– Хорошо? – с улыбкой растянул мужчина и захихикал. Несмотря на то, что он непрестанно улыбался мне, мужчина не вызывал у меня никакого доверия, скорее наоборот, едва преодолимое желание убежать от него подальше. Видимо моя настороженность читалась во взгляде, потому что мужчина сказал, – Да ты расслабься, я знаю, что мой прекрасный лик вызывает у тебя безудержное желание побыстрее прыгнуть ко мне в кроватку, но это чуть позже, – мужчина вновь премерзко захихикал.
С чего он сделал такой вывод было совершенно непонятно, но выглядел он весьма уверенным в себе. Мы вышли за ворота церкви, прошли квартал, и остановилась у самого странного здания, которое я видела в своей жизнь. Трехэтажное нечто, совершенно непонятной архитектуры, со статуями в виде крылатых чертей и страдающих грешников, обнесенное железным забором с пиками, вызывало одновременно страх и отвращение.
– Чувствуй себя как дома. – улыбнулся мужчина, отворяя ворота.
Мы прошли во двор, а затем поднялись во высоким ступеням здания. Внутренность строения полностью советовала внешнему облику, высокие окна задрапированы темными шторами, странные картины и скульптуры окружали со всех сторон холла, а я почувствовала еще больший холод, чем тот, что не отпускал меня с момента, когда я очнулась на кладбище.
– Вот это наше пристанище, – обвел мужчина холл рукой, – потом сама разберёшься где и что, а пока пройдем на кухню, поешь там, а заодно поболтаем.
Мы разулись и прошли на большую, и довольно современно, особенно на контрасте с холлом, выглядящую кухню. Мужчина принялся делать кофе на кофемашине и нарезал бутерброд, а я спросила:
– Как вас зовут?
– А как тебе нравится? – подмигнул мне тот. – То личико, которое ты видишь на мне, это лицо человека, которого ты любила в своей прежней жизни, но ты ведь не помнишь ни его, ни как его зовут? – мужчина снова захихикал. – Это мое изобретение, хоть ты и не помнишь ничего, но где-то далеко внутри твоя растрёпанная душа, от которой скоро ничего не останется, все равно хранит память. И благодаря этому у меня быстрее получается перейти к более доверительным отношения, ты же понимаешь, о чем я? – и снова этот мерзкий смех.
– И все же, как вас называть?
– Ну, во-первых, перестань мне выкать, а во-вторых, имя, которое мне дала матушка триста лет тому назад, сегодня не очень актуально, хотя насчет сегодня и не знаю, человеческих личинок сейчас, как только не называют. Короче, последние сто лет меня называют просто Рем.
– Рем?
– Ну, да. Сокращенно от революция моровая, а что?
– Не самое современное имя. – тактично заметила я.
– Так я человек старый, за всеми новшествами не успеваю. Что мне, после каждого переворота в России имя менять, что ли?
Рем поставил рядом вкусно пахнущий кофе и тарелку с горячим бутербродом:
– Подожди не ешь, сейчас одну штучку дам тебе, а потом запьешь. – Рем вытащил из кармана пробирку с темной жидкостью и дал мне. – Только залпом пей, а то на вкус жижа малоприятная.
– Что это? – спросила я.
– Да тут целый коктейль: ненависть, обида, злость, обреченность, безответная любовь – и это только основные ингредиенты.
– И зачем мне это пить?
– Можешь и не пить. Тогда, Серёнька зря записывал тебя в свою книженцию, потому что эту ночь ты не переживешь.
Я взяла пробирку в руки, подумала несколько секунд, и выпила залпом. Вкус был препротивный, словно всевозможные вкусы мира смешали в одном растворе. Я проглотила жижу, и тут, преследовавший меня холод исчез, а тело окутало приятное тепло.
– Ну, как, класс, правда? – искоркой в глазах спросил Рем. – и злость, и холод куда-то подевались, да? Хорошо стало?
– Хорошо. – согласилась я, не став уточнять по поводу злости, которой у меня и не было.
– Ну, теперь ты в наших рядах, поздравляю! Испив раз людское горе, уже невозможно никогда забыть это ощущение. Хотя, у тебя-то и выбора не было, верно? – подмигнул Рем. – Правда, часто от меня такой благотворительности не жди, дальше сама себе будешь жижу добывать, а половиной со мной делиться.
– Хорошо. – согласилась я.
– Хорошо, – передразнил меня Рем, – и ты даже не спросишь меня, как и что?
– А зачем? – удивилась я. –Если ты будешь забирать у меня половину, значит, тебе эта жижа нужна не меньше моего. Поэтому, ты и сам все мне расскажешь.
Рем откинул голову и расхохотался, на этот раз искренне и задорно. Я же, пила вкуснейший кофе и рассматривала обстановку, ощущение, что я каким-то образов попала в сон одного из персонажей Палаты №6 не пропало, но я пыталась вникнуть в происходящее. Значит, я умерла, кем я была, и чем жила не помню, а единственное, что мне сейчас более-менее понятно это то, что я должна выпивать некую неизвестную и мерзкую жижу чтобы поддерживать жизнь.
Супер.
Я доела, допила эспрессо и Рем встал:
– Пойдем, покажу тебе самое интересное.
Из вполне себе уютной кухни мы вышли холл, и он больше не казался мне таким уже мрачным и холодным, скорее, готически-притягательным. Мы поднялись по лестнице на третий этаж, прошли вглубь коридора и Рем достал из кармана ключ. Дверь комнаты словно переделали из двери банковского сейфа, Рем сказал:
– Это только для подстраховки, без моего разрешения никто в эту комнату проникнуть не сможет. Так что, если у тебя в голове какая плохая мыслишка появиться, ты ее лучше прогони, а то… Ты же понимаешь, о чем я?
– Пока нет, но чувствую мне недолго ходить в неведении.
– А ты огрызаться стала, уф, мне такое нравится. – Рем открыл дверь и пропустил меня в комнату. Та выглядела словно кадр из мистического хоррора: вся комната была уставлена шкафами с фарфоровыми куклами, куклы были прекрасные и совершенно разные, краем глаза в этой пестроте мне показалось, что я видела даже подобие фарфоровой старушки с седыми волосами. Но ужаса нагоняли не сами куклы, у каждой красавицы изо рта торчали стеклянные трубки, кончик которой был опущен в маленькие прозрачные баночки, стоящие рядом, и по ним текла темная жижа вроде той, что дал выпить Рем. Какие-то баночки были заполнены почти до краев, какие-то и вовсе пустовали.
– Для нас – это все. – сказал Рем торжественно обводя рукой комнату. – Это та сила, благодаря которой мы живем, а не просто существуем как как отребье в виде комочков боли и холода. Много веков назад, наш Создатель придумал для нас эту величайшую силу, и до сих пор мы выживаем благодаря ей. До появления Создателя, мы скитались, мучились, боялись, терпели, а сейчас, посмотри, люди сами дают нам силу и власть, благодаря которой мы находимся на вершине пищевой цепочки.
– А при чем тут пищевая цепочка? Это же просто какая-то мутная дрянь, вытекающая из кукол, какое отношение она имеет к людям?
– Это не просто дрянь, это – энергия в чистом виде. Жижа, кукла – это просто образы, которые породил Создатель чтобы сделать энергию для нас, простых исполнителей, понятной и осязаемой. Но вся эта энергия – плоды наших усилий. Ее мы выжимаем из людей, чтобы жить и подстраивать мир под себя.
– Но как вы получаете эту энергию?
– Все просто до глупости. Ты знаешь, какие самые сильные человеческие эмоции?
– Счастье?
– Счастье? – рассмеялся Рем. – Гнев, страх, злость, ярость – никакое счастье никогда не сравнится по силе с этими чувствами! И чем больше, каждой из вас, получается добиться от человека этих чувств, тем полнее заполняется ваша чаша энергии, и тем больше человек вам отдает своих сил. Лучшие из вас могут выпить человека до дна, полностью забрав себе его силу, но даже выпивая человека понемногу, мы можем жить полноценно: не стареть, иметь физическую силу не сравнимую ни с каким человеком, внушать людям нужные нам мысли и эмоции, и жить вечно.
– А что будет если не пить эту силу?
– Ты вообще можешь ее не пить, достаточно получать энергию напрямую. Но с помощью нашего Создателя мы можем делать запасы или делиться с нуждающимися, например, такими, какой ты сегодня была.
– А если бы я не выпила? Умерла через 24 часа?
– Сутки – это относительно, все по-разному. Был как-то случай у меня, задержался я у одной знакомой немного, ты понимаешь, о чем я, ну и не выкопал вовремя девчонку. Даже суток с похорон не прошло, а она очнулась в гробу, вылезти самой сил не хватило, ну и когда я раскопал ее она уже всё… Закопал обратно. Видно слабенькая была. Другой случай был, на кладбище я-то вовремя пришел, а она уже сама вылезла и шлялась где-то. Пока нашли ее неделя прошла, ух, а она злющая была, ну и уники, ее того… По Закону должна была в летопись быть вписана в течении суток после пробуждения, а то, что она знать об этом законе не могла никого не волнует. Как говориться, дура лекс.
– Ты же сказал мы бессмертные?
– Ну практически. С некоторыми упущениями. Против огня мы бессильны, чем пользовалась в свое время инквизиция. Но и пока пробудившийся не наполнит первый раз свою чащу силой, он почти как новорожденный. Нет, убить его нельзя, но злость начинает разрывать изнутри, разрушая без того пустую чашу, и убивая проснувшегося. С тем, кто уже испил силы это не работает. Даже если чаша опустеет, он будет жить, правда жизнью это назвать сложно, он будет существовать, раздираемый своей злобой и яростью по отношению ко всем, словно сумасшедший будет биться в своей агонии, пока не смирится и не превратится в кусок еле живой плоти, у которой даже нет сил поднять руку. Раньше мертворожденные били такими, даже эпидемии и войны не могли избавить от постоянного чувства голода. А сейчас – одно раздолье. Люди стали изнеженные, ты ему на пальчик в метро наступишь, он внутри уже кипит от ярости, а ты стоишь, кайфуешь, пьешь его силу. Малость конечно, но то тут, то там, уже приятно. А наши девочки, как только не изощряются, такие Санта-Барбары устраивают! Целые семьи под ноль выжимают.
– А ты как изощряешься?
– А я никак. Я уже столько живу, что сижу на проценте. Руковожу этим домиком и этой областью, слежу за своими девочками, и получаю удовольствие от жизни.
– Типа сутенера?
– Типа него. Только то, что отдают моим девочкам люди, гораздо важнее денег. Хотя и денег у нас достаточно. Ну как, разобралась немного, как у нас каша варится?
– Немного.
– Ну отлично, пойдем еще что покажу.
Мы спустились на второй этаж, в коридоре было около шести дверей, Рем открыл одну из них и сказал:
– Располагайся, теперь это твоя. – я прошла в очень даже милую комнату, отделанную в стиле шика новых русских 90-х годов, а Рем добавил, – Знаю, это совсем не хоромы, но это так, на первое время. Большинство пробудившихся съезжают через пару месяцев, как наберутся опыта и найдут хороший доход. А там уже живут как хотят. Главное, чтобы мне процентик капал.
– А ты где живешь?
– Наверху. Там у меня своя уютная коморка, мне из этого дома особо никуда не деться, должность у меня административная, руководящая, я, то здесь, то в церкви, слежу за нашим Серёнькой, чтобы пакостей не наделал каких. Меня и пристроили-то туда для дипломатических целей, и, хоть батюшка мне не особенно рад, у него тоже указание свыше, терпеть меня, вот он и не возмущается. Ладно, отдыхай пока, переваривай все потихоньку, а завтра на чистую голову еще поговорим. А то у меня еще дел сегодня куча, не до разговоров с тобой. Ужин в холодильнике найдешь, а в шкафу есть что на ночь одеть. Не переживай, все новое и чистое. Я поздно приду, поэту заранее сладких снов. Хотя, если хочешь, чтобы они стали еще слаще я могу и остаться, ты же понимаешь, о чем я? – хмыкнул Рем, сказав надоевшую мне присказку.
– Нет-нет, я лучше сама буду ответственна за свои сны, спасибо. – ответила я и вытолкала его в коридор. Мне действительно было, о чем подумать в одиночестве.
Глава 3. «Моя бабушка курит трубку»
Сны мне снились беспокойные. Они были короткие и несвязные, будто обрывки разных фильмов, вырезанных в длинный хаотичный ролик. Причем лица, мелькавшие во сне, казались мне смутно знакомыми, словно это были друзья детства, чьи имена я давно забыла.
Я поднялась с кровати рано утром, чувствуя себя совершенно не отдохнувшей и разбитой. Хотелось залезть в душ и постоять там минуть десять, чтобы прийти в себя, что я и сделала. Вода успокоила и смыла остатки беспокойного сна, я оделась и спустилась на кухню.
На кухне стояла молодая девушка, на вид лет двадцати, и курила в окно. Она увидела меня и вскинула брови:
– О, новенькая? Как зовут?
– Эльвира.
– Эльвира, – фыркнула девушка и затушила сигарету, – а по-настоящему?
– Если на могиле было написано, как считаешь, настоящее?
– Наверное. – легко согласилась девушка. – У меня родители не такие оригиналы, я просто Маша.
– Ты помнишь родителей? – удивилась я.
– Нет, конечно, – фыркнула Маша, – это я предполагаю.
– Я так и не спросила у вчера у Рема, память уже не вернется?
– А зачем она тебе? У тебя, считай, новая жизнь. Как-никак помять о том, как ты была человеком, мешает превратиться в того монстра, кем ты станешь.
– А что, это обязательно?
– Ну, на моем веку, а я почти три прожила, почти все ссучиваются. Это с новенькими, как ты сейчас, можно спокойно посидеть поболтать, а уже через пару месяцев ты в такую тварь превратишься, что даже сидеть рядом со мной не захочешь.
– А ты в белом пальто? – улыбнулась я.
– Типа того. – рассмеялась Маша. – Ты права, я такая же. Просто, я самая старшая здесь, немного опыта есть, да и просто поболтать иногда хочется, а не с кем, только если с Ремом. Мне кажется, что каждое новое поколение все более озлобленное, раньше часто болтала с девчонками, вот как с тобой сейчас, а последние лет двадцать, новенькие еще обратиться толком не успели, а уже такие фифы, тьфу! Впрочем, зря я них наговариваю, это не их вина. Раньше люди чище были, поэтому, пока у новообращенных душа раскалывалась, годы проходили, и все это время, еще оставалось что-то человеческое в них. А в последние годы, месяц-два проходит с пробуждения, и сморишь на них, а глаза пустые как мой стакан в выходной.
– А тебя уже раскололась душа?
– Душа, – рассмеялась Маша, – это я так, образно сказала. Если тебе интересно, я вообще агностик, и в эту мистическую хрень, которую рассказывает Рем, про Создателя и прочую чушь, я вообще не верю.
– А как тогда? Как ты объясняешь происходящее? Я же умерла, правильно? И воскресла. Разве это не чудо, магия, или еще что-то подобное?
– Я родилась в те времена, когда то, что сегодня кажется обыденностью, было чудом. Поэтому для меня наука и есть магия. По моему мнению, то, что происходит с нами, это что-то вроде болезни. А Создатель, как наши его называют, просто научился делать для нас универсальное лекарство, вот и все чудо. Я уверена, если бы мы не начали скрываться, то может нас бы изучили давно, и научились лечить. Представляешь, как бы все в мире изменилось, если бы нас исследовали: мы бессмертные, сильные, не болеем обычными болезнями – а вдруг, причина в этом биологическая? И можно всех сделать такими? А то, что нам нужна энергия для жизни, так кто знает, чтобы можно было придумать, если бы за дело взялись настоящие ученые.
– Опять ты новеньким голову чушью забиваешь, могли исследовать, а могли перебить всех в средневековье. Вроде, третью сотню лет живешь, и никак в людях разобраться не можешь.
Оказалось, что Рем стоял в проходе, и слышал, как минимум часть нашего разговора. Он сердито смотрел на Машу и спросил ее:
– Ты чего пришла? Опять жить негде?
– Не дождешься! Я по поводу очередных поборов. Ну сколько можно? Пятьдесят процентов бурды мы тебе сливаем, от дохода десять процентов в общаг платим, еще налог, а сейчас еще пять процентов на резервный фонд отдавать! Я не могу столько платить, на что я жить должна?
– Не нравится, можешь в соседнюю область поехать, там они двадцать процентов отдают. Я и так вас оберегаю как могу, а ты копейки платишь! И жижи ты меньше всех приносишь, я регулярно тебя перед начальством выгораживаю, а от тебя одни претензии!
– А сколько мне отдавать – я медсестра, а не олигарх! – закипела Маша.
– Так нашла бы другую работу, Создатель, да ты вообще можешь не работать, у нас большинство девочек без работы деньги как-то находят и живут как хотят! Тебе умение внушать на что дано? И мозги?
– Я так не хочу, и ты прекрасно знаешь об этом!
– Да знаю, знаю! И чисто по-человечески я тебя очень даже уважаю! Жить честным трудом, брать жижу только по мере необходимости и прочее бла-бла. Но и ты меня пойми! Мы по показателям из-за тебя уже худшие по стране. По стране! Меня начальство уже с потрохами на каждом совещании доедает, скоро совсем сожрет! Вот снимут меня и поставят кого-то из столицы тогда поймете мою доброту! И деньги мы не в общаг сдаем, а в профсоюз, сто раз тебе говорил. Чтобы кормить и поить вот таких как она, – ткнул Рем в меня пальцем, – пока не обустроятся.
– Ой, да что ты мне рассказываешь, ты хочешь сказать, что человек пятьдесят в год съедают весь общаг? Ну, конечно! Мне-то сказки не рассказывай!
– Маш, ну чего ты хочешь добиться? Чтобы я к Высшим с этим вопросом пошел? Чтобы меня от цепочки отлучили? Я ж не как вы. Я даже для жизни себе, бурду, как ты ее называешь, достать не смогу. Ты меня кормить будешь?
– А меня кто будет? Мне, с ваших поборов, уже на съём денег не остается. Где я жить буду?
– Тут живи. – пробурчал Рем. – Ладно, общаг, тьфу, профсоюзные и остальное сам за тебя платить буду. Ну ты все равно, постарайся хоть немного побольше жижи добывать, ладно? Ну, последние мы в рейтинге, Маш, последние! Уберут меня!
– Ладно, буду с большим садизмом делать уколы и клизмы, больше ничего не обещаю.
– Эх, ты б хоть в детское перевелась, ты же знаешь было бы больше…
– Заткнись уже, а то все остатки уважение к тебе потеряю. – сердито перебила Рема Маша. – Ладно, пошла я, мне еще выспаться сегодня нужно, снова в ночь поставили. Запиши мой номер. – сказала мне Маша, – Пока нормальной будешь, звони. Может встретимся, поболтаем.
Я записала в телефон номер Маши, та не попрощавшись вышла, а я обратилась к Рему:
