– Тебе надо поспать. И как можно дольше, – безапелляционным тоном заявила она, скармливая мне темную горячую жидкость с резким запахом. – Никаких сегодня ночных гулянок. Понятно, Тим? Тебя это тоже касается.
При слове «спать» я поморщился. Да уж, сон у меня в последнее время что-то уж больно беспокойный. Страшно стало глаза закрывать. Я покосился на Кота, сосредоточенно вылизывающего свои полосатые ноги. Тётя Мила заметила мой взгляд.
– Котик посторожит твой сон, не бойся.
Кот, продолжая сидеть с растопыренными ногами, недовольно воззрился на хозяйку. Потом нехотя поднялся, долго потягивал то передние, то задние лапы. Потом вспомнил, что забыл облизать бок. И ещё ухо почесать. И ещё чихнуть несколько раз. И ещё…
– Кот!
Зверь фыркнул и потрусил вверх по лестнице. Я поплёлся следом.
Зацепив с полки «Физику» за 8 класс, я упал на софу. Думать ни о чём не хотелось. Голова и так трещала. Казалось, если я запущу туда хоть одну мысль – моя черепная коробка просто взорвётся.
«Люди, живущие на землях полян, почитают умерших предков и мнят себя лично, свою семью, свой род, свою землю под их защитой. На их помощь и благодеяния они считают вправе рассчитывать, особенно если род крепкий и при жизни между его представителями царили любовь и уважение.
Почитают они такоже мать-землю и отца-небо. И богов, рождённых от их брачного союза. Пантеон оных весьма обширен, но поскольку дикие язычники заблуждаются в своих отсталых представлениях о природе вещей и явлений, считаю недостойным утруждать внимание читателя ненужным знанием. Ибо теплится надежда в душах просвещённых, что и эти упрямые овцы приобщатся вскорости истины и пастыря своего и низринут идолов своих…»
Этот древний описатель земель сочинил прекрасное снотворное, – подумал я просыпаясь. За окном уже стемнело. Книга лежала у меня на груди. Под боком развалился Кот, сдвинув меня почти к самому краю. Но я был на него не в обиде, поскольку прекрасно выспался. Без сновидений.
Я выглянул за дверь. В доме было темно и тихо. Внизу, в кухне, тикали часы.
Мимо моей ноги просочился Кот и побежал по лестнице вниз. На середине дороги он остановился, оглянулся на меня и скрипуче мявкнул. Я тупо смотрел на Кота. Он закурлыкал, замуркател, периодически спрыгивая на ступеньки и оглядываясь.
Я пошёл следом. Может, он просит, чтобы я его выпустил во двор?
Кот выскочил на крыльцо, снова обернулся, продолжив уговаривать меня на своём кошачьем языке следовать за ним.
Таким образом через огород мы добрались до прячущейся за летней беседкой незаметной калитки в штакетнике, разделяющем соседствующие участки. Кот прошмыгнул в неё, предлагая мне сделать то же самое. Поколебавшись, я всё-таки вошёл в чужой двор. Наверняка, там не было отвязанной собаки, иначе Кот не чувствовал бы себя так вольготно.
«В конце-концов, – оправдывал я своё поведение, – если столкнусь с хозяевами, всегда могу сказать, что ищу Бадариных. Что, впрочем, недалеко от истины. Где же их ещё и искать, как не у соседей в гостях?»
Пока я таким образом размышлял, Кот привёл меня к увитой плющом беседке у летней кухни, наподобие бадаринской. Там горел свет и слышались голоса. Я подошёл поближе. Через сеть плюща мне было всё отлично слышно. И видно.
За длинным столом, накрытом к чаю, сидела Бадаринская семья в полном составе. Даже дед был здесь. Он, правда, примостился чуть поодаль, в кресле за маленьким столиком, где с увлечением раскладывал пасьянс замусоленными картами. Когда я подошёл к беседке, Тим как раз поднялся из-за стола и переместился в плетёное кресло-качалку возле деда. Вооружившись огромной лупой, двигая ею вперед-назад, поворачивая под разными углами, он рассматривал альбом, лежащий у него на коленях. Судя по выражению лица, в мыслях он был далёк от своего занятия.
За столом помимо его родителей и почему-то понурой Леськи находились ещё несколько человек. Я узнал того дядьку, что недавно обломал нам с Тимом вечер, забрав его с отцом на какие-то сомнительные ночные разборки. Он сидел, откинувшись на спинку стула, скрестив на груди могучие руки, своими насупленными кустистыми бровями и вислыми усами напоминая мне Тараса Бульбу.
Высокая дородная женщина с большой грудью, разливающая чай и подающая на стол, – наверное, его жена. Почему я, не задумываясь, так решил, не знаю. Может, правду говорят, что люди, давно живущие в браке, становятся похожи чем-то – неуловимо, но однозначно.
Ещё два бородатых мужика, молодая женщина лет тридцати и паренёк-подросток.
К началу разговора я, видимо, не поспел. А пришёл, когда за столом царило молчание и позвякивание чайных ложек. Наверное, как раз в эту образовавшуюся паузу Тим и сбежал в кресло.
Молчание прервала тётя Мила. Она закрыла лицо руками и застонала:
– Господи, Лесенька, зачем же ты согласилась?
– Милка, ну хватит! – сурово оборвала её жена «Тараса Бульбы», на вид не менее суровая, нежели её благоверный. – Говорено-переговорено на эту тему, всё уже пережевали и выплюнули. Сколько можно? К тому же, ни для кого не секрет, ЧТО морам от Леськи может понадобиться. Для этого они её туда и заманили, и просьбу вытянули. Не сейчас бы это случилось, так после. Нечего горевать, ей и так эта дорога блазнилась. И путь этот не страшнее многих… Нам сейчас надо решать, что с гостем вашим делать?
– Не надо, Наталья, – устало сказала Тимкина мать, машинально помешивая ложкой чай. – Не готов он ещё…
– К чему это он не готов? – вскинула брови молодая.
– К тому, чтобы всё узнать.
– Всё… – усмехнулся один из бородачей, – всё и мы не знаем. Так что эт ему точно не грозит. А, можа, и готовить его не надо? Так, без подготовки, закинем в Моран, пущай бултыхается. На черта нам этот геморрой?
– «Закинем», – передразнил его Тимкин отец. – Ишь ты, раскидался. Что, парня-то не жалко? В чём он виноват? В том, что ты боишься, кабы чего не вышло?
– Себя жальче, – жёстко ответил тот. – Сам знаешь, в таких делах жалость плохой советчик. Сейчас-то он агнец невинный, ничего не знает, спит да кушает, пьёт да писает. А потом? Кто за «потом» ответственность на себя возьмёт? Да, боюсь я, кабы чего не вышло. Может, оснований у меня для этого нет? Стоило этому сопляку появиться – Моран зашевелился. Такой активности, как за последние дни, обычно за год не увидишь. Сколько ночей мы уже не спим, а, Петрович? Ворота, блин, как дверь в собесе хлопают. С той стороны моры шастают, с этой – охотнички активизировались. Как шакалы, которые кровь почуяли…
– Кровь? – молодая задумалась. – А что, если… Хотя… Но ведь не может же… Впрочем… И как тогда?..
– Ну, хорошо, – прервала её бессвязные бормотания Наталья. – Предположим, этот вариант мы отметаем, как негуманный. Что остаётся?
– Мы можем отправить его домой. Или в город обратно, подальше от ворот. И всё станет по-прежнему, – тётя Мила с надеждой оглядела собравшихся.
– По-прежнему, Мила Николавна, дорогая ты моя, уже не станет, – мрачно заметил всё тот же бородач, что предлагал закинуть меня без подготовки. – Он тут успел отрекомендоваться. Наследил на нашей грядке. И Моран его позвал, уже не отпустит. Как бы далеко он не уехал. Не знаю, конечно, как именно, но держать и мучить он будет его обязательно.
– А парень будет мучить нас, – добавил второй бородач. – Слышали, дед нам от него беду пророчит? И мора то же самое обещала, сами рассказывали…
– Что скажешь, дед? – обернулся к нему «Тарас Бульба», строго глядя из-под лохматых бровей.
– Эх, ребятушки, – со вздохом ответствовал тот, смешивая карты. – Опять пасьянс не сошёлся. Не везёт чегой-то старику с картами…
– В любви повезёт, – рассеянно прокомментировал Тим, продолжая листать альбом.
Дед сердито фыркнул и насупился. Кряхтя, откинулся в кресле, пожевал губами, погладил сидящего перед ним на столике Кота.
Неожиданно он посмотрел прямо на меня сквозь листья плюща и подмигнул.
– Не всё так просто, други мои, с этим пащенком, – сказал он раздумчиво. – Я чувствую в нём запах Морана. А знать-то я ничего не знаю. Как и мора, которая их с Леськой в лес заманила. Она тоже его учуяла. Уже прибегала до Ксени, прощупывала почву – найдётся ли здесь на её еще не оформленную тайну покупатель…
– Ксеня! – возмутилась Наталья, строго уставившись на молодуху. – Почему же ты не говоришь нам об этом?
– Да что говорить? – пожала плечами та. – Дед правильно заметил – учуять учуяла, а знать-то пока ничего не знает. Будет, конечно, копать, случай-то интересный. Только нам что за дело до её раскопок? В простоте душевной она-то уж точно ничего не расскажет, а торговать с ней никто за чужую тайну не станет…
– Вот я и говорю, – раздражённо продолжил дед, недовольный тем, что его перебили. – Что мы можем решать относительно тайны, о которой не имеем ни малейшего понятия? Всё равно, что играть вслепую. Как не поступи сейчас – не просчитаешь ни выгод, ни ошибок. Хоть в город его ушли, хоть в Моран закинь – откуда мы знаем что для нас будет безопасней? Есть, конечно, ещё один выход…
Все напряжённо повернулись к говорившему. Дед напыжился, довольный всеобщим вниманием, потянул театрально паузу и красноречиво провел себе ребром ладони по шее:
– И – за сараями закопать. Нет человека, как говорится, нет нужды собирать тайный Совет Стражей…
– Дед!
– Ладно-ладно, – примирительно замахал он руками. – Что за мерзкий толерантный век! Что за телячий нрав нынче у этих кислых людишек! Не хотите решить проблему эффективно, будете потом хлебать полной ложкой. Это я вам обещаю. Наталья, чайку подлей…
– Хватит, – Тим с грохотом захлопнул альбом. Видно было, как он нервничает. – Это всё-таки мой друг, я его сюда привёз. Значит, я в какой-то мере виноват в том, что Моран его обнаружил. А, может быть, – всё время об этом думаю,– потому я его и привёз, на притяжение Морана. Может, он его всегда чувствовал. Просто сейчас время пришло. И я подвернулся. Может, и нет моей вины.
Тим говорил сбивчиво, путано, торопясь и глотая концы фраз.
– Что бы вы сейчас не решили, для себя я решение уже принял. Я не позволю причинить ему зло.
– Ты пойдёшь против решения Совета? Против воли отца? – усмехнулся бородач.
– Я прошу разрешения у Совета отвезти Димку в город завтра же. Я всегда рядом, смогу присмотреть за ним. Если Моран никак не будет себя проявлять, мы навсегда забудем эту историю.
– А если будет? – спокойно осведомился «Тарас Бульба».
– Тогда и будем решать. По обстоятельствам.
«Тарас Бульба» хмыкнул и обратился к присутствующим:
– Ну что, все согласны с таким решением?
– Согласен, – сказал Тимкин отец.
– Согласна, – отозвались тётя Мила и Ксеня.
Наталья величаво кивнула головой. Говорливый бородач неопределённо пожал плечами, второй махнул рукой, поднимаясь из-за стола.
Я стоял за плющовой занавеской не в силах пошевелиться, обалдев от свалившихся на меня невероятных откровений. В голове веял сквозняк. Я даже слышал, как в абсолютной пустоте посвистывает ветер. Что будет, если меня здесь обнаружат, когда начнут выходить? Даже эта мысль, кувыркаясь на ветру, никак не могла зацепиться в моей голове и запустить, наконец, систему нейронных связей, заставляя анализировать и принимать решения.
За спиной мякнул Кот. Я вздрогнул от неожиданности, а в следующую секунду уже нёсся следом за ним через грядки к Бадаринскому дому.
* * *
На следующее утро я сам сказал Тиму, что загостился и что пора бы, наконец, навестить родительский дом, куда за время каникул так и не удосужился добраться. Мне показалось, или он на самом деле вздохнул с облегчением, избавленный от неприятной миссии по выставлению гостя из дома?
Тим отвёз меня на трассу, поймал попутку и с лёгким сердцем отправил восвояси.
Вернулся в родную общагу он только к началу семестра, и мы стали изо всех сил пытаться жить, как прежде, словно ничего не изменилось в наших отношениях. У Тима, мне казалось, получалось лучше – он давно привык носить в себе тайны, многое скрывать и недоговаривать. Правда, меня раздражала порой проскальзывающая в его отношении ко мне настороженность. И, наверное, излишняя предупредительность, как к неизлечимо больному, от которого сердобольные родственники безуспешно пытаются это скрыть.
Мне же новая жизнь давалась непросто. Кроме невидимой стены отчуждения, появившейся между мной и моим другом, меня мучил поиск своего места в новом мире, так неожиданно передо мной открывшемся.
Кто я? Что значил весь этот разговор о моей принадлежности Морану? Что это за Моран? Кто такие его обитатели? Загадочные моры? Кто эти люди из затерянного в степях поселения, спокойно решающие мою судьбу? Какие тайны они хранят? Что я должен делать теперь со всей этой информацией и этими вопросами? Как вписать их в мою прежнюю жизнь?
Эти размышления настолько изматывали меня, что я несколько раз принимал решение поговорить с Тимом откровенно. Но о чём? Что я мог предъявить? Встреча в лесу? Это тебе приснилось. Моры? Кто тебе сказал о них? Дед? Так он с приветом старичок.
Единственным моим реальным козырем был подслушанный разговор. Его я мог предъявить Тиму и, может, застать его врасплох, чтобы он в растерянности как-то себя выдал. Но говорить об этом мне не хотелось. Моя юношеская мнительность изо всех сил сопротивлялась признаваться в откровенной низости поступка, который, как бы я его не оправдывал, всё равно оставался подлостью: гадко подслушивать разговоры людей, не предназначенные для чужих ушей, ничуть не лучше, чем подсматривать в замочную скважину. Сейчас, с высоты прожитых лет, те мои сомнения во многом кажутся мне надуманными, где-то даже истеричными. Нынче я не так щепетилен в вопросах чести и морали. Но тогда подобные соображения были для меня серьёзным препятствием.
А спустя пару месяцев стали приходить сны. Сны о князе Малице и обороне Зборуча. Сначала нечасто, даже не каждую неделю. Но потом… Спустя год, когда я подсчитывал мучительные ночи, проведённые на крепостной стене осаждённого города, меня внезапно осенило: может быть, эти сны и есть те самые цепкие объятия Морана, о которых говорил на совете бородач?
Вот тогда я поблагодарил судьбу, что удержала меня от откровений с Тимом. Пусть он не знает, что мне известно о его договоре с советом. Пусть думает, что если со мной начнёт происходить что-то необычное, я непременно захочу поделиться с другом. А раз я молчу, значит всё в порядке. Пока Моран проявляет себя скрыто для окружающих, мои сны только при мне. Но кто знает, как он поведёт себя дальше? И как поведёт себя Тим, если узнает? Доложит совету, и они «по обстоятельствам» будут заново рассматривать мою судьбу? Закопать меня за сараями или завезти в лес? Дилемма, однако.
Через пару лет Тим съехал из общежития на квартиру своей подружки. Дружба наша остыла, хотя не сказать, что мы окончательно расстались. Мы часто виделись в универе, зависали в общих компаниях. Случалось, несколько раз вместе напивались и весело проводили время, но были уже скорее приятелями, нежели друзьями.
Успешно сдав госы и защитив диплом на своём техмате, я устроился продавцом в салон мобильной связи и стал спокойно и где-то даже равнодушно ждать следующего обязательно этапа в своей жизни. Особенно долго, кстати, ждать не пришлось. Вскоре позвонил отец, доложил, что принесли повестку из военкомата, и надо бы мне заранее приехать домой – до ухода в армию порешать кое-какие вопросы.
Я уволился с работы, сложил сумку, сдал ключи квартирной хозяйке и… позвонил Тиму.
Мы встретились в пивнухе недалеко от вокзала. Сам не знаю зачем мне нужна была эта встреча. Нет, ну повод-то ясен: попрощаться перед длительной разлукой. Но ведь вполне можно было сделать это по телефону. Не такие уж мы друзья.
– Мне тоже повестку принесли, – сказал Тим, ковыряя фисташки. – Родители вчера звонили.
– Как там они? – задал я дежурный вопрос, стараясь вызвать в памяти полустёртые временем образы. – Леська, наверное, уже невеста?
– Нормально. Леська, да. Собирается ехать учиться на художника. В институт искусств.
– На художника?
– Ну да, у неё способности.
– Как дед? Живой ещё?
Тим удивлённо поднял брови.
– Что это вдруг к моим домашним такой интерес?
– Почему вдруг? Обычный светский разговор. Или ты предпочитаешь о погоде? – я неожиданно для самого себя почувствовал как раздражает меня ситуация и как бесит меня Тим. Почему? А потому! «Земную жизнь пройдя наполовину, я оказался в сумрачном лесу…» С рубежа своей жизни, как с горы, я оглядывал сейчас панорамно, со стороны прошедшие четыре года. Четыре года лжи и притворства. Четыре года повторяющихся мучительных снов. Четыре года жизни под страхом шизофрении. Как не крути – это он мне их обеспечил, эти четыре года. И сидит теперь, бровями шевелит!
Тим молча опрокинул кружку с пивом, опустошив её в несколько глотков, и вытер губы тыльной стороной ладони.
– Дим, зачем ты мне позвонил?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, не стоило.
– А я знаю.
Я уставился на него.
– Ты подспудно надеялся, что у меня хотя бы сейчас, спустя столько лет, проснётся совесть, и я с тобой объяснюсь. Чтобы расстаться нам по-доброму.
– Ну и как? Проснулась? – настороженно поинтересовался я, совершенно не ожидавший такого поворота.
– Дело не в совести. Хотя и в ней, наверное, тоже. Она, конечно, терзала меня первые пару лет – судьбу моего друга решают в тёмную, и я в этом участвую. Разумеется, я старался оправдаться перед собой, убеждал свою совесть: что моя ложь – тебе во благо, что я выторговал тебе у Совета прежнюю жизнь, что я в этой ситуации мало что решаю и так далее. Я надеялся, как ребёнок, каковым собственно и был, что стоит сделать вид, будто ничего не происходит, и мы снова будем жить весело и непринуждённо, как раньше.
Мы помолчали. Я закурил.
– Понятно, что «как раньше» уже не получалось. Я наблюдал, как разладились наши отношения, как ты отдаляешься. Не мог понять почему – мне казалось, что это я, наверное, веду себя неправильно, а ты, видимо, просто чувствуешь подсознательно фальшь в моём поведении.
– Какой подробный и обстоятельный психоанализ! – восхитился я ядовито. – Фрейд обзавидуется. Можно без соплей?
