Незнакомец, как и я, не роняя ни слова, высвобождает из согревающих рук.
В молчаливом согласии оказываемся в квартире, окутанной темнотой, среди которой мелькают редкие полоски света и негромко заигрывает мотив известного трека. Терпкий запах алкоголя отличается от того, который так часто стоит в моей квартире. Здесь он приятнее, легче и даже не вызывает приступа тошноты, давая возможность свободно дышать.
Как же непривычно.
– Эй, незнакомка, – парень наклоняется к лицу и вертит его на свету, проникающем в коридор от тусклой лампочки в тамбуре, – кто тебя так?
Рассматривая парня, вызывавшего доверие, понимаю, что рассказать о случившемся не могу.
Получив в ответ мой напряженный блуждающий взгляд по его цветастой толстовке, парень отступает и указывает на ближайшую дверь.
– Вот ванная, умойся.
Быстро юркнув в нее и запершись, я разглядываю в заляпанном зеркале лицо. За прошедшее время, исчислявшееся несколькими годами, вид в зеркале вызывал только желание никогда себя в нем не видеть. Выдавив мыло, торопливо растираю его на разбитом лице. Пенистая вода, тревожащая раны, заставляет морщиться и стоически закончить умывание. Когда же лицо приобретает более-менее порядочный вид, в дверь стучат.
– Тебе там помощь не нужна? – появление незнакомца под дверью рождает на лице улыбку. – У нас есть бинты и… Все, у нас есть только бинты, – глянув на свой опухший нос, грустно бросаю, что бинты не помогут.
– Кстати, я Никита, – решает представиться парень, дожидаясь под дверью. Когда же я выхожу, протиснувшись в проеме вплотную к нему, настает моя очередь представиться.
– Алиса, – а после добавляю, лишаясь всякой настороженности, – спасибо за ванную.
Никита улыбается тепло, как родной.
– Пошли-ка латать твои душевные раны.
Заворожено приклеиваюсь взглядом к цветастой толстовке парня и чувствую в квартире давно забытый комфорт.
Здесь даже темнота другая. Вспоминая дом, мысленно вижу и тьму, расплескивавшуюся на серых стенах и веявшую холодом. Тут же она накрывала собой, как чье-то заботливое крыло.
В блаженном молчании, следуя за ярким Никитой, переступаю через порог кухни, где за круглым столом сидят двое парней и две девушки. Девушки, то ли с долей презрения, то ли удивления, вскидывают брови, но быстро теряют ко мне интерес, возобновляя громкий разговор.
Прохожусь взглядом по чистой кухне и с удивлением замечаю двух лежащих на полу парней.
Никита, неотрывно следивший за моей реакцией, понимающе улыбнулся.
– Уснули, слишком много выпили, – подходит к лежащим, наклоняется и поднимает стоящую рядом с ними нетронутую бутылку. – И, заметь, не собирались останавливаться, – парень ставит бутылку на стол и предлагает ее опустошить. Все поддерживают идею радостным возгласом, подставляя стаканы, на дне которых еще покоится недопитый алкоголь.
– А ты чего стоишь, боец? – взгляд Никиты с дружеским упреком обращается на меня, пока в его руках вертится еще один стакан.
– Боец? – переспрашиваю, в недоумении склонив голову, и наблюдаю, как пустой стакан наполняется напитком.
– А кто же еще? Махалась же с кем-то и жива, чем не боец? – теплая улыбка оголяет ряд белоснежных зубов, а рука указывает на свободное место у стола. Почти полный стакан неизвестного напитка, резким запахом ударившего в нос, застыл в моих руках.
– Это коньяк, – отзывается рядом сидящий парень и наклоняется к моему плечу. – Если не пьешь такое, можешь отдать мне, я помогу, – после его слов девушки взрываются грубым хохотом, отвечая что-то колкое. Внимание парня тут же переключается на них, а я же, оставшись под наблюдательным взглядом Никиты, порывисто подношу стакан ко рту.
Жмурюсь, боязливо делая несколько глотков, и нёбо отзывается пожаром.
Распахнув глаза, тушу пожар внутри глубокими вдохами, переводя взгляд на лежащих парней.
«Им повезло. Спят там, где им хорошо, и совсем ни о чем не думают».
Неясная мысль, повеявшая чувством сожаления и желанием ощутить состояние лежавших, уговаривает во второй раз подступиться к стакану.
– За тебя, боец, – Никитин тост подхватывают другие, не имевшие понятия, о чем шла речь. Мелкими, но сосредоточенными и быстрыми глотками, прекратив дышать, опустошаю часть стакана и не отрываю глаз от мирно спящих на полу.
Пелена спадает с глаз, возвратив в промозглый холод кухни и моего настоящего. Сознание возвращает в реальность медленно и по кусочкам, хотя прежде выхватило из нее в момент и без остатка.
Случайно глянув на свои переплетенные руки, сложенные на столе, вижу переливающиеся в слабом свете капли. Машинально касаюсь глаз и ощущаю, как из них сочатся горячие слезы.
Столько времени прошло, а воспоминание все не блекнет.
Да и хочу ли я, чтобы оно поблекло?
Никита… Где же сейчас этот ставший почти родным человек? В городе ли еще? Так и не виделись с того утра, когда, взъерошив мои волосы, он уныло попрощался.
Сам того не понимая, в ту ночь он подсказал, как держаться на плаву.
Но правильно ли я воспользовалась советом «чаще тусить и отвлекаться от дерьма»? Да и должна ли была им вообще пользоваться?
В тот момент цветастый парень завлек согревающей улыбкой, не оставив в душе никаких сомнений в его словах и наставлениях.
В ту ночь, заворожившую обилием новых красок, вылившихся на мое потрепанное сознание, все давало ощущение родства с незнакомыми людьми.
Их общение, атмосфера вокруг. Близость с Никитой, на которую бездумно согласилась, впервые движимая алкоголем и новым окрылявшим желанием отвлечься от всего дерьма.
Я ощутила вокруг себя сплочение и внимание незнакомых людей, почувствовала тепло и комфорт в большой компании, где каждый мог быть собой, не боясь открыться и отречься от мыслей.
Но со временем круг знакомых расширялся, открывая передо мной все новые и новые места, компании и чувства. Все яснее ощущалось, как ожившее благодаря той ночи сознание снова окрашивалось в серый безликий цвет.
От знакомого к знакомому кочевала с той, которая толчком ноги открывала для меня двери нового мира – веселой кокетливой пустышкой Аленой. Познакомившись со мной на утро после ночи у Никиты, девушка нашла меня хорошим экземпляром для обучения новой жизни. Той самой, которая стала развертываться передо мной еще в тот момент, когда Никита спустился к мусоропроводу.
И вся система этого брожения всё больше теряла сходство с тем идеалом, который оставил в голове цветастый парень.
Неожиданно ввалившаяся в жизнь приятельница заталкивала нас в квартиры к незнакомым людям без разбора, куда мы приходили по приглашению ее «друга знакомого того знакомого, который дружит с тем, кого мы видели вчера».
Каждая новая тусовка все больше походила на скотское сборище, в котором неумолимо стирались моральные границы.
А я… А что я? Старалась влиться в массивные компании, которые посещала с едва горевшим желанием. Я отказалась возвращаться домой. Понимала, что любое место, кроме улицы, гораздо теплее и безопаснее дома.
Находиться там стало тошно, когда все, начиная обоями и заканчивая провонявшей насквозь мебелью, обрушилось на психику первой истерикой. Свинская жизнь Люды и ее собутыльников, вспышки воспоминаний о Корри и родителях: все вызывало приступы паники и истерии, пока однажды я не осознала, что бывать в собственной квартире невыносимо.
Я шла без разбора во все места, куда нас звали коротать ночь, утро, дни. Компании ухудшались, Алена, на удивление, не подвергалась этому изменению, а я все больше походила на марионетку, которой управляло желание скрыться от несносной боли, горечи, ненависти и обиды на все живое.
Я сбегала даже от этих мыслей, пыталась заглушить их всем, что было в окружении.
Прекрасно же это понимаю, не настолько глупа!
Черт возьми, я осознаю, что вся моя жизнь вертится вокруг одного желания: уйти от мыслей и поглощающего отчаяния, которое никак не могу изменить.
Моя жизнь не чертова книжка, где все кончается хэппи эндом, я живу в гадкой мерзкой реальности.
Я та, от кого отказались собственные родители, та, кого лишили единственного друга, не нашедшегося среди людей.
Я тот человек, которого сломали еще в детстве, не дав склеиться снова, завалив фурой дерьма.
И пусть хоть что обо мне думают. Я слабачка, и такой буду всегда!
Хоть какую роль играй перед другими, прилепи к лицу изолентой какую угодно маску, через тебя все равно просочится смрад слабости и бесхребетности.
Голова отозвалась мучительной болью, а тело обмякло, утопая в своем бессилии перед жизнью, в которую я вогнала себя сама.
Сегодня прорвало отстроенные годами дамбы, моя защита дала брешь, которую уже не залатать. Разве что наступая себе на горло каждый раз, пытаясь приколотить к лицу новые маски.
«Неужели и впрямь прорвало? И теперь вправду невозможно сделать вид, что не было никакого монолога с собой?»
Отозвавшаяся боль внизу живота заставляет сморщиться от жалких мыслей и бесцеремонно забрасывает в голову еще свежее воспоминание о случившемся на столе.
В голове, отсвечиваясь в разных точках сознаниях, полыхает лишь один вопрос:
«Неужели я хочу это продолжать?»
Глава 6
Пробуждение вышло не из легких. Голова раскалывалась на кусочки, и каждый из них бешено пульсировал. Казалось, сосуды лопнут в голове, и я скончаюсь прямиком в ванной без футболки и штанов.
Приподнимаюсь к зеркалу, держась руками за все, что выступает, и рассматриваю багровое лицо с синевой под впавшими глазами.
В ход вступает ледяная вода, призванная облегчить отрезвляющую боль.
Пара минут манипуляций с лицом, и боль действительно притупляется. Но тут же сменяется животной усталостью. Как магнитом меня притягивает туда, откуда недавно встал, и теперь я облокачиваюсь спиной об охлаждающую пластиком стиральную машину.
Какая тишина. Неужели все отключились, и веселье закончилось?
Хотя вряд ли. Самые стойкие доживают до утра, и зачастую это девушки. Может, потому что пили не так много. Хотя кто их разберет.
Мысли о пьющих девушках сужаются до незнакомки, так легкомысленно развлекавшейся со мной.
Интересно, ей плевать, с кем спать и где? Она даже в имени моем не была уверена. Просто пробралась ко мне, а потом и под меня. Неужели она соблазнила совершенно постороннего парня, о котором слышала что-то краем уха, и то среди какого-то балагана?
Да уж. Юра с бодуна – философ. Но тема секса всегда давала пищу для размышлений, которую я частенько отвергал, используя все возможности от жизни без угрызений совести.
Я спал с девушками, не интересуясь ни их именами, ни продолжением знакомства, исключительно для снятия напряжения. И для эстетического наслаждения прекрасными женскими изгибами.
Но почему они шли на это?
Раньше я старался не занимать себя такими мыслями. Меньше всего хотелось копаться в головах тех, о ком даже не вспомню на следующий день. Только сейчас я крепко погряз в вязком размышлении, тишина и усталость в теле позволяла.
Оказывается, привычкой обсуждать, кто, где и с кем спал, страдаем не только мы.
Но, узнав обо мне от какой-то впечатлительной подружки, девушки не боятся, что в реальности все может оказаться иначе? Не боятся, что я могу вовсе не соответствовать пьяным рассказам и иметь расстройство личности, которое, может быть, заставит меня избить их до полусмерти, изнасиловать и задушить? Всегда казалось, что в них должно быть больше здравой подозрительности в силу природы. Но почему-то все выходило иначе.
Как же это… гадко?
Не могу подобрать нужного слова, которое описало бы взбурлившее чувство отвращения и презрения к тем, кого уже не мог сосчитать за эти годы.
Прекрасно понимаю, что и сам активно стремился к коротанию с ними часов, но продолжаю напоминать себе, что получал удовольствие от каждого тела и каждой эмоции девушки подо мной.
Но насчет них я сомневался. Ни одна девушка на моей памяти не походила на ценительницу секса, как чего-то эстетичного и прекрасного.
Они были однотипны, влезали без разбора под очередного парня с одним лишь импульсивным желанием.
От переизбытка мыслей, все больше разжигающих очаги чувств внутри, сосуды в голове возвращают утихшую боль.
Так вот что означает «правда, причиняющая боль»?
Поднимаюсь, чтобы снова приструнить резь во лбу, и замечаю застрявший в сознании вопрос, которому преклоняются мелкие сопутствующие мыслишки.
«Почему не задумался раньше и продолжаю спать с пустышками?»
Смотрю в отражение слабо приоткрытых глаз, но ответ не посещает натерпевшуюся голову.
И почему я вообще этим заморочился, когда можно было продолжить спать? Поехали бы потом с Вадиком в мастерскую, и я бы обо всем этом даже не задумался.
Позволить засесть этой мути в голове я не мог и попытался отогнать любой намек на назойливые размышления. Поступать так приходилось не впервые. Каждый раз, когда в голову влезала тема о девушках, меня не покидало чувство, что разборки с ней лишь часть чего-то массивного. Чего-то, с чем совершенно не хотелось иметь дела.
Казалось, что, начав размышлять, я порву сотканный шарфик своей жизни, который из-за одной выбившейся нити, если ту потянуть, распадется. И мне придется думать, что делать с прахом волокон в руках.
Но вновь задумался.
А я сам не так же глуп, как они? Так же шляюсь везде без разбора, сам же и не знаю их гребаных имен. Даже не слышал ни об одной. Неужели мы все здесь так мерзки?
Все эти девицы, поддающиеся безотчетному пьяному желанию, и дерьмовые парни, среди которых я, под любым гребаным предлогом помогающие им в этом? Неужели все действительно…
Мысль обрывается от бормотанья и приглушенных басистых стонов, не дав докончить размышление и зациклить их на выводе.
Корчившийся на кровати Вадик, схватившийся руками за голову, продолжает кряхтеть, пока я с некоторым сожалением наблюдаю за ним. Поджав колени к животу, обнимает их и хриплым шепотом обращается ко мне:
– Дай воды, а то я сдохну, не кактус же, – перекатывается на другой бок и на время замолкает, свыкшись либо с тошнотой, либо с головной болью. Либо со всем ассорти сразу.
Проковыляв на кухню, замечаю, что внизу еще есть бодряки. Несколько человек распластались на диване, пока один, сидя на полу у кофейного столика, перебирал струны на гитаре.
Никто на меня внимания не обратил. Все были заняты гитаристом, затянувшим костровую «Батарейку».
