А море волновалось все сильней и сильней, темнело прямо на глазах. Начинало штормить.
Сильный ветер трепал деревья и травы. Стучал ставнями. Бился в закрытые окна. Забирался под юбку Анны, покуда та спешно снимала с веревок белье.
**
В темной комнате горела лампа.
Мотылек бился о стеклянный колпак.
Было слышно, как воет за окном ветер.
Марина листала тетрадь. Что-то читала тихонько, чуть заметно шевеля губами. Иногда поднимала глаза и смотрела в темное окно. После чего снова возвращалась к письму. Наконец, закрыла тетрадь, устремила невидящий взор в царящую за окошком тьму и долго сидела неподвижно. Затем достала из ящика стола изъятый у Марка фотоснимок и положила пред собой. Долго сидела, глядя на него каким-то особым, невидящим взором, словно в этот миг прозревала нечто невидимое, недоступное человеческому глазу. Вдруг захотелось ей показать фото матери.
– Мам, сказала она.
– Что милая?
Мать оторвалась от пряжи, посмотрела на дочь, но девушка в последний миг прячет фото: да нет, ничего.
**
Сегодня днем нашла в траве скелет. То ли собаки, то ли лисицы. Белый-белый от ветров, от дождей, от времени.
Рассматривала ребра и позвонки и прочие кости. Представляла, что эта зверюга видела в своей жизни, что чувствовала? Продолжила она свой род? Или умерла, так и не дав потомства?
Очень может быть, что однажды ночью она подходила к нашему дому… осторожно бродила вокруг… нюхала… а в это время на веревках сушились рыбы… куда делось все то, что она видела, что чувствовала?
Хотела взять какую-нибудь кость в руки, но услыхала, как неподалеку заржал Алёша – это дядя Марк вернулся из города. Поехали к нему. Оказалось, что он купил граммофон, правда, сломанный.
Хорошая покупка.
Надеюсь, у него получится его отремонтировать.
Тогда будем садиться все вместе и слушать музыку.
А ещё дядя Марк подарил мне старинную фотографию. Сказал, что много лет назад, еще до моего рождения, выловил её в море.
Как она туда попала?
Вот уж, действительно, загадка!
**
Ночью их разбудили выстрелы.
Выбежав из дома, услыхали самолетный гул за облаками.
Изо всех сил женщины вглядывались в черное, покрытое тучами небо.
Где-то там, в вышине снова послышалась пулеметная очередь. А потом – гул подбитого самолета.
Чуть позже далеко-далеко, у самого горизонта из туч показалась объятая пламенем, стремительно теряющая высоту машина.
Потом был взрыв.
**
На другой день, с перекинутой через плечо небольшой котомкой, с нахлобученной на голову с широченными полями соломенной шляпой, Марина брела вдоль берега. Шла, не глядя нa песчaный простор косы, где проходила вся ее жизнь.
Прогуливаясь по берегу, она разглядывала выброшенный на песок хлам. Засохшие водоросли и ракушки, старые башмаки, обломки затонувших кораблей, обточенные морем стекляшки, корни дерев, обрывки одежд и рыбацких сетей – одним словом, все то, что море, исторгнув из недр своих, швырнуло на берег.
Мимо чего-то девушка проходила, не задерживаясь, что-то трогала, что-то подносила к носу и, закрыв глаза, втягивала запах.
Бесшумно, медленно ступaла она по песку. Совсем не глядела, кудa идет. А зачем? – когда идешь по берегу, никогда не заблудишься.
**
Со стороны единственного соседнего дома, который стоит примерно в половине версты от дома Анны и Марины, идет Марк, извечный сосед женщин.
Он идет слегка покачиваясь. Мужчина явно навеселе.
Шагах в ста от дома он останавливается, забивает трубочку табаком, курит.
Докурив, разворачивается и идет обратно.
Однако же, сделав шагов десять, разворачивается еще раз и вновь идет к дому.
– Эй, говорит он громко уже в дверях, есть кто живой?
– Заходи, раздается из дома голос Анны.
Марк входит, но очень скоро внутри дома слышится грохот, и мужчина стремительно покидает женскую обитель.
Когда он, не оборачиваясь, спешит восвояси, на пороге появляется Анна. Она застегивает пуговицу на блузе и сдувает со лба выбившуюся из-под косынки прядь. Ее гневный взгляд постепенно теряет свою силу, делается сначала спокойным, и вот уже в нем появляется что-то такое, что бывает в глазах человека, который смотрит на убегающего прочь побитого пса.
Тоже мне, говорит она, завоеватель!
**
Скинув платье, Марина вошла в воду. Теплые зеленые губы моря обхватили ее разгоряченное тело. Когда же зашла по шею, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, затем выдавила из груди весь воздух, легла на воду и стала погружаться. А сама смотрела из-под воды вверх, на небо, на ноги свои – представляла, что тонет по-настоящему.
Вот ведь, думала, как красив человек, когда тонет. Сколько в нем изящества, неторопливости. Сколько грусти во всем его облике, в каждом его члене…
Затем «долетела» до дна. Легла. А легкие уже пылают – воздуха, воздуха, дай нам воздуха. Лежала, колыхалась в подводных токах. Сердце девушки начинает биться чаще – словно испугавшись, словно в агонии. А потом замедляется. Бьется реже… еще реже… и вот, наконец, случается то, ради чего Марина все это делает – перед глазами появляются вспышки и цветные круги, мелькают диковинные узоры…
Но вот Марина перевернулась на живот, оттолкнулась от донных песков ногами и ракетой, с громким «аххх» взмыла над соленой водой.
**
С граммофоном в руках Марк идет к берегу.
Входит по пояс в воду.
Подымает граммофон над головой, чтобы с размахом швырнуть в воду, выместить на нем зло, как бы говоря: будь ты проклята, чертова машина! Денег на тебя угрохал! Пластинку вон купил! Так пропади ж ты пропадом!
Мужчина замирает, да так и остается стоять, нелепо подняв музыкальный аппарат над головой. Затем опускает граммофон, разворачивается и выходит из воды.
**
Приметив в траве черепаху, Марина роется в котомке и извлекает из ее недр кусок красной ленты. Им она обвязывает черепаху вокруг панциря.
– Попалась!
Немного поиграв черепахой на привязи, она отпускает неторопливую путницу, позволяя той скрыться в траве.
– Ну ладно уж, иди…
Продолжив прогулку, Марина разглядывала выброшенный на песок хлам. Что-то она уже видала здесь позавчера, когда делала точно такой же обход. Что-то появилось на берегу вновь. Скажем, вот этой, похожей на косматое чудовище коряги не было. Не было вон того разодранного ботинка. И вон той дохлой рыбы тоже не было… а пройдя еще немного, увидала вдалеке, шагах в ста, человеческую фигуру.
Мужчина лежал, широко раскинув руки. Соленые волны омывали его белые пятки. Мужчина не двигался. Живой или мертвый – не ясно.
До смерти испугалась Марина, прыгнула в траву, пригнулась пониже. Шептала: мамочка, мамочка… сердце стучало громко и часто. Как быть? Что делать? В конце концов, не сидеть же в траве вечно.
Набравшись смелости, Марина вышла из травы, с опаской пошла вперед. Утопленник, крутилось у ней в голове, утопленник, утопленник…
Когда же подошла, увидала, что спина мужчины чуть заметно вздымалась и опадала.
Жив!
Села Марина рядом, ткнула в плечо незнакомца.
– Эй! Э-э-й…
**
Море синело за окном.
Колыхалась цветастая занавеска.
Тикали часы на комоде.
А в комнате на постели лежал человек. Лежал в беспамятстве. Неподвижный, точно мертвец. Мужчина был хорош собой, высокий, поджарый. На вид ему можно было дать лет двадцать восемь – тридцать.
Рядом с мужчиной сидела Анна, вглядывалась в его лицо.
Вдруг жажда, иссушившая горло мужчины, заставила его приоткрыть рот и сухим языком провести по сухим, потрескавшимся губам. И был этот жест мольбой, мольбой истощенного к тому, кто полон сил. И Анна, не медля, брала кружку с водой, подносила к устам незнакомца. И тот пил эту воду глотками громкими и жадными.
Он похож на младенца, думала женщина, что напившись материнского молока, мгновенно успокаивается и засыпает.
**
На морском берегу говорят двое.
Это Марина и ее мать. Мы их не видим. Достаточно того, что мы смотрим на море, на волны, на пенные гребни. Если повезет, увидим пролетающую мимо чайку или альбатроса.
– Мама, мне страшно.
– Мне тоже страшно.
