– И я прошу вас лишь об одном. Посмотрите друг на друга. Обернитесь вокруг. Мы стоим на пороге великих свершений. Книга нашей истории наконец раскрыта – и только нам решать, что вписать на ее страницы. Отбросьте же свои сомнения. Сомнение – это худший грех. Именно сейчас, важно как никогда сплотиться воедино, и действовать, словно одно целое. Ведь только вместе мы сможем принять на себя любой удар, уготованный нам судьбой. Что бы не произошло, помните: все – мы – связаны.
– Все – мы – связаны, – в один голос вторила толпа, раздаваясь аплодисментами.
Ладони людей загорелись синим светом. В Путеводителе появилась новая страница:
«Великая Экспедиция. Количество Парагонов: ноль. Дата: тридцатое марта две тысячи пятьсот пятьдесят третьего года. Время до начала: семь дней, ноль часов, ноль секунд».
Отсчет пошел.
Миновало несколько дней. Стены запестрили кричащими плакатами, а все проходы и коридоры оказались заставлены стендами с голографическими картинами: люди, разбивающие лагерь посреди густого леса, бескрайние поля с желтыми колосьями пшеницы, величественные города, возведенные у рек и озер и прочие воодушевляющие пейзажи с не менее пафосными подписями – «Парагон. Будущее в твоих руках», «Все начинается с одной искры», «Эра Танзанита» и множество других. Но мои глаза постоянно цеплял плакат, возникающий то там, то здесь, который по своему содержанию несколько выделялся на фоне остальных. Его основа была полностью черной, по центру виднелись очертания правой ладони, а внутри нее – едва различимые строчки:
«Ветер повеял – раскрытая брешь,
Хладнокровно ступай собирать гардероб.
То, что посеял – то и пожнешь,
Словно осенний озноб».
И как бы я не старался уловить хоть какой-то смысл прочитанного – мои попытки так и не увенчались успехом.
Перемены коснулись не только окружающей обстановки, но и самих жителей. Люди ходили словно пришибленные – и я не стал исключением. Размеренная и привычная жизнь перевернулась с ног на голову – и никто не знал, как на это реагировать: то ли радоваться, то ли начинать беспокоиться. «Сомнение – это худший грех». Что-ж. Грешников, судя по всему, было более чем достаточно.
Стук в дверь.
– Доктор Кеплер? Не помешаю?
– Нет… нет, – произнес он на автомате, не отрываясь от кипы шуршащей бумаги. – Прошу… заходите.
– Я закончил с отчетами. Рассортировал их по цветам и… обозначил некоторые спорные моменты, которые стоит убрать при следующих правках. Все здесь, – к уже стоящим стопкам добавилась еще одна.
После этих слов его задумчивый взор наконец приобрел осознанные черты, и он вернулся в реальность, удивленно уставившись на мою персону.
– Мистер Солар? Я думал, все уже ушли.
– Решил задержаться. Не люблю бросать дело на половине.
– Благодарю. Вся эта бумажная волокита растратила бы уйму моего времени. Мне осталось откалибровать медицинские капсулы, но вы и так уже сильно мне помогли. Я переведу вам несколько коммутатов за переработку.
– Не стоит, – ответил я, приподнимая ладонь. – Работа помогает мне отвлечься, так что, пожалуй, мы уже в расчете.
– Знакомо, – усмехнулся он, приподнимаясь со своего места. – Тогда буду рад, если составите компанию.
Мы зашагали по переходу в следующую часть медицинского отсека, разговаривая на отвлеченные темы – раз уж выдалась такая прекрасная возможность, было бы глупо не воспользоваться ей и перекинуться с ним парой-тройкой слов. Иоганн Кеплер – смугловатый мужчина немногим за сорок, худоватое, но жилистое тело, в меру неряшливый вид в сочетании с идеально чистым рабочим халатом и выглаженными брюками, торопливая, осознанная речь, участливый и заботливый взгляд – одним предложением можно было описать его как человека, вобравшего в себя все привычные стереотипы гениального доктора и служителя науки. На носу виднелись прямоугольные очки – хоть у него и было стопроцентное зрение, видимо, ему нравилось тянущее присутствие оправы на своей переносице. После напряженной работы он частенько витал в своих мыслях – и в такие моменты «отреченности» врезался во все, что встречалось ему на пути, забавно смущаясь из-за своей неуклюжести. Как я и говорил – все гении не без причуд. В городе вряд ли можно было найти человека, который не слышал про достижения доктора Кеплера. При желании он запросто мог бы стать сенатором, но, по ведомым лишь ему самому причинам, предпочитал палатам сената излюбленные стены медицинского отсека. Как только речь заходила о сокрытых истинах такого расставления приоритетов – он каждый раз отшучивался, ловко уводя тему в другое русло. Как по мне – это его полное право. В любом случае, чувствуешь себя гораздо спокойнее, когда на страже твоего здоровья стоят такие самоотверженные люди, как он.
Конструкции овальной формы выстроились перед нами в ряд – и эти устройства по праву можно назвать одним из величайших достижений человечества за последние несколько сотен лет. Криокапсулы, внутри которых под действием крайне низких температур человека могли излечить практически от чего угодно в течение всего нескольких дней: будь то перелом позвоночника, раковая опухоль или отравление химическими веществами. Но из всех правил бывают исключения – несмотря на столь прогрессивную криомедицину, невероятно редкие в наше время хронические заболевания все же не подвергались лечению – к таким, относились, к примеру, рассеянный склероз или пищевая аллергия.
– Зажмите вот здесь. И… готово, – доктор вернул на место защитную пластину, и мы шагнули к следующей капсуле.
– Док… можно задать вопрос?
– Конечно. Что у тебя на уме?
– Что вы думаете… насчет экспедиции?
Как только последнее слово слетело с моих губ, я уловил, как кончики его пальцев слегка дернулись. После небольшой паузы он ответил:
– Как и сказал господин Блэкволл – это вынужденный шаг. Я отношу себя к той категории людей, которые считают, что нам стоило сделать это гораздо раньше, чтобы не оказаться в плену у обстоятельств, как сейчас. Но ты ведь спросил это не просто так, я прав?
– Да, все так, – немного помявшись, ответил я. – Если… говорить начистоту – увидеть поверхность своими глазами всегда было моей мечтой, но я никогда не думал, что у меня выдастся реальный шанс претворить ее в жизнь. Это произошло так стремительно. И сейчас я попросту не могу понять, чего желаю на самом деле. Когда дело касается действительно важных решений, я становлюсь очень… нерешительным человеком.
– По крайней мере ты это понимаешь. Осознание проблемы – уже пятьдесят процентов ее решения.
– Это верно, – усмехнулся я. – Сложные решения нужно принимать самому, и от этого мой следующий вопрос прозвучит вдвойне эгоистично. Как вы думаете, мне стоит… принять участие в этой экспедиции?
Доктор замер. Медленно развернул голову на меня, и от его взгляда по спине побежали мурашки. Он бегло посмотрел по сторонам, и присел на одно колено рядом со мной, резко схватив за плечо.
– Мистер Солар, послушайте меня очень внимательно. Я…
Шаги. Дверь в отсек открылась. В помещение зашло несколько стражей, становясь по обе стороны прохода. Доктор Кеплер мгновенно подскочил обратно на ноги, а я расслабил нахмуренные брови, нервно прочищая горло. Что это было? И почему я так заволновался?
– Господин сенатор, – произнесли мы в один голос, учтиво поклонившись.
Клетус Блэкволл. Человек, который не нуждается в представлении. Самый уважаемый и влиятельный сенатор Амаронта, и по совместительству – мой бывший школьный учитель. Красивые, цепляющие глаз одежды, ровная уверенная осанка, выпяченная вперед грудь и текучие, плавные движения. Чересчур острые черты лица – в особенности нос и немного задранный наверх подбородок – глубоко посаженные глаза, поджатые губы, короткая клокастая борода и зализанные назад длинные жидковатые волосы. И хоть по отдельности может показаться, что этот человек обладает вполне специфической внешностью – со стороны все смотрелось предельно гармонично. Походка, манера речи, немного согнутые в локтях руки – каждая мелочь говорила о его изящной и аристократичной натуре, тем не менее лишенной напускного бахвальства и излишней театральности.
– Прошу вас, давайте без формальностей, – сдержанно улыбнулся он, протягивая руку доктору, а затем и мне.
Его голос был звучным, больше похожим на женский, с нотками хрипловатости, придающими ему некую расслабленность и таинственность. Словно голос давнего товарища, который знает про все твои проблемы. И одновременно психолога, готового в любой момент решить их по мановению своей руки.
– Радостно видеть, что ты нашел себе достойного помощника, – произнес Клетус и не дожидаясь ответа перевел свое внимание на меня. – Кай Солар, если не ошибаюсь.
– Все верно, господин сенатор. Приятно, что вы запомнили.
– Я бы соврал, если сказал, что помню имена всех своих учеников, – вновь дружелюбно улыбнулся он. – Только самых лучших.
«Ого. Громкое заявление».
– У вас очень отличительный взгляд, мистер Солар. И очень самобытные друзья. Джейк Спарк, Гурни Циндер, Джессика Эмбер и Молли Лайт – помнится, ни одно событие не происходило без упоминания этих имен.
– Ваша память все же производит впечатление, господин Блэкволл. Прошу прощения, если порой доставляли вам неудобства.
– Ох, не стоит извиняться. Об этих временах у меня остались исключительно положительные воспоминания. Вы ведь до сих пор дружите, не так ли? Как они поживают?
– Все хорошо, господин. Мы были искренне рады видеть именно вас на месте сенатора, которому выпала честь провозгласить Великую Экспедицию. Вы, несомненно, этого заслужили.
– Польщен такими теплыми словами. Признаться, я приметил вашу компанию в этой огромной толпе на площади. И, как бы это не прозвучало, хотел бы увидеть всех вас снова. Но уже в рядах Парагонов.
Мое старательно скрытое волнение вырвалось наружу – от этих слов я окончательно опешил, и эту безмолвную растерянность с легкостью можно было прочитать на моем лице.
– Вижу вы еще находитесь в раздумьях. Было бы глупо принимать поспешные решения, но времени осталось крайне мало, поэтому не стоит с этим затягивать.
– Да, господин Блэкволл. Спасибо за совет. Я приму его к сведению.
– Отлично, – кивнул он. – Тогда не смею больше вас задерживать. Мне нужно обсудить с доктором Кеплером одно важное дело, если вы не против.
– Конечно. Хорошего вечера.
Я поклонился ему и как можно увереннее зашагал к выходу, бросив беглый взгляд на доктора. Дверь закрылась за моей спиной, и я облокотился о стену, делая медленный и неровный выдох. Поднял руку с трясущимися пальцами.
– Да что это с тобой, Кай?
Двадцать восьмое марта. В столовой мы сидели в несвойственной нашей компании тишине. Никто не хотел прерывать нависшее безмолвие, и мы молча уминали свои обеды, пока подносы окончательно не опустели. Джессика принялась напряженно разглядывать свои ногти, Молли нервно елозила на стуле, разминая шпильку в волосах, Гурни отбивал по столу какую-то мелодию, а я стеклянным взглядом смотрел куда-то вдаль. Один лишь Джеки выглядел невозмутимо, но и он, следуя всеобщему примеру, не издал за все время ни звука. Не знаю, сколько мы так просидели, но вскоре люди вокруг нас стали расходиться, занимая очередь на выход из столовой. *Крак* — мы едва заметно вздрогнули. Джеки со звоном поставил пустой стакан на стол, выбивая нас из аморфного состояния.
– Завтра последний день перед экспедицией, – нарушил он тишину. – Я все решил. Завтра я запишусь в ряды Парагонов.
Прямолинейно. Даже слишком.
Мы молча уставились на него с приоткрытыми ртами. Но прежде, чем кто-то успел возразить – он продолжил:
– Скажу честно. Мне очень страшно. Но еще больше меня пугает то, что если я останусь – до конца своих дней буду винить себя за то, что в самый важный момент своей жизни мне не хватило смелости сделать выбор. Я не стану уговаривать или убеждать вас в чем-либо. Просто хочу, чтобы вы знали. Я был бы счастлив видеть вас рядом со мной. Там, наверху, – с этими словами он вставил поднос в углубление и встал со стула, медленным шагом направляясь на выход.
– Постой, – грозно окликнул его Гурни, приподнимаясь с места. – Одного я тебя не отпущу. Не хочу, чтобы вся слава досталась тебе, – затем сказал он, протягивая руку над столом ладонью вниз.
Первый есть.
– Без меня вы не пойдете. Кто знает, что там наворотите, если меня не будет рядом, – произнесла Джессика и положила свою ладонь на руку Гурни.
Вторая тоже.
Глаза Молли наполнились слезами. Она обмакнула их рукавом, застенчиво улыбаясь. Поправила свою шпильку и последовала примеру подруги.
Третья.
Глаза Джеки раскрылись. Он поджал губы и кивнул головой, присоединяясь к своим друзьям.
Четвертый.
Перед моими глазами выстроилась башня из рук. Башня, недостроенная до конца. Они, как будто отрепетировав заранее, одновременно обернули свои взгляды на меня. Так вот он какой… «самый важный момент в жизни». И он настал именно сейчас.
– Кай! Смотри, я Парагон! – кричал Джеки, заползая на склизкую горку с деревянной палкой, немного заточенной на конце.
– Джеки, подожди меня! Я тоже хочу! – я забирался вслед за ним, но моя подошва скользила на мокрой траве, и сколько бы я не старался, подняться выше все никак не получалось.
– Держись! – он протянул мне руку, подтягивая меня с склона наверх.
Рывок. Последнее усилие. Мы развалились на влажной земле, с ног до головы перемазанные в грязи, и громко рассмеялись. Он поднял палку над головой, словно флагшток, и приготовился вонзить ее в почву, провозглашая свои права на эту территорию. И когда она уже почти коснулась поверхности – он неожиданно замер и посмотрел на меня.
– А давай… вместе? – уголки его губ приподнялись в широкой улыбке.
Мои глаза загорелись.
– Ага! Давай!
Мы обхватили палку с двух сторон, и с размаха воткнули ее в землю, раздаваясь восторженными криками. Джеки достал платок и привязал его к самой верхушке.
Внизу копошились люди в рабочих костюмах. Обеспокоенные голоса матерей.
– Слава богу… Слава богу! Только не двигайтесь! Сейчас вас оттуда спустят!
Когда мы наконец оказались внизу, родные судорожно сжали нас в своих объятиях, оттирая перепачканные руки от вязкого черного мазута.
«Чего это они?» – в непонятках обернулись мы друг на друга, пожимая плечами.
Под обеспокоенные причитания мы удалялись от своей горки, иногда поглядывая назад – на строительные леса и самодельный флаг, развевающийся в нашем сознании на ветру.
Те, кого я знал всю свою сознательную жизнь, на кого ровнялся и с кем становился взрослее, смотрели на меня не отрывая глаз. Вместе мы разделяли одну и ту же мечту. Я прекрасно осознаю, что мечтать о чем либо, и ничего не делать для свершения этой мечты – это верх эгоизма, но чаши весов застыли в самой середине, и я не знаю, как перевесить одну из ее сторон. У них все получается настолько легко. Поставить свою жизнь на кон. Отказаться от всего. Так быстро сложить вместе свои ладони. Неужели я один настолько нерешителен? Или они – настолько безрассудны? Молодцы. Вы загнали меня в тупик. Правильно ли принимать решение для кого-то другого, нежели чем для себя? Даже если они – самые близкие люди на свете? Вряд ли. В любом случае, я должен сделать это, чтобы их поддержать. И пусть я откажусь от этой затеи позже – для них это не станет таким сильным ударом, нежели сейчас. Я медленно потянул воздух носом, успокаивая дрожь в руках, а затем занес свою ладонь.
– Можете рассчитывать на меня, – произнес я, замыкая круг.
Я попытался сказать это как можно более уверенно, но Джеки прочитал меня как открытую книгу, почувствовав мое сомнение. Все остальные же продолжали смотреть на меня восторженными глазами. Они были счастливы, как никогда в своей жизни. Я даже не догадывался, насколько был для них важен – и от этого мне сделалось лишь хуже.
– Присмотрим друг за другом, – произнесли мы, сжимая руки.
Танзаниты засияли, пронизывая светом наши ладони. Договор был заключен. Теперь мы были связаны – еще крепче, чем раньше.
Мы стояли в очереди на выход, переполненные детским энтузиазмом. Мой интерфейс неожиданно раскрылся.
«Только не это».
Я ринулся обратно к столу. Контур моего подноса горел красным, а в его центре лежало… яблоко. Шейн. Этот мерзкий ублюдок все-таки отомстил мне. Гораздо раньше, чем можно было предположить.
– Кай?! Что случилось?! – в один голос спросили подошедшие ребята, замечая мой красный поднос, который в ту же секунду исчез внутри стола.
– Я убью его, – прошипел Джеки сквозь зубы, сразу догадавшись, чьих это рук дело. Впрочем, было нетрудно.
Джессика злобно цыкнула, разочарованно мотая головой.
– Какое наказание? Оно отобразилось? – спросил Гурни.
– Да, – ответил я, закрывая интерфейс. – Все нормально, не переживайте. Я с этим разберусь.
Я быстрым шагом шел обратно, засунув руки в карманы. Но я не был расстроен. Все, что я чувствовал – это злость.
Лифт захлопнулся. Я открыл консоль, сверяясь с картой. В качестве штрафных работ мне была назначена очистка фильтров под станцией гидроочистителя. Передо мной располагалось огромное и абсолютно пустое пространство – лишь на стенах ровными рядами висели тысячи фильтров, уходящих в самую глубь сектора. И каждый из них… мне предстоит проверить по очереди. По моим самым скромным подсчетам, на это у меня уйдет не меньше трех-четырех часов. Людей здесь не было от слова совсем, поэтому свет был не особо ярким, и я в потемках добрался до терминала, чтобы отметить начало своей работы. Приложив руку, я увидел на экране сотни иконок, которые будут загораться по мере моего продвижения в проверке работоспособности фильтров.
