Евгений Пышкин "Виктор Комов & рептилоиды"

– Например?

– Технологию писательскую.

– Не въехал.

– Ну, не он это пишет, а группа. Литнегры? М?

– Ага. А за Донцову мопсы впрягаются. Она им элитный корм покупает на гонорары.

– Я серьезно. Есть версия, что литературный робот, ну, то есть программа для генерации текстов сочиняет для Комова, а он только шлифует текст, чтоб натурально выглядело.

Батон настолько крепко задумался, что его состояние можно было охарактеризовать компьютерным глаголом: завис.

– Знаешь, что, – выдал он после долгой паузы. – Пошли на дело.

– Согласен, нечего порожняк гонять.

Когда они поднимались, Батон заговорил, пытаясь убедить самого себя:

– Кстати, это интересно. Иметь такую машинку. Задал входящие, ну, там жанр, форму, краткое содержание, а машинка тебе херак – и готовый текст через пару минут.

– Угу, зашибись, – буркнул Сыч, остановившись на площадке пятого этажа. – Нажимай на звонок.

Батон нажал.

Эдуард не сразу открыл дверь.

– Ну, че, допрыгался? – зло произнес Сыч и приставил пистолет к переносице Эдуарда. – Че на это скажешь? Дурь твоя – дурь, в смысле дерьмо полное. И ты тоже. Дерьмо.

Эдуард, делая пару шагов назад, попытался скосить взгляд в сторону, чтобы увидеть, куда ставить ногу. Так пятясь, они прошли в квартиру. Батон прикрыл дверь. Сыч, надавив дулом на переносицу Эдика, заставил того сесть в кресло.

– Мой кореш утверждает, что Виктор Комов зашибенный писатель, а я считаю, что нет, – произнес Сыч.

– Я н-н-е читал Комова, – осторожно проговорил Эдуард. – Я к-киношку люблю смотреть. Вот про режиссеров я могу рассказать.

– Пидоры они все! – взорвался Сыч.

– П-п-почему? – Хозяин квартиры побледнел.

– По кочану. Кстати, ты знаешь, чем отличается кочан от вилка?

– Нет.

– Названия разные, а по содержанию одно и то же. Вот и Комов. У него разные произведения, разные названия, а содержание одинаковое – говенное. Вот и дурь твоя так себе. Поэтому гони бабки обратно.

– Ребят вы че? В-в-верну завтра. Сейчас я на мели.

– До завтра дожить еще надо тебе, а нам сегодня. Въезжаешь?

– Послушай, брат…

– Не брат ты мне, гнида забугорная.

– Я русский.

– А че имя не наше?

– Так э-э…

Эдик не договорил, потому что в дверь позвонили.

– Батон, проверь кого там нелегкая. – Напарник ушел. – Продолжаем. Итак, бабки. – В прихожей что-то грохнуло, словно мешок с картофелем упал. – Батон?

Эдуард попытался убрать голову из-под прицела пистолета, но Сыч ловко засадил ему рукоятью оружия по голове. Хозяин квартиры ненадолго потерял сознание, а, когда пришел в себя, заметил на полу валяющегося Сыча. Он не шевелился. Голова у Эдика раскалывалась от боли, и невозможно было сфокусировать взгляд. Последнее, что он увидел в своей жизни – палас, по нему ступали мужские ботинки. Ботинки оказались девственно новые: без морщин, трещин и складок, натуральная кожа начищена до блеска. Выше заметны чистые и тщательно выглаженные брюки. Даже удивительно, что в такую непогоду на них не было ни одной капельки грязи.

…

Следователь посмотрел на молчащий телефон, затем подошел к окну. Дождь кончился. Солнце попыталось выглянуть из-за серой пелены, но слабому лучу так и не удалось оживить сумрачный день. Глеб опустил взгляд вниз на припаркованные служебные и частные автомобили. Машины у главного входа показались брошенными. Их хозяева, кажется, никогда не вернуться. Но нет, появился человек. Сел. Уехал. Звуки улицы не доносились сквозь плотно закрытые рамы, и авто будто двигалось в пустоте.

За спиной скрипнула дверь. Глеб обернулся.

– Ну, и-и, – произнес Кирилл таким тоном, словно собирался ругнуться. – Ты, почему не сказал?

– Чего не сказал?

– Я посмотрел материалы. Юлия Скрынникова твоя родственница.

– Дальняя.

– Какая разница. Лицо ты заинтересованное, получается.

– Слушай, ты чего от меня хочешь? – с раздражением выпалил Глеб. – Считаешь, не стоит ввязываться?

– Да не о том я. Ты просто будешь предвзято относиться к расследованию.

Зазвонивший телефон не дал Глебу ответить.

– Алло. Я. Слушаю. Хорошо. – Глеб положил трубку. – Лексеич ждет.

Пока шли по коридорам управления, Кирилл поинтересовался насчет Юлии. Глеб увильнул от прямого ответа, сказав, что Юлю знал шапочно и нечего тут копать.

Они вошли в прохладное чистое помещение, залитое белым светом.

– Ну, как? – спросил следователь.

– Глеб, дело тут простое и ясное, чего уж там говорить, особо распространяться не буду, скажу только главное. То, что тебе нужно. – Речь Лексееча текла, как ручей. Каждое слово будто обтекало гладкий камешек. – В крови обнаружена синтетическая дрянь, наркотик, не могу сейчас сказать точный состав. Впервые такое вижу. Убойная штука. Тело бросили в бассейн…

– Рефлекторное утопление не исключено?

– Сердце у девушки остановилось раньше. Ее уже мертвую кинули в воду. Зачем? Не спрашивай. Скрыть улики, может. Сам понимаешь, они там все обдолбаные были, не соображали.

Глеб подошел к телу, укрытому серой тканью, и откинул край, чтобы рассмотреть лицо убитой.

– Лексеич, левая щека была припухшей.

– А ты молодец, Глеб, с языка снял. За левой щекой я нашел вот этот предмет, – произнес судмедэксперт, показывая полиэтиленовый пакет.

Кириллу подумалось вначале, что перед ним пуля, но, присмотревшись, понял:

– Матрешка?

– Самая обыкновенная матрешка сантиметра два, деревянная, фабричная дешевка. Подобный сувенир ты можешь приобрести в любом ларьке. Такую ерунду на железнодорожном вокзале продают для туристов.

Глеб взял пакет и стал рассматривать его со всех сторон.

– Никаких следов, – предупредил Лексеич. – Ну, кроме слюны.

– Кирилл, – радостно сказал Глеб, – как ты думаешь, что это?

– Матрешка, – удивился напарник. – Я читал архив.

– Нет, это внутренний мертвец.

– Чего?

Деревянная кукла символизировала мировоззрение секты. Кирилл к эзотерике был равнодушен, ну, мало ли что психам взбредет в голову. Хотя деталь важная. Обычно у большой матрешки внутри находились дочки, или сестренки. Если раскрыть маму, то младшая появлялась на свет. Это и символизировало внутреннего мертвеца. Правда, у них там все шиворот навыворот. Из малой матрешки выходила большая матрешка, что противоречило здравому смыслу. Главное, понял Кирилл, это протягивало ниточку к делу двухлетней давности.

Они вернулись в кабинет. Следователь поставил стул рядом с окном и задумался. Он не замечал, как день продолжал существовать в сумрачной неопределенности, будто застрявший между вчера и завтра.

Кирилл знал о привычке Глеба порой погружаться в себя и поэтому не мешал. Но зазвонил телефон. Сообщили, что явился Антонов. Глеб не поверил, даже когда открылась дверь, и в помещение действительно вошел Антонов.

– Здравствуйте. Здравствуйте, господа… Следователи, – произнес гость, заметив Кирилла. – Я тут заявление оставил о том, что в мой дом, который находится в коттеджном поселке, совершено проникновение.

– И ты, Антонов, конечно, не знаешь кто они?

– Отчего же, знаю. Это мой брат. Антонов. Можно? – Гость указал на свободный стул.

Теперь Глеб догадался, который из братьев решился посетить их. Андрей Александрович. Его легко можно было спутать с Сергеем Александровичем.

Глеб кивнул, проводив гостя недоумевающим взглядом. Тот сел и выдохнул:

– Я пришел сотрудничать со следствием. Во-первых, тот дом снимает мой брат Сергей. Я по-родственному ему его отдал. Во-вторых, естественно, я не несу ответственности за то, что он там неправомерное делает.

– Неправомерное?

– Да. Слухи до меня дошли. Я изначально рассчитывал на то, что Сергей там будет жить, или бывать наездами и присматривать за домом, но чужие люди… – Андрей развел картинно руками.

– Знаете, господин Антонов, это хорошо. – Глеб сел за стол. Кирилл расположился рядом. – Но мне не нравится ваша манера говорить.

– Лебезить, – поправил гость, произнеся по слогам.

– Точно.

– Ну, я еще ничего не сказал, Глеб Евгеньевич. Я не сказал, что те ребята из секты мертвецов. Да, знакомый почерк. Не поведал также, что уже как два года открестился от этих эзотерических дел. Я – бизнесмен. И мой бизнес легален. Можете проверить.

– То есть вы не при делах?

– Да. Я не при делах.

Кирилл скептически улыбнулся.

– А мне думается, вы всё заранее знали. Так ведь? – спросил Глеб.

– Откуда?

– А матрешка?

– Глеб Евгеньевич, ну, мы же взрослые люди и должны понимать, что если брат пользуется матрешкой, как сакральным символом, то это его дело. Я не поддерживаю никаким образом его в этом направлении. Я – честный человек.

Глеб не ответил. Он стал сосредоточено рассматривать Антонова, соображая как лучше его выпихнуть: выволочь просто за шкирку или еще спустить с лестницы. «Честный человек» забегал глазами, разглядывая обстановку.

– А у вас есть бумага и ручка? – спросил вдруг гость.

– Есть, – озадачено произнес Глеб, придвинув их Антонову.

Тот быстро написал какой-то адрес, дату и время.

– Что это? – удивился Кирилл.

– Место и время будущего праздника мертвеца, – равнодушно ответил гость. – Сами понимаете, слухи. Ну, в общем, у меня всё. До свидания, господа следователи. Приятно было с вами сотрудничать.

– Вот козел! – беззлобно выругался Глеб, когда дверь закрылась.

– Да нет, он не козел. Он перестраховщик. Прикрывает собственную задницу. Не хочет терять бизнес.

Глеб недоверчиво посмотрел на листок, где крупным пляшущим почерком были выведены название улицы, номер дома и квартиры и время. Адрес стоило проверить. Это нужно было сделать в первую очередь хотя бы для очистки совести.

…

Из говна конфетку сделать – звучит слишком грубо, но, по сути, так оно и было. Даже эпитеты, звучавшие в его адрес, это подтверждали. Два из них стоит привести. Первый эпитет: «самый влиятельный интеллектуал современности». И второй эпитет: «самый плодотворный писатель России». С последним можно поспорить. Если упомянуть Донцову и пишущих за нее мопсов, то по объему она обгоняла, но если говорить о качестве, то слово оставалось за читателями и их вкусами. Так что, кому Донцова, а кому и Комов. Кому свиной хрящик, а кто-то предпочитал арбузную корочку. Наконец, последнее. Это был не эпитет, а скорее вывеска: «Единственный и неповторимый Виктор Комов». С этим так же можно поспорить. Единственный? Если учесть наличие мультиверсной вселенной, то подобных писателей пруд пруди. Неповторимый? Даже в этой версии вселенной нашлись те, кто готов был повторить его неповторимый стиль. Такая вот тавтология. И у них, по правде говоря, что-то получалось, но получалось немного не так, если не сказать, что получалось как-то по-своему.

Есть такая присказка. Владимир Ильич Ульянов-Ленин и Надежда Константиновна Крупская любили играть по вечерам Бетховена в четыре руки. Получалось хреново. Но, можно было сказать: «А что вы хотите? Это такой стиль, форма искусства и форма самовыражения». Так и Виктор Комов это такая форма. Его называли трансгуманистом и постмодернистом, но он открещивался, и оказывался прав, потому что это не имело значения. Благодарная аудитория принимала его таким, каков он есть. Даже фан-клубы и фан-кружки образовывались. А в связи с последними веяниями проходили косплеи. Люди наряжались в персонажей из книг Виктора Комова, а персонажи его – типажи – яркие и запоминающиеся. Писатель не брезговал использовать знаменитостей прошлого. Появлялись на страницах сочинений и ученые, и полководцы, и аферисты разных мастей, также и знаменитые литературные герои в неожиданном свете.

В том кафе, где Комова видели Батон и Сыч, ближе к ночи начался косплей.

Но за несколько часов до этого Виктор, сидя за столиком, осмотрел заведение, будто оценивая, подходит оно для специфической вечеринки или не подходит? В сеть проник слух о том, что кафе станет местом необычной тусовки. Участвовать в ней Комов, конечно, не собирался, но интерес имелся.

Он сидел, оглядывался, к его столику подошли два подростка. Парочка оказалась необычной. Первый – худ и высок. Второй – низок и коренаст. Мелькнула мысль, довольно забавная, что перед ним стоит «новый русский» и его секьюрити. Высокий и худой – хозяин, а крепко сбитый пацан – охрана. Или наоборот. Наоборот было бы неожиданней.