– Мама, прошу не начинай!
– Ты стажировалась в хорошей компании! Там тебя ждут!
– Я стажировалась там, потому что ты так захотела, – я довольно грубо ткнула в нее пальцем, злость во мне закипала все сильнее. – Ты через знакомых меня устроила, но без моего ведома!
Минуту мы молча стояли на кухне. Помещение освещала только подсветка от фурнитуры и фонари за окном.
Я прервала затянувшееся молчание, хотя очень хотелось просто уйти к себе в комнату.
– Я правда старалась быть достойной дочерью, – уже тихо начала я. – Поступила в университет на бюджет, училась лучше других, часто приезжала к вам, – голос задрожал от подступающих слез. Мне было тяжело произносить правду вслух – колющую истину, которая долго жила внутри меня. Мама подошла ко мне и приобняла.
– Ты и есть достойная, доченька, – она гладила меня по спине, успокаивая.
– Я не собираюсь больше идти на поводу твоих желаний. – Я выбралась из ее теплых объятий, хотя мне так хотелось в них раствориться. – Да, я не знала, на кого идти учиться, но я никогда не хотела заниматься этой чертовой статистикой.
Я повернулась в сторону двери и сделала несколько шагов, когда услышала:
– Но это высокооплачиваемая и востребованная профессия.. – мама не успела договорить, я прервала ее.
– Если тебе так нравится эта аналитика и та компания, то, пожалуйста, иди и работай там.
С этими словами я ушла. Ушла не только из кухни, но и из дома. Билеты были куплены только на завтра, поэтому я ушла к школьной подруге на ночь. Мне не хотелось разговаривать с мамой. Тогда поздно вечером позвонил отец.
– Папа, не переживай, со мной все хорошо, – начала сходу тараторить я. – Я сейчас у Кати, завтра уеду. Квартиру на первое время я нашла, денег пока хватить должно.
– Солнце моё, ты всегда была самостоятельной, за это я не переживаю, – папа тяжело вздохнул. – Ты пойми, что мама заботиться о тебе, как и я. Мы бы никогда не пожелали тебе зла.
– Я все понимаю, пап, но ты слышал маму. Не могу пока ее видеть и слышать. Я хочу строить всю жизнь, собственную. Пусть неуклюже, пусть неуверенно, пусть не богато, но отдельно. Мне нужна свобода.
Пять секунд папа ничего не говорил.
– Хорошо, – сказал он. – Ты права и поступаешь правильно. Просто знай, что мы с мамой тебя любим и всегда готовы помочь.
– Спасибо, пап, – хрипло ответила я, снова начиная плакать.
– Люблю тебя, солнце.
– И я тебя.
Я повесила трубку. После этого случая я не звонила маме больше месяца, лишь изредка поддерживая связь с папой, чтобы сказать, что у меня все в порядке.
Он всегда был добрым и щедрым человеком. Я его отговаривала и даже ругала, но иногда он скидывал мне небольшую сумму на карту с подписью: “Не ставь себе рамки, у тебя одна жизнь”.
Спустя два месяца мы помирились с мамой, но отношения с тех пор стали напряженными и натянутыми, будто нас связывала тонкая нить, которая вот-вот порвется. Я никак не могла пересилить себя, чтобы стать мягче и терпимее к маме. Она же в свою очередь не переставала напоминать мне о том, что я не двигаюсь с места и по-прежнему остаюсь простым офисным работником “непонятного” журнала. Конечно, я понимала, что она любит меня и хочет, чтобы все было хорошо, но ее способы проявления любви были отличными от моих представлений.
Добравшись до дома, я сразу ушла в душ. Под прохладными струями воды мне стало немного легче, но теперь я всем телом ощущала, что утомлена. Поэтому, когда я упала в кровать, мгновенно уснула.
Маленький дачный домик появился в поле моего зрения. Стены его были выкрашены в серый цвет, а темная крыша была пологой. На меня смотрела уютная веранда, через которую нужно было пройти, чтобы войти внутрь.
Я оглянулась по сторонам и поняла, что по-прежнему нахожусь в своем уже полюбившемся сновиденческом месте. Дом располагался на краю невысокого обрыва, с которого открывался вид на море. Постройку окружали невысокие круглые сосны, какие я видела однажды в детстве на море. Это была моя первая и последняя поездка на юг. Наверное, мне тогда очень полюбилась большая вода, да и чувствовала себя маленькая Варя намного беззаботнее, потому что сейчас мой мозг генерирует именно подобное место.
Я пошла по периметру домика, наслаждаясь уже полуденным солнцем, которое нежно и ненавязчиво припекало. Оказавшись позади дома, я обнаружила небольшой сад. На клумбах, обрамленных камнями, росли белые ветреницы[1 - Анемона, или ветреница – довольно стойкий вид растений, произрастающих в горных и прибрежных местностях, выдерживающих даже самую суровую погоду.], ясколки[2 - Ясколка войлочная – очень зимостойкое и неприхотливое растение с характерными серебристо-серыми опушенными листьями.], бархатцы и гвоздики.
Будучи маленькой, я часто приезжала к бабушке в деревню, где мы вместе высаживали различные растения. Бабушка любила рассказывать мне о каждом цветке. Но делала она это особым образом: сочиняла истории, превращая цветы в заколдованных принцесс. Я с большим восхищением слушала ее, пока мы копали ямки для посадки. Помню, как ухаживала за цветами, поливая их и разговаривая. Ведь когда-то они были людьми, думала я тогда. Летние детские воспоминания вызывали улыбку на лице.
Мне стало любопытно, как выглядит дом внутри, поэтому я вернулась к входу. Поднялась по двум ступеням на веранду, на которой стояло два стула и журнальный столик. Идеальное место для завтрака. Я потянулась к дверной ручке, но не успела ее коснуться, как дверь открылась, и в проеме я увидела Тимофея. Он показался мне более мрачным, чем обычно. На нем была простая белая футболка и черные джинсы, а на шее висел серебряный кулон в виде прямоугольника или, может быть, рамки, потому что середина была пустой.
– Привет, – улыбнулась я.
– Привет, заходи, – сказал Тим и впустил меня в дом.
Я убрала прядь волос за ухо. Дурацкая привычка, по которой можно понять, что я нервничаю. Стоп, я нервничаю? Из-за чего это мне нервничать? Я прикрыла глаза, отгоняя прочь мысли. Знаю, что это сон, но всё-таки не хотела, чтобы Тим снова услышал их.
– Можешь пока присесть на диван, – сказал он, указывая на простой диван, стоявший напротив камина. – Я доделаю кое-что и вернусь. Это займет пару минут, хорошо?
– Без проблем, – я посмотрела в его карие глаза, в которых прочитала беспокойство. Спрашивать ничего не стала, поэтому просто присела на диван, подогнув под себя ноги.
Тимофей зашел в комнату, располагающуюся слева от входа. Гостинная же была справа и никак не была отгорожена стенами. Светлые стены, неброская мебель, книжные полки. Это просто мечта минималиста. Интерьер смотрелся лаконично, что радовала мой глаз. Я толком не успела осмотреть комнату, как вернулся Тимофей и сел рядом.
Он повернулся ко мне, подогнув одну ногу под себя, но взгляд был пустым. Тимофей смотрел сквозь меня. Я долго думала, спрашивать его или нет. Но в своем сне я могу делать все, что захочу. Так ведь?
– Тим, – аккуратно начала я, – у тебя все в порядке?
– Ты о чем? – спросил он, слегка нахмурив брови.
– Мне просто показалось, что ты мыслями где-то далеко. Что-то случилось?
– А, ты про это. Нет, все нормально, – этим ответом Тимофей почти отмахнулся, не желая рассказывать. И сначала я хотела отстать, но слова сами полились наружу.
– Что ты подразумеваешь под “нормально”? – мне вдруг стало неловко от того, что я как будто пытаюсь залезть в душу к человеку. – Просто у всех людей оно разное, – пожала я плечами, уже жалея, что начала этот разговор.
Тимофей задумчиво хмыкнул.
– Согласен, – он сделал паузу, подбирая слова. – Мое “нормально” сейчас – это понимать, что я жив и здоров, что у меня есть крыша над головой и еда, а остальное.. Остальное приложиться, – теперь его взгляд был направлен на меня. – Просто одному моему близкому человеку нездоровится, и я переживаю.
– Мне жаль. – Не задумываясь, я потянулась к его руке, которая лежала на спинке дивана, и нежно коснулась в знак поддержки. – Знаешь, часто говорят, что нужно надеяться на лучшее, и я с этим согласна. Но, как по мне, нужно ожидать лучшего, но готовиться к худшему, – я спрятала ладони в рукава пижамы. – Звучит, конечно, совсем не оптимистично..
– Зато реалистично, – продолжил за меня Тимофей. – Наверное, так и надо – быть готовым ко всему, но настраивать себя на что-то лучшее, – он, наконец, улыбнулся, а я улыбнулась в ответ.
По моему телу пробежали теплые мурашки, ведь рядом был человек, с которым я чувствовала себя в уюте и безопасности. Мне кажется, он понимал меня даже без слов, даже без тех мыслей, которые он так часто слышал. И это приносило спокойствие.
Ну, еще бы! Он же твоя фантазия. Боже, это так глупо.
– Хочешь узнать, что в той комнате? – Тимофей указал на дверь позади нас. И я кивнула.
Мы вошли внутрь. Оказалось, это была мастерская. Глаза разбегались от количества огромных холстов с яркими картинами, которые стояли почти по всему периметру комнаты. Около большого окна, слева, располагался белый деревянный стол, за которым могли уместиться двое человек. Он весь был завален бумагой с эскизами. А в центре комнаты стоял мольберт.
– Можно взглянуть? – спросила я, указывая на холст, что стоял на мольберте, но был отвернут от входа.
– Можно, – ответил Тим. Его глаза засверкали, как только он оказался здесь. Видимо, эта комната – его убежище и отдушина.
Я обошла работу и увидела невероятной красоты эскиз. Да, это была незаконченная картина, но уже на стадии подготовки выглядело масштабно. И дело было не в размере холста, а в мельчайших деталях, изображенных на нем. Я смотрела на провинциальный городок, точнее на одну из улиц. Невысокие таунхаусы стояли по обе стороны, а на улице в это время люди проживали свои лучшие дни. Кто-то из детей катался с друзьями на велосипеде, пока другие пинали друг другу мяч. Пожилая пара не спеша шла по улице – милый старичок рассказывал историю, а бабушка смеялась. Из окна на втором этаже выглядывала молодая девушка, пытаясь высмотреть что-то или кого-то вдалеке. Когда я переместила взгляд выше по картине, то поняла, кого она ждет – молодой человек шел с букетом цветов, поглядывая на наручные часы.
– Что скажешь? – Тим смотрел на свою работу, положив руку на затылок и теребя волосы. Он что, переживает? Его смущение вызвало у меня улыбку.
– Это чудесно, Тим! Ты просто взял и оживил лист бумаги. Тут столько жизни, столько любви, столько смеха, – я вновь посмотрела ему в глаза. – Мне нравится. Правда.
Он слегка выдохнул, будто боялся, что я скажу нечто плохое или скучное.
– Ты переживал, – спокойно сказала я. Мы все еще стояли около мольберта. Между нами было не больше полуметра. Эта мысль неожиданно пронеслась в моей голове, как будто анализируя – а что будет, если подойти ближе?
– Я? Переживал? – Тимофей направился к столу и встал напротив него. Он начал медленно перебирать разрисованные листы бумаги, но не с целью что-то найти, а просто так. По привычке.
– Я никогда особо ни с кем не делился тем, чем я занимаюсь, – начал он. – Точнее не так. Я никогда никому не показывал, как я пишу картины. Сам процесс.
– Почему? – Я хотела подойти ближе, сократить расстояние между нами, но не решилась.
– Картина еще не завершена, в ней много изъянов, каких-то недоработок. Человек может составить плохое впечатление, не дождавшись конечного результата, – Тимофей повернулся ко мне и присел на край стола. – Да и сейчас много диванных критиков, которые так и норовят сказать тебе что-то едкое, прикрываясь тем, что это “конструктивная критика, на которую не обижаются”. А сами разрушают тем самым остатки уверенности.
Тимофею было некомфортно говорить эти вещи. Видно было, что он впервые озвучивает свои мысли по этому поводу вслух.
– А для кого ты рисуешь? – спросила я, все еще пересиливая себя, чтобы не подойти слишком близко.
– Хороший вопрос. Честно говоря, даже не знаю. Всем не угодишь, да и ценителей сейчас не так и много..
Я не дала ему закончить и все-таки подошла к нему, встав напротив. Мне пришлось задрать голову, потому что Тимофей был выше меня на голову.
– К черту этих ценителей. Твои картины – это отражение тебя. Это проекция твоего мира, которую ты создаешь в первую очередь потому, что просто не можешь не создать. Понимаешь? Ван Гог тоже, знаешь ли, не сразу получил признание.
– Ты что, решила провести урок истории искусств? – ухмыльнулся Тим. Я легонько ударила его по плечу.
– Иногда критикуют то, что людям непонятно. Хотя автор, возможно, просто опередил их мышление, – закончив свою мысль, я все еще продолжала смотреть в его карие глаза. Сердце вновь ускоряется.
Его присутствие рядом становилось зависимостью. Ведь здесь – рядом с Тимофеем – казалось все простым и немного волшебным. Рядом с ним я замечаю прекрасные мелочи, особенно, которые скрыты в нем самом. Постоянно растрепанные темные волосы, внимательный взгляд, нежные губы, россыпь родинок на шее, которая уходит тропинкой под футболку. Я готова была рассматривать и изучать самого Тима как его картину.
– Варя, – прошептал он. Его рука, как по обыкновению, коснулась моей щеки. А я прильнула к ней, пытаясь запомнить каждый его жест и эмоцию. Я прикрыла глаза и ощутила, как Тим двинулся навстречу мне, касаясь второй рукой моей талии.
6.
Тимофей
Я просыпаюсь от телефонного звонка. Кто, черт побери, посмел нарушить мой сон? Такой прекрасный сон.
– Да? – не скрывая злости, бросаю я в трубку.
– Тимофей, ты где? Мы уже заждались тебя, скоро начнется вступительная речь и презентация работ, – нервно и напряженно произнес женский голос.
До меня не сразу дошло, кто мне звонит, поэтому я еще раз взглянул на экран – “Ангелина менеджер”.
– Алло! Ты тут? – продолжала Ангелина.
– Я тут, а вы там, – зевая, сказал я.
– Ты издеваешься? Тебя тут награждать будут, а ты еще из кровати не вылез. Почему меня заботит твоя карьера больше, чем тебя?
– Мне-то откуда знать, – кинул я.
Мне не нравилась излишняя суета в Ангелине. Мы с ней работаем вместе уже около года, а кажется, что больше десяти лет. Она постоянно говорит, причем очень много и громко. Пытается уместить в неделю такое количество встреч, какое обычно бывает у президента в месяц. Но надо отдать должное – благодаря ее напористости и умению разболтать даже мертвеца я стал продвигать картины.
– Я даю тебе полчаса, чтобы добраться до галереи. Мне уже осточертело общество этой напыщенной обезьяны по имени Филипп! Что он вообще тут забыл? – последнее предложение она прошипела и бросила трубку. Ангелина явно была не в настроении. Ладно, не впервой.
Я сел на кровать, потер лицо, пытаясь проснуться. Хотя больше всего на свете я сейчас хотел вернуться в сон. Хотел узнать какие на вкус ее губы, ощутить ее аромат – терпкий запах кофе и ванили. Хотел прижать ее к себе и не отпускать.
Когда я принимал душ, мне даже стало смешно от того, насколько это нелепо. У меня в голове застрял образ девушки, которую я ни разу не видел в жизни и, вообще, не был уверен, что такая существует. Я же не в каком-то романе, чтобы во сне ко мне приходила муза, которую я потом бы встретил в жизни. Бред.
В центре снова были пробки, а те полчаса, которые мне дала Ангелина, уже истекали. Я включил радио, по которому играла какая-то песня, а затем открыл окно и закурил сигарету. Мне самому не особо нравилось, когда в салоне пахло сигаретным дымом, но привычки иногда сильнее наших принципов и убеждений. Наконец, началось хоть какое-то движение на проезжей части. В этот момент зазвонил телефон, я включил громкую связь:
– Уже начинается презентация работ, а мой мозг почти съеден, – уже устало и почти умоляюще сказала Ангелина.
– Съеден? Кем? Разве мсье само очарование, Филипп II, мог бы так поступить? – я ухмыльнулся. Хотя Фил действительно мог запудрить мозги кому угодно. Даже странно, что эти два болтуна не подружились.
Спустя пятнадцать минут я был на месте.
Современный интерьер галереи мне не особо нравился. Куда интереснее бродить по старинным зданиям, в стенах которых запечатана целая история. Но пока не мне решать, где демонстрировать свои работы, поэтому я направился вглубь по коридорам к большому залу.
Сквозь стеклянную дверь я увидел слишком большое количество людей. Все были одеты элегантно, но довольно свободно, как будто не сильно задумывались над образом. Это мне понравилось, от излишней помпезности в глазах всегда рябило. Я остановился недалеко от входа, чтобы найти ребят.
Неожиданно кто-то взял меня под руку и повел в центр зала. Это была Ангелина. Она быстро цокала каблуками, продолжая меня тащить вперед.
– И тебе привет, – сказал я спустя пару шагов.
– Да-да, привет. Тебе повезло, твою работу еще не представляли, поэтому двигайся живее, хочу подойти ближе.
Я не стал сопротивляться, хотя оказаться в центре толпы желания не было.
– А где Фил?
– Он нашел себе жертву и теперь пытается затащить ее в клетку, – произнесла Ангелина, указывая мне на сцену. – Смотри давай, сейчас твою картину объявят.
