– Приколись, Тенгиз, гы-гы-гы! – смеялся Юрчик в нос и продолжал тараторить.
– Юрчик, купи пиво, – вдруг заявил Володя.
– Пошёл на хуй! – ответил задорно Юрчик.
Володя довольно долго удивлённо смотрел на обидчика. Показалось, он пропустил это мимо ушей, потому как мимику его лица хмель поменял несколько раз. Но не тут-то было…
Володя встал, подошёл к Юрчику, поднял за грудки и начал трясти.
– Ты кому это сказал?! Кому сказал?!
Юрчик был мал ростом, поджар, похож на мексиканца, разница в весе с Володей составляла примерно двадцать килограммов. Володя, держа его одной рукой, стал наносить удары, но, будучи пьяным, не мог попасть. Юрчик так увлёкся, что продолжал улыбаться и выплевывать слова, пока первые кулаки пролетали мимо. Только когда голова сотряслась от удара, угодившего в нос, он понял, что происходит и начал давать сдачи.
Они неуклюже дрались, задевая стол, стулья, падая на койки. Могло показаться, что пьяные приятели, кружась в объятьях, разучивают танец.
Я подскочил разнимать их. В голове промелькнуло: «Почему я притягиваю таких типов? Зачем мне этот спектакль?»
Вдруг дверь палаты открылась, на пороге появились две медсестры и уборщица. Первая была Жанна, горластая, стала кричать:
– Хаев!.. Ныров!.. Хаев, отойди от него! Ныров, выходи отсюда! – Она решительно прошла в палату, будто хотела помочь разнимать, но, заметив кровь по стенке и на полу, сдала назад и завопила ещё сильнее. – Ныров! – выругала его по-кабардински на предмет того, что он позорит тётю (старшую медсестру). А Володе пригрозила, что всё расскажет матери при встрече (они были из одного посёлка). И пообещав скорейшую выписку обоим, перебросившись с подругами парой фраз в полтона, начала смеяться. – Ныров! Он тебя прибьёт! Мыдэ къакIуэ! (Иди сюда!) Хаев! – опять сделала строгое лицо. – Отцепись от него! Жохов, кхъыIэ (пожалуйста), разними их! – бойко и весело командовала Жанна и её звонкий голос разносился по коридору.
Помаленьку запал прошёл, и я смог разнять драчунов. Володю усадил на койку. А Нырова увели медсестры. Володя тяжело дышал и что-то искал глазами, пока я читал ему нравоучение. Появился Ныров, не прошло и пяти минут; на умытом лице красовались ещё не успевшие налиться синяки. Он держался бодро и даже бравировал. Я отослал его спать, от греха подальше… По коридору, обозначая присутствие, курсировали медсёстры.
Утром я продолжил начатое вчера нравоучение, уже серьёзней. Хмель из Володи вышел, и он должен был понимать – хотя, чёрт знает, что понимают такие люди… Лекция была на тему: «Неприемлемость хулиганских поступков в больнице». Володя виновато смотрел и оправдывался.
– Я бы не начал, если бы он не послал меня.
– Нечего пить со всякими… Если ты допускаешь садиться за стол в такой компании, то должен знать. Сам виноват.
– А ты бы как поступил?
– Я бы не попал в такую ситуацию.
Володя не понимал фантастичности рассуждений – как можно отказаться от выпивки на халяву? Но ответить не мог и просто посулил, что впредь такого не повторится.
Я пошёл на прогулку.
Хорошо, Юрчик был человек не гнилой, да и слабости имел те же, поэтому сделал вид, будто ничего не произошло. Жанна оказалась порядочной женщиной. Короче говоря, инцидент (драка пьяных туберкулёзников) прошёл без последствий, попросту замялся.
5
Вышел на территорию больницы. Солнце укрылось густой периной облачности. Стояла морозная погода, хорошо дышалось. Лежал свежий снег. Нога скрывалась в снегу по щиколотку, и на носке обуви вырастал белый наконечник. Я направился в сосновую рощу – полтора гектара высаженного леса. Сосны, ели, туи росли так густо, что снег не попадал под них, нога ступала на мягкий настил из хвои, осыпавшейся в течение многих лет. Обилие шишек украшало этот ковер. Белки прятали в хвойном ковре орехи, вороны воровали припасы белок.
Если не смотреть в сторону корпуса и не видеть бетонный забор, можно легко представить себя в тайге, далеко от цивилизации. Я так увлекался прогулкой порой, что только светящийся экран звонившего вдруг мобильника возвращал в город.
Прогулка по утрам была многолетней привычкой ещё с лагеря, и состояла из дыхательных упражнений и гимнастического комплекса. Комплекс упражнений был взят и адаптирован из восточной литературы и позволял тренировать суставы, связки и мышцы. Это были упражнения на гибкость и растяжку, статические, которые можно выполнять даже в камере штрафного изолятора. Регулярность и целеустремленность, с которой я занимался, позволяла на голом энтузиазме в течение десяти лет не загнуться от туберкулёза.
После прогулки я приходил на процедуры, состоявшие из уколов и получения таблеток. В процедурный кабинет почти всегда стояла очередь, именно стояла, потому что кушетки или стулья предусмотрены не были. И больные стояли по стеночке вдоль подоконника, как грустные манекены. Лишь некий аристократ сидел на вынесенном из палаты табурете.
Я, дождавшись своей очереди, заходил в процедурный кабинет.
– Здравствуй, Света!
– А, здравствуй, проходи. Напомни мне, что ты колешь?
– Канамицин, изониазид внутримышечно.
– Так, хорошо, – и она начинала готовить уколы.
Света любила свою работу и всегда внимательно подходила к каждому пациенту. Она была тем ангелом, который, как луч света в тёмном царстве. Рука у неё была лёгкая и колола безболезненно. Нагрубить, обидеть Свету было невозможно даже для больших хамов, это было бы кощунство последней степени.
В коридоре я подошёл к группе молодых монотонно беседовавших людей. Аристократ на табурете нехотя интересовался последними новостями, и лениво разглядывал контингент.
Это был его преподобие Пажаров Альберт, позднее нареченный мной Альбой, с кучей прилагательных эпитетов. Бывавший в передрягах, о которых многие не имеют и малейшего представления. Взлетавший на большие высоты к херувимам и падавший в преисподнюю к чертям. А такие нагрузки, как известно, не проходят бесследно, и вот его, в очередной раз, прибило в родную больницу. На этот раз, видимо, на капремонт.
– Заходи, я тут по соседству… в четыреста одиннадцатой палате. Вчера положили – сказал Альба, после нашего пятиминутного знакомства и зашёл в процедурный кабинет.
Вдруг по коридору раздался грохот – тележка с медикаментами выехала с поста. Марина катила перед собой тележку, как проводница по вагону, заглядывая в каждое купе, предлагая таблетки.
Ага, – подумал я, – сегодня её смена, попробую наладить контакт – познакомлюсь. И крутился в коридоре, пока Марина не подъехала к нашей палате.
– Четырнадцатая палата! – прозвучал её голосок. – Таблетки!
Я подошёл к тележке. Марина раскрыла папку.
– Как фамилия?
– Жохов.
– Так, Жохов, – повела пальцем по листу назначения, выдала горсть таблеток. – Это в обед, это на вечер.
Я отошёл, рассматривая таблетки на ладони.
Кроме формальностей, разговор завязать не удалось. Марина ответственно относилась к раздаче медикаментов и как будто учила стихотворение. Бывало, протянет руку с таблетками и вдруг одёрнет, потом что-то проговорит про себя и снова протянет, уже уверенно. Я покрутился ещё в коридоре, понаблюдал за ней и зашёл в палату.
Володя тоже зашёл в палату с таблетками в руках.
– Что, не завязался разговор с Мариночкой? – спросил он, загадочно улыбаясь.
– Нет. Даже не знаю, с чего начать? Какая-то она дикая, что ли? Не пойму… глаза красивые – живые угольки.
– На мордашку она тоже ничего! – заключил Володя со знанием дела.
– Ладно, дальше – больше, попытаю счастье! Ух, Дженнифер!..
Я ещё раз выглянул в коридор, перед моим взором предстала картина – Маруся (так я решил называть Марину) катит тележку, виляя шикарными бёдрами.
Когда первый раз увидел её лицо, меня как будто поразило молнией и заныло в душе от тоски. Ночью приснился сон: Маруся в белой тунике с распущенными волосами, колышущимися на лёгком ветру, то приближается, то ускользает от меня.
При виде Маруси я трепетал, лицо расплывалось в сладострастной улыбке, и было бы интересно поглядеть на себя со стороны. Я понимал, что это непроизвольная реакция. Но что вызывало такую реакцию?
Приводил себя в состояние полнейшего покоя, но стоило подойти к Марусе, как я впадал в оцепенение. Сильная волна вихрем поднималась и начинала метаться внутри. Какая-то высокочастотная вибрация резонировала во мне.
Маруся была настолько сексуальна, что я не мог находиться возле неё равнодушно. Приходилось уходить, потому что дальше становилось невыносимо. Это непостижимое чувство, когда в человеке нравится всё: внешность, походка, голос… И насколько это очевидно, настолько же очевидно, что она не разделяет твоих чувств и просто тебя не понимает, как птица, зажатая в руках.
Но я питал надежду, что ветер переменится, и будут ещё тёплые дни.
А между тем Володя познакомил меня с Николаем из города Майский. Они подружились как собутыльники и коротали скучные зимние вечера за разведённым спиртом и пивом. Спирт водился у Николая, он привозил его из дома.
Как-то раз, солнечным февральским днём, ко мне заглянул Николай.
– Что лежишь? – спросил он, украдкой озираясь. – А где Вовчик?
– Не знаю, гуляет где-то, – ответил я, не поднимаясь с постели.
– Пойдём, выпьем, – показал Николай жест алкоголиков.
– Нет, Коля, я не пью. Лечусь. Да и горло болит.
– Я тоже лечусь… чистый спирт, сам разбавлял. Пойдём, пойдём, хватит валяться, – он размахивал руками, помогая мне подняться. – По пятьдесят грамм… горло сразу пройдёт.
Мы пошли. Только Николай повёл меня не в свою палату, а на женскую половину, по ходу приговаривая:
– Мы у моей сидим.
– У кого? – не сразу понял я.
– У моей… ну… жены, – невнятно прожевал он слова.
– Ты не говорил, что у тебя жена здесь лежит.
– Проходи на балкон, мы там… – провёл меня через пустую женскую палату.
– А где все? – спросил я, показывая на четыре прибранные койки.
– Кто – где, разъехались, не знаю.
Мы вышли на балкон. На балконе могло легко разместиться до дюжины персон за большим столом. Эти балконы использовались больными, особенно летом, как веранды. Вид на лесопосадку придавал живописность застолью. И не пугал февраль, согретый спиртом.
Мы уселись за стол, на котором были недопитые напитки, куриные объедки. Я брезгливо посмотрел на этот натюрморт.
Николай налил разбавленный спирт в новый одноразовый стаканчик и передал мне.
– Ну, давай… Будем здоровы!
Мы беззвучно чокнулись.
Я залпом выпил спирт. Горло и внутренности обожгло.
– Хорошо разводишь, пробирает.
Николай сделал гримасу, мол – обижаешь.
Вдруг на балкон вышли две женщины. Одна была в тёплом спортивном костюме, она сразу плюхнулась за стол. – Коля, а где ты был? – спросила с пьяной бескомпромиссностью.
– Курил. Вот, познакомься, – показал он на меня, – это Тенгиз.
– Ася, – протянула она и расплылась в захмелевшей улыбке. – А это моя подруга Настя, – показала на русую девушку, очень худую, с бешеными, как под опийным допингом, глазами.
– Давай ещё по одной, – предложил Николай.
Я отказался. Он опрокинул через край, занюхал сигаретой и со словами: «Я сейчас», – куда-то ушёл.
Ася и Настя начали кого-то оживлено ругать и обмениваться впечатлениями.
Неожиданно, подытожив словами: «Да пошёл он!..» – Ася села мне на коленки. – Можно, я посижу у тебя? – спросила она, при этом сделала умилённую улыбку высшего удовольствия.
У неё были чёрные глаза, смоляные волосы, как у кореянки, и зубы с золотыми фиксами. Она дышала перегаром палёной водки и пережаренной курицы. Ей было под сорок и морщинки, уже не стесняясь, занимали свои места на смуглой коже.
Ася сидела у меня на колене и продолжала беседу с Настей. Та пританцовывала под музыку мобильного телефона. Временами Ася отвлекалась на меня и ёрзала на колене, пытаясь ягодицами послать какую-то информацию.
– А почему ты к нам раньше не заходил? – спросила она с пьяной обидой. – Ты такой хороший парень.
Я почувствовал себя мебелью и подумал, что это лучше, чем что-то большее; и ещё: «Какой странный тип этот Николай. Привёл меня, как он сказал, к «своей», и не успел выйти, она плюхнулась на колени к первому встречному».
Выдержав паузу, чтоб не выглядеть мальчиком, испугавшимся взрослой тёти, и подождав пока не устало колено, я согнал Асю, и поблагодарил за гостеприимство. Воспользовавшись замешательством, вызванным возвращением Николая и внезапным спором – куда поставили спирт, я удалился к себе.
В палате в вечерних сумерках сидел скучающий Володя. Я включил свет и прилег.
– Ты где был? – поинтересовался он.
– Тут, в гостях… – я рассказал про застолье.
У него загорелись глаза.
– Что пили?
– Спирт, – ответил я и откинулся на подушку.
Володя потерял интерес, видимо, спирт ему надоел. Сказал, что был у Гули в первой палате.
Он недавно познакомился с ней и захаживал на чай. Я поощрял это культурное времяпровождение, от общения с Гулей он меньше пил и становился немного лучше.
