Олег Наташкин "Абсурд без границ. Антология бизарро, вирда и абсурдистского хоррора"

Потом она крепко обняла и расцеловала сына и начала паковать чемодан.

– А ты тоже психопатка, мамочка? – спросил Юра.

– Нет, котик, но когда повстречала твоего папу, то полюбила и его… увлечения. Знаешь, он такой необычный человек. Редкостный. Так и психиатр его говорил… Земля ему пухом. Ах, да, кстати, о нём! Чуть не забыла. Надо привезти с собой жертву – семейная традиция. У тебя есть кто-нибудь на примете?

Юрочка задумался, а потом осторожно рассказал маме про Ленку-ябеду.

– Вообще-то лучше из ближнего окружения жертв не выбирать, – сказала мама с видом знатока. – Но на первый раз сделаем исключение. – И она подмигнула сыну.

На следующий день они уже ехали со связанной Ленкой-ябедой в багажнике к Юриному папе. На расспросы сына о том, как удалось поймать девчонку, мама только отмахнулась:

– Я тебя всему научу позже. Ты, главное, подумай, как будешь убивать жертву.

– Повешу на крюк! – выпалил Юрочка.

Мама сморгнула набежавшие слёзы счастья.

– Папа будет тобой гордиться, – сказала она.

Путешествие длилось несколько часов. Мама объяснила, что папа живёт с братом и родителями в одной заброшенной деревне, что у них есть отлично оборудованный подвал для пыток, кремационная печь и много другого полезного и интересного.

Юрочка слушал, затаив дыхание, оказывается, у него есть не только папа, но и дядя, и бабушка с дедушкой!

Участок вокруг дома был обнесён забором из сетки-рабицы. Мама несколько раз посигналила, и из дома вышел высокий загорелый мужчина. Она бросилась ему на шею.

– Дорогой! Всё было напрасно. Наш сын такой же психопат, как и ты, – гордо объявила мама. А потом повернулась к неловко выбравшемуся из машины сыну: – Котик, скажи что-нибудь.

– Привет, папа! – сказал Юра. – Мы жертву привезли.

Тяжёлый взгляд мужчины остановился на мальчике. Крупная рука осторожно приблизилась к голове сына и неуверенно потрепала русые волосы.

– Ну, – неуверенно пробормотал отец, отодвигая жену в сторону, – показывай свою жертву.

– Юрочка хочет повесить её на крюк, – пояснила мама.

Отец посмотрел на мальчика с уважением и одобрительно кивнул, Юра засветился от счастья.

Машину загнали в гараж, оттуда перенесли потерявшую сознание девочку в подвал, куда скоро спустились и дядя, и бабушка с дедушкой.

Само убийство Юре, правда, не очень понравилось. Сказка о Синей Бороде не очень хорошо подготовила к происходящему. Ленка пришла в себя и, несмотря на кляп, пыталась кричать, кровь ябеды забрызгала всё и всех вокруг, от её запаха мальчика стошнило. Но он всё равно остался в подвале до самого конца, не желая портить семейный праздник.

Его восхищало, как умело и слаженно действовали его новоприобретённые родственники и гордился быть их сыном, племянником и внуком.

Мама сказала, что чуть позже наведёт порядок в подвале, а все подумали, как хорошо, что она вернулась: потому что мучить и убивать жертв любили все, а убирать после – никто. Потом они поднялись в дом и пили сладкий горячий чай с вкусными печеньками.

Юрочка думал, что с папой здорово, может, правда, рыбалка была бы лучше, но и так неплохо, лучше, чем ничего. А кровь, звуки и запахи… Но ведь можно обойтись без этого: душить жертв, например.

Папа прикидывал, нужны ли ему почти забытые жена и сын, или лучше убить их и, если последнее, то каким способом.

Юрочкин дядя, как всегда, мечтал, что однажды ночью подпалит дом со всей семьёй. Он до сих пор этого не сделал только потому, что не знал, где будет жить потом. Но у золовки, кажется, в городе есть квартира… Надо разузнать, что да как.

Дедушка и бабушка с ласковыми улыбками смотрели на детей и внука и думали, что пора от них избавляться, пока те первыми не прикончат родителей из-за наследства или нежелания возиться со стариками. Только в методах мнения у них расходились: дедушка ратовал за выхлопные газы, бабушка – за ядовитые грибы.

Юрочкина мама счастливо щебетала:

– Мне так этого не хватало! Наконец-то мы вместе! Какой чудесный вечер в кругу семьи!

Взгляды потомственных психопатов встретились, и все как один в необычном единстве подумали: «Дура!»

– Кажется, я знаю, кого мы убьём завтра, – подмигнул папа сына.

– Только без крови, – попросил мальчик.

– Яблоко от яблони!.. – С восторгом всплеснула руками Юрочкина мама.

Перед сном папа рассказывал Юрочке страшные сказки… а может, и не сказки вовсе. Опустим же кровавую завесу над этой семейной идиллией.

Антоша Ч. ТЫСЯЧА ОДНА СТРАСТЬ, ИЛИ СТРАШНАЯ НОЧЬ

«Тысяча одна страсть, или Страшная ночь» – юношеский рассказ Антона Чехова, написанный в 1880 году и впервые опубликованный с подзаголовком «Роман в одной части с эпилогом» 27 июля 1880 года под псевдонимом «Антоша Ч.» в тридцатом номере художественно-юмористического журнала «Стрекоза». Произведение было задумано Антоном Павловичем как пародия на романтически приподнятый стиль Виктора Гюго, а также на подобные произведения псевдоромантической прозы, публиковавшиеся в то время в «Московском листке».

Иван Петрович Панихидин побледнел, притушил лампу и начал взволнованным голосом:

– Тёмная, беспросветная мгла висела над землёй, когда я, в ночь под Рождество 1883 года, возвращался к себе домой от ныне умершего друга, у которого все мы тогда засиделись на спиритическом сеансе. Переулки, по которым я проходил, почему-то не были освещены, и мне приходилось пробираться почти ощупью. Жил я в Москве, у Успения-на-Могильцах, в доме чиновника Трупова, стало быть, в одной из самых глухих местностей Арбата. Мысли мои, когда я шёл, были тяжелы, гнетущи…

«Жизнь твоя близится к закату… Кайся…»

Такова была фраза, сказанная мне на сеансе Спинозой, дух которого нам удалось вызвать. Я просил повторить, и блюдечко не только повторило, но ещё и прибавило: «Сегодня ночью». Я не верю в спиритизм, но мысль о смерти, даже намёк на неё повергают меня в уныние. Смерть, господа, неизбежна, она обыденна, но, тем не менее, мысль о ней противна природе человека… Теперь же, когда меня окутывал непроницаемый холодный мрак и перед глазами неистово кружились дождевые капли, а над головою жалобно стонал ветер, когда я вокруг себя не видел ни одной живой души, не слышал человеческого звука, душу мою наполнял неопределённый и неизъяснимый страх. Я, человек свободный от предрассудков, торопился, боясь оглянуться, поглядеть в стороны. Мне казалось, что если я оглянусь, то непременно увижу смерть в виде привидения.

Панихидин порывисто вздохнул, выпил воды и продолжал:

– Этот неопределённый, но понятный вам страх не оставил меня и тогда, когда я, взобравшись на четвёртый этаж дома Трупова, отпер дверь и вошёл в свою комнату. В моём скромном жилище было темно. В печи плакал ветер и, словно просясь в тепло, постукивал в дверцу отдушника.

«Если верить Спинозе, – улыбнулся я, – то под этот плач сегодня ночью мне придётся умереть. Жутко, однако!»

Я зажёг спичку… Неистовый порыв ветра пробежал по кровле дома. Тихий плач обратился в злобный рёв. Где-то внизу застучала наполовину сорвавшаяся ставня, а дверца моего отдушника жалобно провизжала о помощи…

«Плохо в такую ночь бесприютным», – подумал я.

Но не время было предаваться подобным размышлениям. Когда на моей спичке синим огоньком разгоралась сера и я окинул глазами свою комнату, мне представилось зрелище неожиданное и ужасное… Как жаль, что порыв ветра не достиг моей спички! Тогда, быть может, я ничего не увидел бы и волосы мои не стали бы дыбом. Я вскрикнул, сделал шаг к двери и, полный ужаса, отчаяния, изумления, закрыл глаза…

Посреди комнаты стоял гроб.

Синий огонёк горел недолго, но я успел различить контуры гроба… Я видел розовый, мерцающий искорками, глазет, видел золотой, галунный крест на крышке. Есть вещи, господа, которые запечатлеваются в вашей памяти, несмотря даже на то, что вы видели их одно только мгновение. Так и этот гроб. Я видел его одну только секунду, но помню во всех малейших чертах. Это был гроб для человека среднего роста и, судя по розовому цвету, для молодой девушки. Дорогой глазет, ножки, бронзовые ручки – всё говорило за то, что покойник был богат.

Опрометью выбежал я из своей комнаты и, не рассуждая, не мысля, а только чувствуя невыразимый страх, понёсся вниз по лестнице. В коридоре и на лестнице было темно, ноги мои путались в полах шубы, и как я не слетел и не сломал себе шеи – это удивительно. Очутившись на улице, я прислонился к мокрому фонарному столбу и начал себя успокаивать. Сердце моё страшно билось, дыхание спёрло…

Одна из слушательниц припустила огня в лампе, придвинулась ближе к рассказчику, и последний продолжал:

– Я не удивился бы, если бы застал в своей комнате пожар, вора, бешеную собаку… Я не удивился бы, если бы обвалился потолок, провалился пол, попадали стены… Всё это естественно и понятно. Но как мог попасть в мою комнату гроб? Откуда он взялся? Дорогой, женский, сделанный, очевидно, для молодой аристократки, – как мог он попасть в убогую комнату мелкого чиновника? Пуст он или внутри его – труп? Кто же она, эта безвременно покончившая с жизнью богачка, нанёсшая мне такой странный и страшный визит? Мучительная тайна!

«Если здесь не чудо, то преступление», – блеснуло в моей голове.

Я терялся в догадках. Дверь во время моего отсутствия была заперта и место, где находился ключ, было известно только моим очень близким друзьям. Не друзья же поставили мне гроб. Можно было также предположить, что гроб был принесён ко мне гробовщиками по ошибке. Они могли обознаться, ошибиться этажом или дверью и внести гроб не туда, куда следует. Но кому не известно, что наши гробовщики не выйдут из комнаты, прежде чем не получат за работу или, по крайней мере, на чай?

«Духи предсказали мне смерть, – думал я. – Не они ли уже постарались кстати снабдить меня и гробом?»

Я, господа, не верю и не верил в спиритизм, но такое совпадение может повергнуть в мистическое настроение даже философа.

«Но всё это глупо, и я труслив, как школьник, – решил я. – То был оптический обман – и больше ничего! Идя домой, я был так мрачно настроен, что не мудрено, если мои больные нервы увидели гроб… Конечно, оптический обман! Что же другое?»

Дождь хлестал меня по лицу, а ветер сердито трепал мои полы, шапку… Я озяб и страшно промок. Нужно было идти, но… куда? Воротиться к себе – значило бы подвергнуть себя риску увидеть гроб ещё раз, а это зрелище было выше моих сил. Я, не видевший вокруг себя ни одной живой души, не слышавший ни одного человеческого звука, оставшись один, наедине с гробом, в котором, быть может, лежало мёртвое тело, мог бы лишиться рассудка. Оставаться же на улице под проливным дождём и в холоде было невозможно.

Я порешил отправиться ночевать к другу моему Упокоеву, впоследствии, как вам известно, застрелившемуся. Жил он в меблированных комнатах купца Черепова, что в Мёртвом переулке.

Панихидин вытер холодный пот, выступивший на его бледном лице, и, тяжело вздохнув, продолжал:

– Дома я своего друга не застал. Постучавшись к нему в дверь и убедившись, что его нет дома, я нащупал на перекладине ключ, отпер дверь и вошёл. Я сбросил с себя на пол мокрую шубу и, нащупав в темноте диван, сел отдохнуть. Было темно… В оконной вентиляции тоскливо жужжал ветер. В печи монотонно насвистывал свою однообразную песню сверчок. В Кремле ударили к рождественской заутрене. Я поспешил зажечь спичку. Но свет не избавил меня от мрачного настроения, а напротив. Страшный, невыразимый ужас овладел мною вновь… Я вскрикнул, пошатнулся и, не чувствуя себя, выбежал из номера…

В комнате товарища я увидел то же, что и у себя, – гроб!

Гроб товарища был почти вдвое больше моего, и коричневая обивка придавала ему какой-то особенно мрачный колорит. Как он попал сюда? Что это был оптический обман – сомневаться уже было невозможно… Не мог же в каждой комнате быть гроб! Очевидно, то была болезнь моих нервов, была галлюцинация. Куда бы я ни пошёл теперь, я всюду увидел бы перед собой страшное жилище смерти. Стало быть, я сходил с ума, заболевал чем-то вроде «гробомании», и причину умопомешательства искать было недолго: стоило только вспомнить спиритический сеанс и слова Спинозы…

«Я схожу с ума? – подумал я в ужасе, хватая себя за голову. – Боже мой! Что же делать?!»

Голова моя трещала, ноги подкашивались… Дождь лил, как из ведра, ветер пронизывал насквозь, а на мне не было ни шубы, ни шапки. Ворочаться за ними в номер было невозможно, выше сил моих… Страх крепко сжимал меня в своих холодных объятиях. Волосы мои встали дыбом, с лица струился холодный пот, хотя я и верил, что то была галлюцинация.

– Что было делать? – продолжал Панихидин. – Я сходил с ума и рисковал страшно простудиться. К счастью, я вспомнил, что недалеко от Мёртвого переулка живёт мой хороший приятель, недавно только кончивший врач, Погостов, бывший со мной в ту ночь на спиритическом сеансе. Я поспешил к нему… Тогда он ещё не был женат на богатой купчихе и жил на пятом этаже дома статского советника Кладбищенского.

У Погостова моим нервам суждено было претерпеть ещё новую пытку. Взбираясь на пятый этаж, я услышал страшный шум. Наверху кто-то бежал, сильно стуча ногами и хлопая дверьми.

– Ко мне! – услышал я раздирающий душу крик. – Ко мне! Дворник!

И через мгновение навстречу мне сверху вниз по лестнице неслась тёмная фигура в шубе и помятом цилиндре…

– Погостов! – воскликнул я, узнав друга моего Погостова. – Это вы? Что с вами?

Поравнявшись со мной, Погостов остановился и судорожно схватил меня за руку. Он был бледен, тяжело дышал, дрожал. Глаза его беспорядочно блуждали, грудь вздымалась…

– Это вы, Панихидин? – спросил он глухим голосом. – Но вы ли это? Вы бледны, словно выходец из могилы… Да полно, не галлюцинация ли вы?.. Боже мой… вы страшны…

– Но что с вами? На вас лица нет!

– Ох, дайте, голубчик, перевести дух… Я рад, что вас увидел, если это действительно вы, а не оптический обман. Проклятый спиритический сеанс… Он так расстроил мои нервы, что я, представьте, воротившись сейчас домой, увидел у себя в комнате… гроб!

Я не верил своим ушам и попросил повторить.

– Гроб, настоящий гроб! – сказал доктор, садясь в изнеможении на ступень. – Я не трус, но ведь и сам чёрт испугается, если после спиритического сеанса натолкнётся в потёмках на гроб!

Путаясь и заикаясь, я рассказал доктору про гробы, виденные мною…

Минуту глядели мы друг на друга, выпуча глаза и удивлённо раскрыв рты. Потом же, чтобы убедиться, что мы не галлюцинируем, мы принялись щипать друг друга.

– Нам обоим больно, – сказал доктор, – стало быть, сейчас мы не спим и видим друг друга не во сне. Стало быть, гробы, мой и оба ваши, – не оптический обман, а нечто существующее. Что же теперь, батенька, делать?

Простояв битый час на холодной лестнице и теряясь в догадках и предположениях, мы страшно озябли и порешили отбросить малодушный страх и, разбудив коридорного, пойти с ним в комнату доктора. Так мы и сделали. Войдя в номер, зажгли свечу, и в самом деле увидели гроб, обитый белым глазетом, с золотой бахромой и кистями. Коридорный набожно перекрестился.

– Теперь можно узнать, – сказал бледный доктор, дрожа всем телом, – пуст этот гроб или же… он обитаем?

После долгой, понятной нерешимости доктор нагнулся и, стиснув от страха и ожидания зубы, сорвал с гроба крышку. Мы взглянули в гроб и…

Гроб был пуст…

Покойника в нём не было, но зато мы нашли в нём письмо такого содержания:

«Милый Погостов! Ты знаешь, что дела моего тестя пришли в страшный упадок. Он залез в долги по горло. Завтра или послезавтра явятся описывать его имущество, и это окончательно погубит его семью и мою, погубит нашу честь, что для меня дороже всего. На вчерашнем семейном совете мы решили припрятать всё ценное и дорогое. Так как всё имущество моего тестя заключается в гробах (он, как тебе известно, гробовых дел мастер, лучший в городе), то мы порешили припрятать самые лучшие гробы. Я обращаюсь к тебе, как к другу, помоги мне, спаси наше состояние и нашу честь! В надежде, что ты поможешь нам сохранить наше имущество, посылаю тебе, голубчик, один гроб, который прошу спрятать у себя и хранить впредь до востребования. Без помощи знакомых и друзей мы погибнем. Надеюсь, что ты не откажешь мне, тем более, что гроб простоит у тебя не более недели. Всем, кого я считаю за наших истинных друзей, я послал по гробу и надеюсь на их великодушие и благородство.

Любящий тебя Иван Челюстин».

После этого я месяца три лечился от расстройства нервов, друг же наш, зять гробовщика, спас и честь свою, и имущество, и уже содержит бюро погребальных процессий и торгует памятниками и надгробными плитами. Дела его идут неважно, и каждый вечер теперь, входя к себе, я всё боюсь, что увижу около своей кровати белый мраморный памятник или катафалк.

Константин Волкичевский

КУЗДРА РВОЧЕТ ЖРУШАТЬ

Константин Волкичевский пишет прозу и стихи в жанрах хоррора и вирда, а также переводит настольные ролевые игры. Его стараниями увидели свет локализации таких игр, как «Pathfinder», хоррор-вестерн «Deadlands» и «Trail of Cthulhu» – первая ролевая игра во вселенной Мифов Ктулху, изданная на русском языке. Первые публикации творчества Константина увидели свет в антологиях издательства «Хоррорскоп-Пресс».

Скрютаившись за обветшарпанной верстолешницей, Бокр безутщетно искоживался заглухомирить скорячечное грудцебиение. В темнотьме за дворотами неторопешно, будточно просмакивая вздружас беззащимого и уязвитного прожитателя доместья, шагаркали ногоктистые лаподошвы.

Куздра издавле преслеживала Бокра, проглодная и зложорливая до рыхлакомой и нежневинной мяслоти его вычадёнка, и Бокр так и не искрутрился пробмапошить взакруг лапальца чустрый обонюх глокой кровохотницы.

Бокр пломертво затвер растверь на шпиколду, ноднако созмекал, что Куздре не помешновить такобной препядой. Он прятужил слуши – из сночивальни под грозлухий шагопот чадоядки шлестихим эхолоском буршал всхрокойный снопот Бокрёнка. Бокр ни на секновение не разволял себе веромниться, что Куздра отствоясит вспрочь. Подторя его умыслючениям, дворота заскрещали под нападиском костулых и изгибких клешногтей. Жрищница всхросилась на обглоту – створнизы раствери захрущали и вструипались росстыпчатыми вздувлаками щепыльного сыпороха. Робегающий скользляд Бокра сосредно вниматился на пьедеставку с кухварными зубрезами. Егда хвадонь его сжатила дубянную ухвоять обрезвия, стверь надрустно крохнула и упалилась из раствода. Схлятывая студязкие слюзы, стекаплющие по затылу его пересорствой горлотки, Бокр вглязрелся в темглоту. По челбу его скалзла испотрина – в предхожей доместья видначился горбязлый, злостлявый очёбраз Куздры.

Здогровые глазерцала пронзрили Бокра, и тот кожкурой прощутивствовал высточаемую ими бесцысленную желчтокость и хищнорадную жралчность. Сустяшки его жмадоней обезледнели, он цепше и креплее сжискнул жмыкоятку рубзака. Однем не нако Бокр не присознал, что его поддаволя на секновение ослабрешилась, и он машневольно ствомкнул занавеки яблаз. Распахрыть их Бокра вызбудил мьязмрад обжигряющего злыхония Куздры и терзчительная пролезь в жришечнике. Промельсясь по кухнате маревытой тьменью, Куздра впечаздила Бокра разрегтями к деребовой гвоздене. Клызвия её штеко и хрустло будланули утрюхо Бокра, расчлермотали лентроха его кишнуров и вытялокли требухлый клусток на багроплённые кровалым взрезивом половни. Глорло Бокра вспензырилось кляксводами сукровистой сплювны. Резнож подневознанно метянулся к жрюзглой рвачле Куздры, но с лязгвоном выпальзнул из хвальцев.

Мутнуманными мыскрами Бокр признимал, что мгни его сочтякают, но нынчас ему оставыпалась послючительная задучасть как отчителя – не дозвустить Куздру к Бокрёнку. И тотчда же ожидежды Бокра вдребезгнулись, когдва с леступеней прозвёсся спроснихонький шёписк.