я в ответ, – я от титула давно отвыкла, если честно: в пансионе нас вообще только по фамилиям звали.
– Как скажете, Моника, – видно было, что хозяину по душе такое моё отношение, – ну а я для вас дядюшка Томас тогда. Заселяйтесь сразу после обеда, а я в газету мальца своего отправлю, чтобы объявление убрали. Чего зря людей в заблуждение вводить, правда?
– Спасибо вам большое, дядюшка Томас, – я протянула трактирщику заранее приготовленные монеты, – это за первый месяц.
– Сейчас запишу сразу, – хозяин опустил серебряные в карман и, подождав, пока я закрою теперь уже свою комнату, спустился в зал. На моём столике уже исходили ароматным паром тарелки, но я вдруг ощутила непреодолимое желание вернуться в комнату и, пожалуй, забаррикадироваться комодом. Или даже шкафом – он тяжелее.
За моим столом, сдвинув в сторону саквояж, сидел высокий господин преклонных лет, выглядевший не то чиновником средней руки, не то преуспевающим конторским служащим. Серый камзол, серые же брюки, крепкие удобные сапоги, в руках шляпа того же мышиного цвета, впрочем, всё из достаточно приличных, если не сказать – дорогих, материалов. Да и внешность у него была такая же невзрачная, но это исключительно до того момента, как вы встречали его взгляд: острый, внимательный, холодный.
Словно почувствовав моё появление, он медленно повернулся и встретился со мной взглядом, после чего вежливо встал и поклонился с неожиданным изяществом. Впрочем, этот человек был безупречен всегда и во всём. Чем, признаться, бесил чрезвычайно.
– Вам знаком этот человек, Моника?
– Да, дядюшка Томас, не волнуйтесь, этот человек не станет причиной ваших проблем, – вздохнув, сказала я, – его прямая обязанность совершенно иная. Он, скорее, привык их решать, а не создавать. Не так ли, господин Стайн?
– Совершенно верно, леди Моника, – отозвался неожиданный визитёр негромким голосом, таким же бесцветным, как и вся его внешность, но дядюшка Томас, услышав имя гостя, низко поклонился и спросил:
– Прикажете подать перекусить?
– Нет, ничего не нужно, – отказался Стайн, – я пришёл всего лишь переговорить с леди Моникой. И передать ей устное послание, на которое рассчитываю получить положительный ответ.
– Домой не поеду! – со всей решимостью, на которую была в данный момент способна, сказала я. – Это моя и только моя жизнь! Так родителям и передайте!
– Вообще-то я не от них, а от леди Синтии, – прервал мою гневную речь господин Стайн, – она просила меня узнать, всё ли с вами хорошо и не соблаговолите ли вы завтра с утра нанести ей визит. Именно ей…
– А родители в курсе, что я приехала?
– Во всяком случае, я им об этом не сообщал, – невозмутимо сказал бывший глава Тайной полиции и по совместительству близкий друг моей бабушки господин Стайн. Наверняка он был лордом, но настоящего его имени никто не знал: для всех он был просто господином Стайном. Наверняка бабушка была в курсе, но мне и в голову не приходило расспрашивать её. Во-первых, она бы не сказала, а во вторых, биография господина Стайна как-то никогда не входила в круг моих интересов.
– Спасибо, – помолчав, я поблагодарила бывшего главного шпиона и глубоко вздохнула, – бабушка действительно будет одна? Просто я не готова сейчас встретиться с родителями.
– Насколько я знаю, леди Синтия заказала завтрак на две персоны, – как всегда, обтекаемо ответил Стайн, – полагаю, что для вас и себя. Она попросила меня проследить, чтобы вам никто не помешал.
– Тогда я могу быть спокойна, – улыбка получилась не слишком весёлой, хотя перспектива встречи с бабушкой – единственной представительницы семьи Мэнсфилд, кто хотя бы попытался меня понять – не особо напрягала. – Значит, мы действительно поговорим приватно.
– Благодарю, – по-прежнему абсолютно безэмоционально ответил Стайн, – так я могу передать леди Синтии ваше согласие?
– Можете, – кивнула я, – я приеду в десяти, я не забыла, во сколько бабушка спускается к завтраку.
Услышав мой ответ, господин Стайн поднялся, педантично вернул саквояж на его место, поклонился и вышел из трактира, оставив меня в полном смятении.
Глава 3
Сидя в остановившемся экипаже, я смотрела на светло-зелёный дом с белыми колоннами, виднеющийся сквозь листву аккуратно подстриженных парковых деревьев. Это здание было для меня одновременно невероятно близким, родным, и в то же время совершенно чужим, из другой, прошлой жизни, к которой я не собиралась возвращаться.
Подхватив скромную сумочку, я вышла, расплатилась с извозчиком и медленно пошла вдоль кованой ограды в сторону входа. По аллее возле ворот со скучающим видом прогуливался господин Стайн, видимо, совершенно случайно выбравший именно это место для утреннего моциона.
Увидев меня, он также неторопливо прошёл к небольшой калитке, расположенной справа от створок, и лично её открыл. Видимо, мой визит действительно старались сохранить в тайне, за что я была и бабушке, и Стайну искренне признательна.
– Доброго утра, леди Моника, – поприветствовал меня бабушкин друг и жестом пригласил пройти с ним. Можно подумать, за прошедшие четыре года я успела забыть дорогу.
– Доброе утро, господин Стайн, – вежливо ответила я, приноравливаясь к его достаточно широким шагам. Он заметил это, и пошёл немного медленнее, давая мне возможность не спешить и смотреть по сторонам. – Здесь практически ничего не изменилось за эти годы…
– Разумеется, – нейтрально согласился мой сопровождающий, – вы отсутствовали не настолько долго, чтобы с парком могло что-нибудь произойти.
– А бабушка? – зачем-то спросила я. – Она в порядке? Для человека четыре года – это достаточно много.
– Леди Синтия, как всегда, полна оптимизма и планов, – мне показалось, или в голосе господина Стайна мелькнуло что-то нормальное, человеческое? Да нет, вряд ли: камни не умеют чувствовать. – Впрочем, скоро у вас будет возможность убедиться в этом лично.
За таким ни к чему не обязывающим разговором мы дошли до крыльца, и я с внезапно бешено заколотившимся сердцем поднялась по таким знакомым ступенькам.
Я точно помнила, что их ровно восемь: когда мы с родителями приезжали сюда, я почему-то всегда считала ступеньки, поднимаясь и спускаясь. Вот знакомая выбоинка на пятой снизу, а вот цветное пятнышко на предпоследней, неизвестно откуда взявшееся на светло-сером мраморе.
В дверях нас встретил Хиллард – бабушкин дворецкий, который всегда мне казался существом из какого-то иного мира, не человеком, настолько он был невозмутим и безупречен. За все годы я не могла вспомнить ни одного случая, когда его одежда была бы не идеальна, а из причёски выбился бы хотя бы один волосок.
Вот и сегодня кружева форменной рубашки были белоснежными, и по контрасту с ними тёмно-синий фрак казался ещё темнее. Перчатки, наверное, можно было бы рассматривать через увеличительное стекло и всё равно не найти на них ни одной пылинки. Пробор в тщательно уложенных седых волосах, казалось, был проведён по линейке, а количество волосков в аккуратно подстриженных усах наверняка тоже строго соответствовало каким-нибудь правилам для образцово-показательных дворецких.
– Леди Моника, – он отвесил мне положенный поклон, но в его светлых глазах на миг мелькнула радость, точнее, её едва заметная тень, ибо любые эмоции Хиллард демонстрировал крайне неохотно.
– Здравствуйте, Хиллард, – я тепло улыбнулась дворецкому, который был такой же обязательной частью этого дома, как и витающий в холле аромат лилий: лёгкий, ненавязчивый, ровно такой, чтобы вызывать улыбку, а не головную боль. – Вы совершенно не изменились за эти годы.
– Благодарю, леди, – с достоинством поклонился Хиллард, – леди Синтия ожидает вас в малой столовой.
Малая столовая была, наверное, самой уютной комнатой в огромном доме блистательной леди Синтии Мэнсфилд, ближайшей подруги королевы-матери. Бабушка уже почти три десятилетия была наперсницей её величества и одной из влиятельнейших женщин в стране.
Я привычно прошла через холл и не слишком длинный коридор, дважды повернула и оказалась в залитой утренним солнцем небольшой комнате. В центре располагался стол, на котором всё было приготовлено к завтраку: стояли блюда с выпечкой и сладостями, под прозрачным крышками лежали нарезанная ветчина и сыр, в вазочках тёмно-красным глянцем блестело варенье.
Но я смотрела не на стол, а на кресло с высокой спинкой, в котором расположилась хрупкая женщина с тёмно-русыми волосами, уложенными в простую, но изящную причёску. Темные глаза, в уголках которых были едва заметны ниточки морщинок, смотрели спокойно и внимательно, на губах играла лёгкая улыбка.
– Бабушка! – я моментально забыла о своём твёрдом намерении быть взрослой и серьёзной, не поддаваться порывам и ни в коем случае не вести себя по-детски. – Как же я рада тебя видеть!
В несколько шагов преодолев комнату, я опустилась на колени возле кресла, как всегда делала это раньше, до отъезда в пансион.
– Я тоже рада, моя девочка, – бабушка легко погладила меня по волосам и, протянув руку, помогла мне подняться на ноги. – Дай же мне посмотреть на тебя, Моника! Как ты выросла, как похорошела, просто прелесть что такое! И, что особенно приятно, в тебе сразу видна наша порода, сразу понятно, что ты – Мэнсфилд!
Это было действительно так: я словно специально собрала все отличительные особенности внешности, характерные для многих поколений Мэнсфилдов. Невысокий рост и изящное, даже хрупкое телосложение, очень светлая кожа в сочетании с тёмными глазами, тонкие черты лица, густые, чуть волнистые тёмно-русые волосы.
– Здесь ничего не изменилось! – стараясь скрыть некстати выступившие на глазах слёзы, сказала я, делая вид, что рассматриваю комнату. Бабушка понимающе улыбнулась и первой прошла к столу. Несмотря на то, что завтракали мы вдвоём, прислуживал за столом лично Хиллард, что случалось на моей памяти впервые. Это ещё раз доказывало, что бабушка действительно делает всё для того, чтобы о моём визите знало как можно меньше народа.
Когда завтрак был практически закончен, бабушка задумчиво отставила чашку и внимательно посмотрела на меня. Этот взгляд я помнила прекрасно, и означал он всегда только одно: сейчас я услышу что-то важное и, скорее всего, не слишком приятное.
– Моника, скажи мне, чем ты планируешь заниматься? – делая маленький глоток чая, осведомилась леди Синтия. Именно так, потому что сейчас передо мной была именно она – доверенное лицо вдовствующей королевы, а не близкая родственница.
– Я хотела бы найти работу по специальности, возможно, в каком-нибудь издательстве или редакции. В крайнем случае для начала меня устроила бы даже служба в архиве или библиотеке, – откровенно ответила я, не видя смысла скрывать правду.
– В редакции? – взгляд леди Синтии стал чуть более внимательным, хотя весь её вид говорил о том, что она просто наслаждается ароматным напитком и беседой. – То есть ты знакома с основами работы печатных изданий? Газеты, например…
– Да, у нас был целый курс, посвящённый именно этому, – подтвердила я, начиная подозревать об истинной причине приглашения. Нет, в том, что бабушке что-то от меня нужно, я даже не сомневалась, вопрос был только в том – что именно. Версий я со вчерашнего дня успела построить множество… но газета?! Такой вариант я, признаться, не рассматривала.
– Как удачно, – довольно протянула леди Синтия, задумчиво рассматривая носок слегка выглянувшей из-под подола моей юбки простенькой туфельки. – Я бы даже сказала – просто замечательно!
– Чем же? Ты собираешься приобрести какую-нибудь газету? Но зачем тебе эта куча проблем? – я с совершенно искренним недоумением посмотрела на бабушку.
– Мне – абсолютно не за чем, мне и без того забот хватает, – согласилась со мной она, – но вот Алекс…
Алексом бабушка звала наше королевское величество, которое прекрасно помнила с тех пор, когда оно только училось ходить. Именно тогда молодая королева Жозефина познакомилась и неожиданно для всех подружилась с Синтией Мэнсфилд, которую впоследствии сделала своей старшей фрейлиной, ближайшей подругой и поверенной всех больших и маленьких тайн. С тех пор прошло почти тридцать лет, но уже вдовствующая королева-мать и её наперсница до сих пор успешно опровергали расхожее мнение о том, что дружба между женщинами невозможна.
Так вот, маленький Алекс рос, рос и постепенно вырос во вполне достойного монарха, которому её величество несколько лет назад с удовольствием спихнула нелёгкие королевские обязанности. И хотя на людях, разумеется, леди Синтия обращалась к его величеству исключительно в рамках протокола, то наедине, пожалуй, только ей – кроме королевы-матери, конечно, – позволялось называть его величество Александра просто Алексом.
– Что – Алекс? – моментально насторожилась я, так как при всех несомненных положительных и достойных всяческого уважения качествах у нашего короля был один, но крупный недостаток. Он чрезвычайно любил всевозможные новшества, при этом делал всё, чтобы обязательно проверить их полезность на практике.
Придворные, эти закалённые в интригах и бескомпромиссной конкурентной борьбе люди, до сих пор с душевным трепетом вспоминали, как его величество, побывав в одной из соседних стран, решил внедрить у нас здоровый образ жизни, и со столов на традиционных королевских завтраках мгновенно исчезли все сладости, выпечка и прочие приятные вещи. Их заменили полезные свежевыжатые соки и нарезанные кусочками фрукты. Правда, первой взбунтовалась королева-мать, как-то посетившая такой завтрак и не обнаружившая на столе столь любимого ею земляничного зефира. Король Александр разочарованно вздохнул, придворные расслабились и преисполнились к её величеству признательности, причём на этот раз совершенно искренней.
Потом он внезапно решил, что для сохранения здоровья жителей королевства очень полезно будет ввести повальные занятия иньскими духовными практиками, после чего все придворные, старательно пряча вполне объяснимое раздражение, срочно научились впадать в нирвану и постигли дзен. Впрочем, надо отдать его величеству должное, он не только загружал подданных, но и сам был в первых рядах. Впрочем, это не сильно утешало старательно завязывающих ноги в очередной немыслимый узел придворных. К тому же такой подход лишал их малейшей возможности как-то увильнуть от участия в эксперименте.
– Что он придумал на этот раз? – с неподдельным интересом поинтересовалась я, безуспешно пытаясь предугадать очередную гениальную идею главы государства. – Хочет позакрывать все газеты?
– Наоборот, – вздохнула бабушка, – он решил, что дворцу совершенно необходима своя газета.
– Зачем?! – абсолютно искренне изумилась я. – Ему общегосударственных мало?
– Ты же знаешь, что мальчик очень любит быть в курсе всех новостей, и это похвальное для короля качество, между прочим, – добавила леди Синтия, заметив мою усмешку, – иначе можно и заговор какой-нибудь проморгать. Это раньше, при Стайне, можно было быть уверенным, что всё будет в порядке, а новый глава Тайной полиции кажется мне довольно легкомысленным молодым человеком. Впрочем, это их мужские игры, не стоит им мешать.
Я хотела было сказать, что, насколько я в курсе, бабушка всю жизнь занималась именно тем, что встревала в эти самые «мужские игры». Но полученный за годы обучения в пансионе жизненный опыт настойчиво подсказывал, что эти соображения лучше оставить при себе.
– Его величество всё равно уже принял решение о создании дворцовой газеты, – добавила бабушка, отставляя пустую чашку.
– И что оно – в смысле, наше величество – собирается в этой газете публиковать? Меню королевских завтраков? Дворцовые сплетни?
– Этот вопрос он намерен сегодня вечером обсудить с будущим главным редактором, – с не очень понравившейся мне интонацией сказала леди Синтия. – Надеюсь, ты поняла, кого я имею в виду, Моника?
– Очень хочется верить, что нет, – ответила я, – я, конечно, нахожусь в поиске работы, но не уверена, что готова окунуться в очаровательный мир интриг, подковёрных игр, взаимной неприязни и войны за место под солнцем.
– Я предлагаю тебе просто поговорить с Алексом, – бабушка внимательно на меня посмотрела, – эта беседа ни к чему не будет тебя обязывать. Не захочешь принять его предложение – пойдёшь себе спокойно дальше искать работу. И, не исключено, что даже найдёшь её.
– А почему бы Алексу не нанять кого-нибудь более подходящего и опытного? – я действительно не понимала, почему эту работу предложили мне, вчерашней выпускнице.
– И впустить постороннего человека в специфический мир дворцовой жизни? – леди Синтия возмущённо всплеснула руками. – Нет уж! Это должен быть человек нашего круга, знакомый со спецификой дворца и высшего света. Но при этом он должен работать… или искать работу. Ты много таких знаешь, Моника?
Я на секунду представила, сколько приватной информации, касающейся первых лиц королевства, может стать достоянием жадной до сенсаций общественности в случае, если кого-то чужого допустить в достаточно замкнутый дворцовый мир, и поняла, что король прав. Если уж ему приспичило обзавестись «карманной» газетой, то и редактора, и сотрудников нужно искать исключительно среди своих.
А много ли среди придворной публики тех, кто захочет и, главное, сможет организовать газету и проконтролировать этот непростой процесс от замысла до необходимого результата? И вообще тех, кто работает, а не просто проводит во дворце время. Вот именно… Таких сумасбродок, как я, можно пересчитать по пальцам, причём вполне хватит одной руки. Да что там… Такая… не очень умная особа, наверное, вообще одна.
Я посидела, жуя сдобное печеньице, помолчала, подумала и, придя к не очень утешительным выводам, решила уточнить:
– Ты знала, что меня этому учили? – в моём голосе невольно прозвучали обличительные нотки, но это было совершенно не то, что могло бы смутить леди Синтию.
– Я не в курсе подробностей, – ответила она, невозмутимо намазывая малиновый джем на тост, – мне они ни к чему, как ты понимаешь.
– Скажи, Александр сам додумался до этой блестящей идеи или ему кое-кто помог? – задала я следующий, провокационный, с моей точки зрения, вопрос.
– Ты же знаешь Алекса, – бабушка махнула рукой, – чтобы загореться очередной безумной идеей, ему никто не нужен: он прекрасно справляется сам.
– И всё же, что сподвигло его на такой странный шаг? – не желала успокаиваться я.
– Ничего глобального, – бабушка улыбнулась, – просто выяснилось, совершенно случайно, между прочим, что король не в курсе половины сплетен и слухов. Это его чрезвычайно огорчило, и Алекс подумал, что, раз пресечь появление слухов невозможно, то нужно сделать этот процесс организованным и подконтрольным. К тому же ни у одного монарха нет своей дворцовой газеты, а у него будет!
– Интересная логика, – не смогла ничего возразить я, – но у меня нет необходимых практических навыков. Исключительно теоретические знания, которых наверняка будет недостаточно.
– Ах, какая ерунда, – отмахнулась леди Синтия, – наймёшь помощников, было бы о чём волноваться! Так когда ты сможешь встретиться с королём? Видишь, он настолько любезен, что предоставляет тебе свободу выбора.
– Да мне практически всё равно, – я, как и всегда, сдалась под бабушкиным напором, тем более что работа мне действительно нужна.
– Прекрасно, – довольно провозгласила она, – тогда я организую вам встречу сегодня вечером, часиков в восемь. Поэтому будь добра к этому времени привести себя в порядок. При всём твоём своеволии не забывай: ты Мэнсфилд!
– Наряжаться не буду, – тут же насупилась я, понимая, насколько глупо и по-детски выгляжу, но не в силах с собой справиться.
