– Вотчину дать. Мокошь клялась, что все исполнится. Но не видать мне, кажись, вотчины как своих ушей.
– А взамен что?
– Да Велеса с… – Мстислав запнулся, исподлобья глянул на него и погрозил пальцем. – Не суй любопытный нос, прищемят. За грамотку, конечно, спасибо, если не врешь.
Словен недовольно поморщился – уязвил-таки напоследок, а брат мягко рассмеялся:
– Не злись. Шучу. Но ежели снова решишь кровь попить, не вини меня в том, что отцу все известно станет.
Словен усмехнулся.
– Так и я в долгу, братик, не останусь. И на свадебке погуляем.
– Брысь отсюда! Еще накаркаешь! – Мстислав шутя замахнулся на него.
– Это не ко мне, братец! – Словен улыбнулся, уклоняясь, – я каркать не умею, я песни пою, заслушаешься. А с карканьем – это к отцу! Только учти, долг платежом красен, и у нас с тобой все на взаимности.
Он шагнул в пропасть, обернулся малой пташкой-соловушкой и увидел, как брат вслед за ним сорокой перекинулся, крылья расправил и путь-окно в Правь раскрыл. Чего это Мстислав к Ясуням отправился? И гнева отца даже не побоялся. Неужто Мокошь к ответу призвать решил? Это богиню-то Судьбы?! Да вряд ли. Мстислав дураком не был. Так зачем? Жуть как интересно было. Да и что он там про Велеса, мужа теткиного, сказывал? Мстислав его терпеть не мог и никаких дел не имел, что он пообещать-то мог?
Но тут на Словена налетели Вилы, закружили в колдовском хороводе, и вскоре забыл он о происшествии, развлекаясь с воздушными красавицами. А зря.
Время пролетело стрелой каленой, пронеслось, ударило в сердце, пробило насквозь. В суете дней Словен и думать забыл о грамотке, о предсказании, пока не обернулось оно горькой реальностью. Сестрица любимая, дочка тетушки, замуж вышла, да не за суженного, а за ряженого: обманом ее под венец вовлекли. Остановить-то не получилось. Не сложился брак сестрички с ее женихом Финистом. Брак с Всеславом горьким вышел, безрадостным. Лишь сыночек, ясно солнышко, стал для Даны отрадою.
Словен делал все, что мог, чтобы загладить вину перед сестрой. Даже в Велер, в княжеские палаты отправился. Только не смог уберечь Дану от судьбы худой. Что поделать, если он и сейчас юнцом выглядит, да и считают его таковым. А тогда, да со стороны людей, он вообще мальчишкой казался. Только если его возраст и был для всех оправданием, для Словена он таковым не являлся.
Вот и топтался он сейчас на пороге избы тетки, собираясь духом, чтобы распахнуть дверь и войти с улыбкою, словно не ела его совесть огромными зубищами, не терзала душу вина. В своих метаниях Словен запросто обойти сестриц плакальщиц мог. Только вот они по другим плакали, а он по себе, и от этого еще тошнее становилось. И исправить он ничего не мог. Ладно б отец с матушкой запрещали, мол, мал еще, так против его участия вся родня плечом к плечу стала. Сначала и вовсе заклятья навешали, потом, когда Словен их снял, надавили своей волею – не рыпнешься.
– Ну и чего ты топчешься? – Дверь избы распахнулась, и на пороге появилась тетушка – старушка, с виду милая, румяная, в цветном платке, расшитом обережными знаками платье. Кто не знает, сказал бы «добрая бабушка». А кто знает Бабу Ягу, поостережется вообще рот раскрывать.
Из глубины избы послышался женский голос, что выводил тихую колыбельную и звучал так уж душевно ласково. Лишь в глубине его печаль звенела горькою нотою.
Тут из Словена словно спицу внутреннюю выдернули. Плечи поникли, сползла с лица улыбка, стекла снегом, потаявшим под весенним солнышком. Посмотрел он на тетку взглядом кутенка побитого, Яга только головой покачала.
– Я тя стукну сейчас. Клянусь Родом батюшкой. Ты когда дурь из головы выкинешь? Говорили тебе уже не раз. Не твоя то вина. Не уж-то ты думаешь, знай я, что это ты натворил, так пускала бы тебя сюда безнаказанно?
Словен хмыкнул, вздохнул.
– Знаю я, что вы на меня зла не держите. Только сам я себе катом[1 - кат – палач (устар).] стал.
Не успел речь завершить, как получил со всего размаха рушником да по физиономии.
– Я те сейчас дурь-то из головы повыбью, малец! Катом он себе стал!
Словен взвыл, назад отскакивая.
– Тетушка! Зачем вы так?! Я же искренне!
– Вот и я искренне! – Баба Яга на крыльцо вышла, метлу подхватила, что на пороге стояла. – Ты когда старших слушать научишься!? Говорят тебе, не твоя вина! Так нет же! А-ну, давай побегаем! Мож тогда у тебя в голове-то проветрится?
Словен увернулся от взбесившейся метлы, перекатом ушел, пальцами щелкнул, Щит сплел. Но куда уж ему против Ягинишны?
– Ай! Да, тетушка! Да прекратите вы!
Словен за колодец спрятался, водяным Щитом прикрылся, получил в лицо водой колодезной. Хорошо, что хоть от метлы увернуться получилось.
Тут на крыльце сестрица появилась.
– Вы чего тут буяните?
Словен к ней рванул, за ее спину спрятался.
– Дана, спаси! Меня тетушка прибить решила.
– Ты что несешь, оглашенный?! Я те…
– Матушка, – Дана укоризненно на мать посмотрела. Да как посмотрела-то… Глаза ее не видели. Затянула их пелена Пустоши да туманов Междумирья, отобрала радость, что в них сияла ранее, теплоту унесла. Потухли очи васильковые, стали стальными бельмами, горела в них колдовская сила, а жизни не было.
Словен обнял сестру, прошептал:
– Сестричка моя.
По волосам его прошлись ласковые руки, по спине похлопали утешающе. Не стыдно ему было сейчас чувствовать себя маленьким. Рядом с Даной душе было благостно.
Сестра обняла его бережно, и матери попеняла:
– Ну зачем вы так, матушка? Словен, хоть и шебутной, но добрый и разумный. Зря вы его все попрекаете. Зря в него не верите. Он еще суть свою не раскрыл, а как раскроет, так ахнете.
В глазах защипало, дыхание на миг перехватило, но Словен с собой справился, и ехидно посмотрел в сторону тетушки.
– Вот так вот! А вы с метлой на меня.
Тетка только головой покачала, вздохнула тяжело и кивнула.
– В избу пошли.
Солнечные лучи привычно заливали стол с лавками, что у стен примостились. Только в дальнем углу у печи тьма притаилась. Сложно, небось, форпосту между миром живых и мертвых домашней избой прикидываться. Словен, когда со стороны речки Смородины к Калинову мосту подходил да с него Избушку на курьих ножках разглядывал, так его самого дрожь пробирала. Так уж не по себе становилось от острых пик забора с черепами на каждой из них, от огромных лапищ, на которых избушка переминалась, да и от нее самой жутью веяло так, что горло перехватывало. Это с людской стороны она обычным домишком прикидывалась. И сейчас уютно в ней было. Кошак на полу растянулся, мурчал. Как же Словену тут нравилось. Даже больше, чем дома.
Сестра на лавку его усадила, к печи подошла, сняла с него сверток, прижала к себе, ласково заворковала:
– Ты смотри, маленький, кто к нам в гости пришел. Дядька твой младшенький. Вот подрастешь, и будет он с тобой тетешкаться, в игры играть. Покажет, как из лука стрелять. Знатный он у нас охотничек.
Словен с трудом сглотнул, на тетушку посмотрел испуганно. Это что делается-то?! Что происходит? Вслух хотел спросить, только голос пропал, слабым возгласом вырвался.
Тетушка хмуро на него глянула, головой покачала, мол, помалкивай. А сестра меж тем к нему подошла, протянула сверток, улыбнулась светло так, ласково.
– Подержи его, Словен. Наш Оладушек так уж тебе радуется. Смотри, как улыбается.
Она вложила в его руки сверток, который ему тяжким грузом показался, откинула уголок одеяла, из-за которого выглянуло лицо потешки[2 - потешка – игрушка (др.слав)] соломенной. Сестра Словена снова по голове погладила, спросила мягко:
– Ну и как тебе племянничек, Словенушка?
Только вместо ответа из него первым всхлип вырвался, да на кончике носа слеза повисла. Тут Дана воскликнула:
– Матушка, по что вы с ним так?! Где это видано, чтоб мой братик, веселый да смелый, плакал?! Ты, дядька с теткой, да дед с дядькой старшим! Что вы все взъелись на него-то?!
Словен выдохнул, в руки себя взял, улыбнулся с трудом, правда, но постарался, чтобы голос звучал как обычно.
– Сестричка! Одна ты у меня заступница. Только не кричи на тетушку, пожалуйста. Не их это вина, это мои неприятности. Как тебя увидел, так и размяк. Уж прости.
Он передал осторожно сестре сверток на руки, цапнул тетку за руку, из избы потащил. Полог тишины выставил туманной стеной и заорал:
– Да вы издеваетесь?! Двенадцать весен из меня жилы тянете! Ей же хуже становится! Чем дальше, тем все больше разум застится! Вы по что ничего не делаете и меня не пускаете? Вы чего ждете все? Я и к деду подходил, и к отцу, к тебе тоже. И что?! – Он изменил голос, отца повторяя: – Не твоего ума дело. Не лезь. Не лезть, говорите?!
– Угомонись! – Тетка ногой топнула. Гром грянул, сверкнула молния.
Только Словен и не думал успокаиваться. Он распахнул крылья Тьмы за спиной, вошел в облик истинный. Потемнела кожа, из второго облика, птички-соловушки, перья появились, стальными стали, жидким металлом по телу растеклись, укрывая лучше всякой брони. В руки меч привычно лег.
Тетушка зашипела змеей:
– Ты кому, мелочь такая, зубы показываешь?!
Меч тетушки превышал клинок Словена раза в полтора. Только Яга не стала облик изменять, и смотрелся кладенец в руках старушки так, что Словен едва всю злость свою не растерял. Но тут Яга погрустнела, меч с хлопком исчез, лавка из земли выросла, и опустилась на нее тяжело тетушка, голову понурила.
Слетели сразу со Словена и облик, и злость. Кинулся он к тетке, обнял ее, прошептал виновато:
– Прости. Сорвался я.
Тетка по голове его погладила, тихо ответила:
– Да не сержусь я на тебя. Только не лезь в это дело, Словен. Не твоя то беда.
Словен снова разозлился, но уже не взяли над них верх чувства. Голова холодной осталась.
– Тетушка, со всей любовью, и со всем уважением, но не буду вас слушать. Ой!
В ухо вцепились стальные пальцы, скрутили так, что еще чуть-чуть повернут, и придется приживлять.
– Я те что, паршивец, сказала? Не лезь в это дело! Опасное оно для тебя! Когда ж ты, охламон такой, старших начнёшь слушаться?
– Ой, отпустите, тетушка! Больно же! Ухо оторвете!
– Обещай, что не сунешься!
Словен скрестил знаком обманным пальцы руки, что за спиной тетушки была, выдохнул, зная, что сейчас ему мало не покажется.
– Ой, обещаю, тетушка!
Яга тотчас его выпустила, а Словен путь-окно распахнул и удрал с ее двора, пока у него еще сила была. Упал на пол в своей комнате, и скрутило его так, что он застонал. От боли голова разрывалась, сила колдовская вытекала, словно кровь из жил, отчего хотелось волком выть.
Словен с трудом до камня волшебного дотянулся, что под лавкой прятал, сжал его, ставя вокруг комнаты Полог. Пусть родня думает, что он на всех обиделся. Пусть считает, что он с ними говорить не желает. Пусть делают, что хотят, лишь бы верили, что Словен правду тетке сказал и пообещал не вмешиваться. Три дня ему без сил валяться, чтоб этому Велесу пусто стало за его подарочек.
Как первый раз скрутило Словена за ложь с умыслом, так и хватило ему этого, да заодно и родне всей с лихвою. Словен врать зарекся осознанно, а родня принимала его слова без сомнений, зная за ним такую особенность. Еще бы! Кто ж в своем уме на такую муку пойдет? Но сейчас, чтоб ему не пеняли, чтоб не требовали, как бы не злились, как не крутило бы его все без толку.
Хватит! Не хотят говорить родичи причины, отчего нельзя ему сестрице помочь, и не надобно! Не хотят открывать секреты, Словен и без них проживет. Принимают его за мальчишку неопытного. Да и пожалуйста.
Только вот прожить без совести у него не получится. Не выйдет смотреть спокойно на то, как сестра любимая угасает, как уходит разум ее, как очи в ледяные бельма обращаются. Больше не будет он ни слушать, ни слушаться, какими бы ни были последствия. Все равно никто говорить о них не желает. Только пугают да волей своей сковывают.
Главное, как выйдет он из добровольного заточения, сделать вид, что смирился он. Пусть считают потом, на него со стороны глядя, что перебесился, успокоился. Привык Словен личины носить, от еще одной не убудет от него. Только теперь он сам начнет действовать, и никто ему не указ.
Глава 1. Переполох в Ирие
Мстислав поправил наголовень и откинул черные пряди за спину. Он сидел за широким дубовым столом в кресле и наблюдал, как по клеткам доски двигаются фигуры. Четыре стороны света, четыре игрока, но трое из них свято уверены, что играют втроем. Партия складывалась непростая. Мстислав двинул ладью и замер, ожидая что предпримут его соперники. Хотя какие они ему соперники? Тягались они между собой, даже не подозревая, что Мстислав участвует: бесплотным духом путает ходы, подталкивает к неверным решениям.
– Хозя-я-ин! А Хозяин! Чего вы к ним прикипели? Что там деется-то? – детский голос раздался из-под стола, поехала скатерка, а вместе с ней и доска с фигурами.
– Ах ты ж! Ты куда лезешь?!
Мстислав едва успел подхватить скатерку с чатурангой, как из-за края стола показалась лохматая голова, пухлая ручка вцепилась в столешницу, а потом появился и сам негодник: малыш трех годков белкой забрался на стол и тотчас отхватил по лбу ложкой.
– Сколько раз говорил! Не смей лезть на стол!
Мстислав за шкирку спустил его на пол, и карапуз надулся, как мышь на крупу. Мстислав покачал головой и кивнул на лавку.
– Чем она тебе не угодила?
Малыш радостно взвизгнул, из-за чего Мстислав поморщился.
– От тож! Чегой-то я?! – карапуз двинул ручкой, лавка подъехала к столу, и мальчишка ловко залез на нее, встал, с интересом глядя на доску.
– И кто меня надоумил тебя в дом взять? – Мстислав тяжко вздохнул. – Жил спокойно, и на тебе! Поглупел, наверное.
Малыш задумчиво протянул, разглядывая расположение фигур на доске:
– Вы, Хозяин, на себя это… того, не наговаривайте! Вы – хороший, умный, – он закатил глаза, размахивая руками. – Кошмар какой умный! Вас все боги почитают, здоровкаются, кланяются… в пояс.
Малыш с хитрым прищуром покосился на него, и Мстислав фыркнул.
– Ты ври, да не завирайся! – Он разгладил кафтан, одернул полы и буркнул: – Кланяются, но не в пояс.
