И, передернув затвор винтовки, он направил её на старосту. Тот рванул с места, затесался среди людей и пулей вылетел из корчмы. Дед выстрелил в потолок. И тут в корчму вошел командир взвода, в котором дед был командиром отделения.
– Отставить стрельбу! Что здесь происходит?!
– Веселимся, господин поручик! Это же мои односельчане.
У деда Цено было твердое намерение проучить подонка на виду у всех, чтобы в селе знали, что несправедливости он не потерпит. И он сделал это!
Вообще-то, дед был очень добрым человеком, но когда сталкивался с негодяями, становился решительным и нетерпимым. Он рассказывал нам о таком страшном случае на войне. Перед тем как сняться с греческого фронта, вместе с передовыми частями он ворвался в одно село со смешанным болгаро-греческим населением. Оно оказалось полупустым, кроме беспомощных стариков и малых детей в нем никого не было. В том отделении, где дед был командиром, служил цыган по имени Али, про которого ходил слух, будто он поднимал на штык грудных детей… Дед стал наблюдать за ним. Как только солдаты вошли в один из домов этого села, цыган сразу пронзил штыком детскую колыбель вместе с ребёнком и закричал «ура». Значит, не врали… И вот из-за таких выродков греки называли болгар дикими зверями… Охваченный гневом, дед решил покарать убийцу, схватил висящую на стене пилу, прижал голову цыгана к детской кроватке… Но командир взвода выстрелил вверх и скомандовал: «Отставить! Марш вперед!» Так Али избежал наказания от моего деда, но кара Господня не обошла его, вскоре он был убит в бою. Дед же Цено за 5 лет на передовой, пройдя все тяготы и испытания, все атаки, бои, в том числе и рукопашные, ни разу не был ранен. Говорил, что иногда специально высовывал из окопа то руку, то ногу, незаметно для начальства, конечно, ведь в военное время за такое бы расстреляли… Он хотел быть раненым только для того, чтобы хоть немного, хоть чуть-чуть передохнуть в лазарете… Но, видно, была не судьба. Пули свистели вокруг, рядом падали боевые товарищи, а его ни разу не задело.
А когда началась Первая мировая война, дед попал в плен к французам. Вспоминал он эти годы как самые легкие в своей военной жизни. Почти два года он находился в европейской высококультурной стране, где даже для военнопленных были хорошие условия и каждый мог проявить себя. Так, французы, узнав о его способностях, стали давать ему такую работу, которую он знал и любил: ремонтировать домашнюю утварь, чинить мельницы, станки и прочее. Сперва он трудился в мастерских, а потом попал в офицерскую столовую, так как умел и хорошо готовить. От вкусной еды и спокойной жизни дед даже поправился. Там, во Франции, он где-то раздобыл трехструнный тамбур
и стал играть на нем, развлекать господ офицеров. Надо сказать, что мой дед хорошо играл на тамбуре, но за 5 лет войны, естественно, не прикасался к нему. Так что, получив в плену инструмент, уже не выпускал его из рук. И все же, даже при такой жизни, которая после окопов казалась раем, по словам деда, он очень скучал по семье, по жене и детям, по родному краю, поэтому ждал с нетерпением окончания срока плена. И этот момент настал, его отпустили домой.
*– тамбур – щипковый музыкальный инструмент типа мандолины, с длинной ручкой
После Второй Балканской войны большие державы обрезали Болгарию со всех сторон… Отдали туркам юго-восточную часть, с юга отхватила кусок Греция, а Румынии отошли земли Добруджи в дельте Дуная и Черного моря… Сильные мира сего кроили и перекраивали карту Европы и Балкан, как хотели. Впрочем, как всегда…
Вернувшись домой из плена, дед начал мирную жизнь и построил себе новый дом в два этажа. Первый этаж каменный, а на втором – деревянный каркас и самодельный кирпич, затем штукатурка и побелка известью. Покрыл дом крышей из красной черепицы, под которой сделал чердак, для хранения лука, фасоли, чеснока и пр. В этом доме родились я и мои братья.
Деда Цено взял на работу старшим мельником богатый грек, владелец водяной мельницы в городке Роман, что был в 9 километрах от нашего села. Водяная мельница на реке Большой Искыр была большой, по масштабам того времени – практически маленькая мукомольная фабрика. Дед был на ней одновременно и управляющим. Два больших жернова мололи пшеницу, два других – кукурузу. Отдельно стояла чесальня, где валяли и обрабатывали старые шерстяные и хлопчатобумажные тряпки. Рядом с высокой каменной мельницей находился длинный сарай для скота, там приезжие крестьяне размещали своих волов, когда оставались ночевать, дожидаясь свой очереди на помол. Хозяин заботился о том, чтобы клиенты не уходили на другие мельницы, потому у него было где остановиться всем. Вот этим хозяйством и управлял мой дед Цено. Не такое уж и простое это было дело, но от своего отца, прадеда Благоя, он научился всему и знал досконально всю систему, умел и сам ремонтировать узлы. При этом ловко управлялся не только с техникой, но и с людьми. Хозяин-грек деда очень уважал, полностью ему доверял. А все люди из окрестных сел между речками Большой и Малый Искыр знали и любили Цено Благоева за честность и трудолюбие.
Был у деда помощник, парень из соседнего с нашим селом хутора, которого тоже звали Цено. Дед обучил его ремеслу и мог оставлять на него мельницу, чтоб по выходным подниматься в село к своей семье. Мельница стояла на краю Романа, и дорога домой пролегала через весь городок. На пути лежали корчмы и магазины, и старые корчмари радостно потирали руки в ожидании мельника с толстым кошельком. Радовались приходу деда по выходным и завсегдатаи питейных заведений, городские выпивохи, надеясь, что им что-то перепадет. Так всегда и случалось: дед, широкой души человек, угощал их выпивкой. Но была у него одна забавная привычка, отголосок войны, что ли. Заходя в корчму, он останавливался в дверях, обводил взглядом собравшихся и, убедившись, что постоянные клиенты-пьяницы на месте, громко командовал: «Сми-и-ирно-о-о-о-о!!!» Все вставали и приветствовали деда, подбрасывая шапки к потолку. Видимо, деду эта сценка очень нравилась, так как, проходя через городок, от корчмы к корчме, повторял ее, а после говорил корчмарю: «Всем от меня по 100 граммов ракии!» Завсегдатаи, конечно, были рады. За дедом закрепилась слава человека щедрого и веселого, со своей чудинкой.
Правда, однажды с этой забавной привычкой он чуть было не попал в историю. Дело было в нашем селе Курново. В тот день у нас устанавливали памятник воинам, павшим в сражениях двух Балканских и Первой мировой войн. Дед про торжество не знал, так как всю неделю работал на мельнице в городке, а домой приезжал только по выходным. И вот для открытия и освящения памятника в село из окружного военного гарнизона приехали офицер и солдаты. Священник прочитал поминальную молитву, окропил памятник святой водой, назвал имена всех погибших, выбитые на камне обелиска, солдаты дали залп из винтовок. После окончания торжественной церемонии все пошли в корчму, где их ждало праздничное застолье. В это время дед, приехавший из городка, направился туда же и сразу, по своему обыкновению, открыв дверь, громко дал команду «Смииррно-о-о-о!!!» Сидящие в зале солдаты, офицеры, священник и староста встали из-за столов, ошарашенные от неожиданности, и уставились на деда. Тот, однако, увидев столько военных чинов, не растерялся и тут же заявил:
– Пардон! Эта команда относится только ко мне! Капитан был возмущен и встал на дыбы:
– Кто ты такой? Как посмел?!
Но разрядил обстановку наш батюшка, рассказав про моего деда, про то, как долго тот воевал и чудом уцелел, про странную его привычку тоже поведал.
Возмущение офицера улеглось, и он с улыбкой пригласил деда к праздничному столу. Дед поблагодарил, но сказал, что торопится домой, где его ждут.
Про моего деда Цено можно рассказывать много, это был замечательный, одаренный от природы человек!
Если описать его внешность, то дед был среднего роста и среднего телосложения, с правильными чертами лица, а умные глаза его светились добротой. Люди очень тянулись к нему, каждый хотел быть в его компании. Мы с братом просто обожали деда, а он нас.
Думаю, что самыми главными чертами его были трудолюбие и мастерство. Мастером с большой буквы он был по рождению. С самого детства, с 10-11 лет, он уже трудился подмастерьем у своего отца Благоя и славился знаниями и умениями среди взрослых мастеров. Приведу такой яркий пример. Как-то раз прадеда Благоя позвали устранить поломку на небольшой мельнице. Тот уже собирал инструменты, как вдруг во дворе появился крестьянин с хутора и стал просить его сделать входную дверь в дом. Так как отказывать односельчанам было не принято, то мастер Благой, извинившись, сказал:
– Сейчас я должен пойти на мельницу, которая вчера встала из-за поломки. Но мой сын Цено поможет тебе, он сделает всё, что надо.
Крестьянин сперва подумал, что мастер шутит. Но, вспомнив высокую репутацию Благоя, согласился. Взяв сундучок с инструментами, мой дед с крестьянином двинулись в горы на хутор. По дороге мужчина всё рассматривал двенадцатилетнего мальчонку, расспрашивал, умеет ли тот топор держать, что уже мастерил в своей жизни и так далее. По прибытии на место хуторянин, дав юному подмастерью материалы, сказал:
– Ну, сынок, ты сделай, как сможешь, лишь бы свиньи не заходили в дом, а потом твой отец доделает.
Подросток к вечеру сделал такую красивую и добротную дверь, что когда хозяин пришёл принимать работу, то просто ахнул:
– Ай, молодец, сынок! Да у тебя, оказывается, золотые руки!
Вот на этом хуторе и заприметил мой дед девчонку. Впоследствии свою будущую жену, бабушку Пену. А когда стал юношей, то уже ходил на этот хутор на седянки
.
Посиделки тогда были тем местом, где могли познакомиться и общаться молодые люди. Сидели они при луне или керосиновой лампе, девушки занимались рукоделием и готовили таким образом свое приданое. А заодно присматривались к женихам, а те к девушкам. Я еще застал этот обычай седянки, помню, как в осеннее и летнее время, когда было тепло, они проходили на улице, как разжигали костёр из хвороста, который служил еще и для освещения, ставили несколько низких самодельных стульев, на них клали доски, сверху застилали домоткаными одеялами. На них садились вокруг костра, пели песни, шутили, танцевали. Если кто-то из парней умел играть, то играл на кавале
или гадулке
. Каждый парень старался сесть возле приглянувшейся ему девушки, чтобы шептать ей на ушко любовные слова. Так, мой дедушка Цено ходил в горы на хутор за 5 километров на посиделки, чтобы там увидеть бабушку и открыться ей в своих чувствах.
Вот один случай из жизни деда той поры. Мы с братом часто просили его рассказать нам. И он это делал много раз.
*-Седянка – посиделка, старый болгарский обычай собираться юношам и девушкам на выданье в свободное от полевой работы время. На седянках девушки пряли пряжу, вышивали, одновременно пели, а парни рассказывали истории, шутили и заигрывали с девушками
**– вид свирели
***– старинный смычковый болгарский инструмент
Стояла середина августа, время обработки собранного урожая. На посиделках очищали початки кукурузы от листьев. Работа кипела вместе с песнями и затянулась до поздней ночи. И деду Цено пришлось идти свои 5 километров, возвращаясь в наше село, уже при свете луны. Спустившись с хутора к реке, он перешел ее по камням, так как в это время она была мелководная. На другом берегу был прудок, в котором крестьянки вымачивали коноплю для пеньки
. Поравнявшись с этим местом, дед увидел силуэт женщины, полощущей коноплю. Он подумал, что это та самая крестьянка, которая снискала себе славу работающей ранним утром, пока не так жарко. Поздоровался с ней, но ответа не последовало. А силуэт увеличился в два раза. Дед решил, что она просто выпрямилась, услышав его, и позвал её по имени. Тут фигура снова увеличилась и стала мохнатой. Дед Цено понял, что имеет дело с нечистой силой, быстрым движением вытащил из-за пояса револьвер и три раза выстрелил в сторону «фигуры». Однако вспышка от выстрелов ничего и никого над водой не осветила… А потом опять появилась фигура и снова стала расти. Тут дед дал деру изо всех сил. Мчался он вихрем, не разбирая дороги, и всё это время ему казалось, что за ним гонится чудище. Так, не оборачиваясь, он добежал до самого села, а как домчался, так почти сразу и рассвело.
* – Пенька – это грубое волокно, из которого делали мешковину, веревки и др.
Много раз слышал я в детстве эту историю… Своему деду я верю, он был правдивым рассказчиком. И галлюцинацией это тоже не могло быть, так как он был и психически здоровым человеком. К тому же в наших краях случались и другие истории, подобные этой, которые рассказывали наши односельчане.
Мы с братом очень любили слушать дедушку, рассказчик он был замечательный.
– Дедушка, а расскажи опять про войну! – просили мы с братом Цено.
И ему всегда было что рассказать, ведь он прошел ее всю, брал Одринскую крепость, Кавала, дрался с турками, греками, французами и румынами.
Мой старший брат Цено в зрелом возрасте начал писать рассказы, стал членом Союза писателей. В своей книге «Незатейливые рассказы», изданной в Пловдиве, он описал и один из наших вечеров с дедом. Привожу его здесь.
НА ЧАТАЛДЖЕ
Зима, печка гудит, на столе горит керосиновая лампа, отблески от нее мерцают на потолке. Дед сидит на деревянном топчане, свесив с него босые ноги, и жадно затягивается трубкой. Мы с братом сидим рядом.
– Дедушка, а отчего у тебя дрожат руки?
– Это, внучата, от турка… Дело было на Чаталдже, там самые страшные, самые кровопролитные бои были… Мы шли сквозь туман, с насаженными на манлихеры
штыками, поднимались брать высоту. Приказ был двигаться бесшумно, и мы ступали почти неслышно. Но эти гады все равно нас учуяли. И дали первый залп, а за ним на нас полетел град пуль. И тут грянула наша военная музыка, заиграли гимн «Шуми Марица, окървавена»
. Поднялся наш командир, выхватив саблю из ножен, закричал:
– Вперед, балканские орлы! В штыки!
И тут же рухнул, сраженный турецкими пулями. На турецкий залп мы ответили мощным болгарским «ура» и ринулись в атаку. Я бежал изо всех сил, рядом падали раненые и убитые, но я, мелкий, прошмыгивал между пуль. На одном дыхании добежал до вражеских окопов, бросил туда гранату и сам кинулся в траншею. А тут мне навстречу – огромный, как гора, турок, с наставленным на меня штыком. Времени на испуг не было, мой штык, звякнув о его штык, забился ему в грудь. Удар был такой силы, что лезвие вышло сзади. Я стал дергать винтовку, пытаясь вынуть штык, а турок, распахнув надо мной руки, страшно кричал:
– А-а-а-а-а!
Я снова попытался вытянуть манлихера, турок стал падать на меня и все кричал… Понял я, что моя винтовка застряла у него между ребрами. Тысячи пуль выпустил я на этой долгой войне… но человека убивал в первый раз… Если бы я его не убил, он бы убил меня… Самое жестокое на свете, чада мои, это война… И хотя мы вели справедливую войну, но руки мои с той поры стали дрожать…»
*– Чаталджа – местность под Стамбулом, где находилась укрепленная линия, на которой в ноябре 1912 года произошло последнее сражение Балканской войны между турецкими и болгарскими войсками
**– винтовка, разработанная австрийским инженером Манлихе- ром в 1895 году, была на вооружении и в болгарской армии)
***– «Шумит Марица, обагренная», национальный гимн Болгарии с 1886 по 1944 год
И дед вытряхивал пепел из погасшей трубки, закидывал босые ноги на топчан, долго ворочался там слева направо, кряхтел и тяжело вздыхал.
Хочу привести еще один рассказ про деда из книги моего брата.
СТРАХ
«Сегодня, дети, я расскажу вам про страх. Дело было суровой зимой, снега тогда навалило по пояс. А на Иванов день (7 января) ударили страшные морозы. Я замешкался высоко в горах, где мы по осени запасли ветки с листвой на корм для овец и коз, нужно было проверить, возможен ли путь на санях до этого места. Когда заметил, что в горах стало темнеть, поспешил к покрытой льдом реке, чтобы быстро спуститься вниз. По берегам речки стояли огромные деревья, покрытые инеем. Воздух аж звенел от чистоты и холода. Шагаю я по протоптанной тропинке, а снег скрипит у меня под ногами. Изо рта идет пар, который тут же оседает инеем на капюшоне юмурлука
и на усах. Вышла луна, стала светло как днем, а снег при ее свете казался голубым. Заметил я слева следы, похожие на собачьи, но только крупнее… Оглядываюсь в тревоге назад и вижу… за мной по пятам идет огромный волк. А правее от него, возле зарослей – второй… Хвост, вытянутый вниз, словно тащится по земле. Изголодавшиеся звери. Когда голод их прижимает, они нападают на все живое. Я моментально вспомнил про Ивана Чобана, которого в прошлом году разодрала стая волков. Остался только кусок его окровавленной одежды. Волосы на моей голове встали дыбом и приподняли шапку, дикий страх охватил меня. Очень хотелось рвануть и бежать изо всех сил куда глаза глядят. И в тот же момент я понял, что если побегу, мне конец. Разве от таких зверей убежишь?.. Сердце бешено колотилось в груди. «Спокойно, – сказал я себе. – Бывали в твоей жизни моменты и пострашнее!»
*– юмурлук – верхняя одежда из шерсти или шкуры, накидка без рукавов с прорезью для рук
Правая рука инстинктивно полезла за пояс и нащупала там ножны. Но что можно сделать с одним ножом против двух волков? А возможно, их и больше… И тут я догадался: огонь! Только огонь их остановит. Как говорил наш ротный – остановим их огнем. Огнем наших манлихеров.
Быстро достал из кармана огниво и стал ударять по кресалу кремнем, искры с шипением полетели в холодную ночь. Волки немного поотстали. Я, заметив в стороне ветки с сухой листвой, стал двигаться лицом к зверям и спиной в направлении зарослей, не переставая высекать искры. Достал трут
, положил его на кремний, поджег и сверху посыпал сухой листвой, затем положил сухие ветки, и костер разгорелся. Посмотрел на тропинку, на которой, было, присели волки, вижу – они исчезли. Я успокоился, потому что знал, пока горит огонь, звери не подойдут. Вытянул из зарослей охапку веток с листвой, положил их перед огнем и лег. Сотни раз я спал на снегу в окопе на фронте. Сейчас, однако, не сомкнул глаз. Размышлял о страхе…
Что такое страх в нашей жизни? Это инстинкт. И он вызывает панику, и у животного, и у человека. Человек в момент этой паники теряет способность рассуждать, а ведь это – его самое сильное оружие, благодаря которому он и уцелел, окруженный разными зверями и опасностями. Нужно просто преодолеть этот страх и начать думать, начать работать своей головой. Нет никого на свете, кто не испытывал бы страх! Особенно, если опасность угрожает твоей жизни. Но того, кто быстро преодолевает его, мы называем бесстрашным. Будьте всегда бесстрашными, чада мои! Ну, бывают, конечно, случаи, когда и бегство спасительно, но об этом я вам расскажу в другой вечер, а сейчас ложитесь спать».
*– трут – измельченный сухой материал для возгорания, который носили с собой вместе с огнивом
Помню еще одно яркое детское впечатление, связанное с дедом. Мы были сельскими мальчишками и бегали всю весну, лето и осень босиком. В холодное время носили цырвули
. А тут – такое чудо! Дед в городе за огромные деньги купил мне, 8-летнему шкету, настоящие английские ботиночки. Красоты неописуемой, блестящие, кожаные, коричневые. Никогда больше в жизни ни одна обновка не приносила мне столько радости. Вся семья любовалась произведением британского обувного искусства. Увы, они оказались мне немного маловаты… Но я упорно натягивал их, стараясь разносить, стоически терпел тесноту и натирания, пока мама не прекратила мои страдания и не подарила их кому-то. Так и остались эти ботиночки в моей памяти как самый дорогой подарок от дедушки…
А вот как описывает мой брат Цено в своей книжке последние дни дедушки.
«Доживал он свои последние дни на деревянном миндере
, скованном из грубых дубовых досок, застланном козьей шкурой, накрывался протертой цветной чергой
. С выцветшей фотографии, что висела на стене над кроватью, на нас смотрел молодой солдат с бравыми усами и длинной манлихерой. Невозможно было поверить, что этот удалой воин Балканской войны и есть наш дедушка, седой, с поникшими усами, ворочающийся с оханьем и кряхтеньем. Тело его с годами высохло, а грудь свистела, как меха старой гармони.
