– Здравствуй, господин начальник. Не думал я, что ты станешь тем, кем стал.
– Когда мы с вами виделись в последний раз, я был действительным тайным советником. А таких офицеришек как ты, я по своему статусу в упор мог не замечать. Так-то жизнь распорядилась, и ты чужой жизнью распорядился. Даже когда-то ты меня литератором обозвал, считая, что это меня унизит. Сам бы попробовал что-нибудь написать, а потом бы смотрел свысока на других литераторов. Убогое мышление, убогое и мировоззрение. Ну да ладно, чего с тебя взять. В общем, у тебя два пути. Первый – ты сотрудничаешь со мной.
– С тобой или с красными?
– Сейчас это одно и то же. Насколько я понимаю, ты штабист Северо-Западной армии генерала Юденича, причём, не из последних. Рассказываешь всё, что знаешь о деятельности генерала и его ближайшего окружения, особенно казначея армии, о связях с разведчиками здесь и вашими хозяевами «оттуда», ну и вообще.
– Я думал, что тебя будут военные секреты интересовать.
– Нет у вас военных секретов. Армия остановлена, Юденич скоро сбежит в Ригу, а затем в Ниццу, где станет мемуары пописывать, да общество памяти истории Белой армии курировать. Где деньги армии?
– А второй вариант?
– Видел комиссара дивизии Борицкого?
– Да.
– Всё ваше офицерье он в расход пустит, а я вмешиваться не стану. Кто мне будет полезен – вытащу, остальных пусть комиссар расстреливает. Так что помрёшь ты от мелкого служащего какой-то польской конторки, который благодаря зигзагу судьбы, получил большую власть. Захочет, тебя без суда и следствия как белогвардейскую контру пристрелит, а захочет – помилует.
– Тебя не интересует, как живёт Юля?
– Когда мы виделись с тобой в тот раз, ты не послушал меня. Тогда чуть не погибла твоя семья и семья твоих детей, а маленькая Катина дочка получила тяжёлую душевную травму. Она ещё заикается?
– Нет, стала нормально говорить, даже когда волнуется.
– Если скажешь, где они живут, постараюсь перевести их в Москву. Там неплохая охрана, порядка больше.
– Семья живёт в Таллине на улице Масюлиса в доме номер 43. А где сейчас Юля, я не знаю. Последние письмо от неё Катерине пришло месяца три назад из Ростова-на-Дону. Она работала при каком-то штабе в армии генерала Деникина. Спасибо тебе, что тогда перевёз их в гостиницу, а они оставили мне записку, где их искать.
– Да, когда я приехал из командировки и нашёл пустую квартиру, я расстроился. Для меня также на столе лежала Юлина записка. Прочитал её и решил, пусть будет, как будет. Из Таллина вытащить сложнее, хотя все решаемо. Как там, в Таллине, обстановка?
– Эстонское, как и финское правительство, получив из рук Ленина суверенитет и учитывая тяжёлое положение Белой армии, отказывает нам в гостеприимстве. Когда три месяца назад уезжал на фронт там был порядок. Сейчас офицеры, прибывающие из Таллина, говорят о погромах среди русских. Боюсь, как бы не было так же, как в Финляндии в 1917 – русским предписывалось за 24 часа полностью очистить страну, иначе конфискация имущества и тюрьма. А ты изменился, совсем новым человеком для меня открылся. Где тот улыбчивый гимназист, спортсмен и литератор? Я ведь сам, грешным делом, взял томик твоего опуса, да и прочитал о похождениях Чёрного адмирала. Главное, очень реалистично написаны некоторые моменты морских баталий, а есть, где точно приврал, не может такого быть в этом мире.
– Всё, что писал, пусть и фантастика, но основанная на реальных событиях. Но это неважно.
– Кто бы знал, что ты станешь князем и магнатом, а теперь в ЧК оказался не последним человеком.
– Я не только стал магнатом, но за японскую и первую мировую под началом Реннекампфа и Брусилова, боевых орденов поболе, чем ты, кадровый офицер, заработал. Помню, этот вопрос тебя очень беспокоил, мол, как же так, зять будет не офицером. Да вот какие времена настали, что чины мои генерал-лейтенанта жандармерии и действительного тайного советника даром никому не нужны. А как бы ты раздулся от важности, если бы твоя дочь стала женой такого человека. А помнишь 1902 и массовое убийство бомбистов-студентов?
– Помню, взбудоражил умы обывателей кровавый серийный маньяк. Увидеть бы его. Судя по сводкам, человек явно с нарушенной психикой, очень сильно увечил ребят.
– Он перед тобой, а то не ребята, а убийцы были. Такие как они когда-то взорвали моих родителей. Так что перед смертью все они мне всё рассказывали – кто направлял их, кто снабжал взрывчаткой, кто учил. Всем я воздал по делам их. Так что боевой путь у меня очень давно начался и с психикой моей тоже все в порядке.
– Батюшки, как я ошибся в человеке, считая его никчёмным книжным червём. А он матёрый волк-одиночка оказался. Не хотел за тебя отдавать свою дочь, думал за офицера выйдет, за настоящего мужчину. А где они, офицеры? В земле сырой лежат, а кто-то за Россию матушку воюет ещё. Может у Деникина найдёт своё счастье дочка-то?
– Разобьют скоро красные и Деникина, и Врангеля, и Колчака. Ещё год и сдуется Белое движение. Нищие офицеры пойдут работать извозчиками в Стамбуле, да Париже, а дворянки на панель, чтобы заработать на жизнь.
– Не верю.
– Мне плевать, во что ты веришь. Видишь, все сбылось, о чём я когда-то говорил, так что если проживёшь ещё, всё сам увидишь.
– Юля, Юлечка! Это ужасно, если тебя ждёт такая участь. Что будет со мной?
– Ты не ответил на мои вопросы. Пока я не вижу необходимости тебя спасать. Эта комиссарская гнида настучит своему начальству, те ещё выше, и на меня пойдут доносы, что я спасаю белых офицеров. Мне этого не надо.
– Я же отец Юли!
– Ты человек, который не дал мне сойтись с любимой девушкой, своим чванством сраного дворянина без поместья, по сути, нищего и никчёмного человека, разрушил счастье двух людей. Так что для меня ты никто. Просто сейчас я могу помочь отцу девушки, которую любил. Только ради неё я иду на этот шаг. Но я не альтруист, чтобы помогать своему врагу ради каких-то эфемерных воспоминаний о прошлом. К тому же их у меня давно нет.
– Сгинет Юлия в горниле войны, если кто-нибудь не подберёт.
– Она красивая, найдёт себе опору. Итак, я слушаю о Юдениче?
Клык стенографировал допросы, а кое-что, что я ему говорил, пропускал.
Клыков ушёл к отряду. Я тоже вышел на улицу и нашёл Борицкого.
– Этих четверых мои люди заберут и отконвоируют в Петроград, а вот эти пустышки, разбирайся с ними, как считаешь нужным.
– Всё понял, товарищ Семёнов.
Мы собирались уезжать на полуторке, когда послышались выстрелы – десять офицеров были расстреляны. Я же ехал задумчивый, вспоминая беззаботную молодость, писательство, спорт и Юлю. Как всё изменила война, как раскидала людей по большой стране.
– О чем задумался, Сэм? А что за дело?
– О прошлой жизни.
В Питере я просто отпустил отца Юли, не требуя от него никаких обязательств. Три оставшихся офицера отправились по домам за своими семьями, желая перебраться в СВР. Куда они в действительности направятся, меня не интересовало. В Таллин я также не собирался ехать, пусть этим занимается Иван Васильевич.
В эти годы кровавого разгула анархии, грабежей, убийств и насилия, как взрослыми, так и бандами малолетних беспризорников, люди искали спокойной жизни. Одни бежали в деревни, другие за границу, третьи в СВР. Многие приезжали в Якутию нищими, потому что были ограблены в пути. Но ничего, все получали подъёмные и были устроены на работу.
Мне же пришлось снова возвращаться в Германию. Я должен был подготовить Гитлера к созданию полноценного партийного аппарата с отделами пропаганды и агитации, конкурирующими боевыми отрядами с функциями разведки и контрразведки, а также финансовой, тыловой и кадровой службами. Формирование аппарата партии было необходимо для того, чтобы расставить на нужные должности своих людей.
Чтобы сэкономить время, я также тайно прилетел СВРовским самолётом под Мюнхен, где совершил прыжок с парашютом. Объявившись в партийной пивной, я снова стал активным участником собраний, которые с каждым разом становились всё осмысленнее. Беседуя с Гитлером, я подталкивал его и остальных лидеров к формированию полноценной партии, которая будет участвовать в выборах в парламент. Моё вмешательство в историю несколько ускорило процесс, в итоге историческое заседание состоялось не в феврале, а в конце декабря. В какой-то момент дебатов вниманием завладел Гитлер.
– Комрады, я много работал. Вместе с товарищами по партии мы написали новую программу. В её основе заложены принципы пангерманизма, антисемитизма, требования проведения социальных преобразований и отмены Версальского договора. В связи с этим считаю, что наша партия должна называться более эффектно, например «Партией социалистов-революционеров». Я же пробормотал: «Ещё германских эсеров не хватало».
Тут вступил в дискуссию Юнг, принявшийся убеждать Гитлера, что по аналогии с австрийской, новая партия должна называться национал-социалистической немецкой рабочей партией. Он убедил будущего фюрера. В тот же день партия была переименована в «NSDAP». Вскоре мне выдали новый членский билет под номером тринадцать. Затем Гитлер и его коллеги по партии принялись обсуждать книги Ханса Гюнтера, автора работ о расовой теории о превосходстве «нордической расы». Эту теорию активно отстаивал Гитлер и молодой Альфред Розенберг, ставший в будущем одним из главных идеологов нацизма Третьего рейха. После этого Гитлер зачитал подготовленную им с Федером, Юнгом и другими мыслящими членами партии «Программу НСДАП», а также написанную лично им статью «Почему мы антисемиты». Сейчас я зачитаю некоторые выдержки, которые вошли в программу: «Почему мы антисемиты? Потому что евреи неспособны к конструктивной работе из-за их расового характера. Они паразиты и делают всё, чтобы завоевать мировое господство, включая смешение рас, оболванивание людей с помощью искусства и прессы, разжигания классовой борьбы и даже торговли женщинами. Германский национальный антисемитизм – вот главный принцип программы НСДАП и нашей борьбы за Германию для немцев!»
Все захлопали, застучали пивными кружками о стол, выразив бурю восторга. Я закинул тему создания боевых отрядов, которую ловко подхватил Эрнст Рем. Уже со следующего дня он очень резво принялся создавать подчинённые себе штурмовые отряды, получившие название SturmАbteilung (СА). Я указал Гитлеру на это.
– Смотри, Адольф, Рем тянет одеяло на себя. Тебе нужны твои отряды, а не его.
– Но мы же вместе делаем общее дело.
– Пока вместе.
– Я понял тебя, Алекс. Ты – боевой мозг нашей партии. Делай, а я поддержу тебя.
В это время в Мюнхен самостоятельно прибыли чекисты Грубеша и команда Михаила Азовкина. Все наши парни имели документы на поволжских немцев, что давало объяснение их акценту и некоторым пробелам в знании языка. Ничего, оботрутся, и через год их не отличишь от коренных мюнхенцев. Я голосовал за принятие новых членов партии, а затем работал с их анкетами.
– Адольф, я вижу этих парней в тех отделах, которые планирую создать. Половина из них профессиональные солдаты и полицейские, а половина – бюрократы – управленцы.
– Ты считаешь, что они подойдут? Дай мне их анкеты, я лично ознакомлюсь.
В противовес Рему я согласовал с Гитлером и создал две самостоятельные структуры: СС, которая расшифровывалось как «SchutzStaffeln – охранная служба», с задачами проведения шпионажа и тайных операций, и СД – «SicherheitsDienst – служба безопасности» для обеспечения безопасности руководства партии.
Я же включил парней в те отделы, которые запланировал создать: Грубеш стал начальником кадров, распределивший своих людей в интересные ему отделы. Здоровяк Кольт стал одним из заместителей Рема в СА, Азовкин возглавил СС, а Поль СД. Остальных членов моей группы я раскидал по этим двум службам. Парни приступили к подготовке молодых немцев для боевых отрядов. Герас, Ферзь и Каин стали личными телохранителями Адольфа Гитлера, которого стали называть фюрером.
Каин подошёл к Гитлеру и сказал: «Фюрер, на тебя были покушения. Фон Браун поручил нам твою охрану».
– Хорошо, он своё дело знает.
Через неделю Гитлер утвердил мои назначения, и парни приступили к работе.
Я не смог убить Гитлера – не дали высшие силы, но постарался сделать всё от меня зависящее, чтобы обложить его своими людьми. Я подозревал, что в будущем фюрер назначит других руководителей СС и СД, например, тех же Гиммлера и Гейдриха, но Азовкин и мои парни останутся в высшем эшелоне власти, имея доступ к секретным документам. Лично мне больше не было смысла задерживаться возле Гитлера, поэтому я сообщил ему, что отправляюсь по Европе, где есть у меня ещё дела.
– Алекс, ты нужен мне здесь.
– У тебя будут неплохие помощники: Рем, Фишер, Грубеш, Гесс и многие другие.
– Что тебя зовёт в путь, Алекс?
– Я еду зарабатывать деньги, Адольф. В будущем мы ещё не раз пересечёмся.
Новый 1920 год и начало своей новой жизни ребята решили отметить в ресторане. Разговаривали мы, естественно, на немецком языке. К нам подсел немного взъерошенный седовласый мужчина.
– Алексей Николаевич, здравствуйте! Вы меня не узнали? Я, барон Мартышкин Аполинарий Филимонович.
– Простите, герр Мартышкин, я не знаю вас.
– Как же так-с! Вы лично допрашивали меня два года назад, когда работали в ЧК. А я сижу и думаю, вы это или не вы. Так приятно встретить за границей знакомого человека, пусть и бывшего жандарма.
– Я бывал в царской России, но работать в ЧК – это уже перебор. Может быть, я похож на того человека? К примеру, недавно я вернулся из Африки, где видел мужчину, правда, чёрного, ну просто вылитый барон Мартышкин.
– Ха, такого не может быть.
– Почему? Есть очень похожие люди. Поэтому, вы ошиблись, господин барон.
– Не может быть! Я обращусь к нашим эмигрантам. Здесь наверняка найдутся знающие вас люди.
– Господин барон, вы ошиблись!
– Простите, ради бога, но я не мог ошибиться! Я обращусь, меня поддержат… Господа, разрешите откланяться.
Мартышкин подошёл к своему столику, а мы притихли.
– Алекс, он опасен.
– Да, Фишер, он опасен.
– Я всё сделаю.
Азовкин поднялся из-за стола и вышел на улицу.
Минут через двадцать Мартышкин, расплатившись с официантом, выскочил из ресторана. Поль, посмотрев на него, философски заметил: "Куда же ты так торопишься, господин Мартышкин".
Через час вернулся Рыбак.
– Всё нормально.
На следующий день в одной из местных газет появилось сообщение о том, что пьяный русский барон упал, насмерть ударившись головой о мостовую. Я же на цеппелине долетел до Кёнигсберга, оттуда поездом через Ригу добрался в Таллин. Вспомнив разговор с Лариным, прошёл на улицу Масюлиса, 43, но Катю Ларину с семьёй там не нашёл. Ночью с берега меня забрал катер со сторожевика Ереванова.
Глава 5. Адмирал Колчак
Советская Россия плавно вошла в горячий двадцатый год. Над страной веяли известные военные и революционные песни: "Варшавянка", "Прощание славянки", "Интернационал", "Рабочая марсельеза", "Наш паровоз, вперёд лети". Белогвардейцы шли в бой под гимн Добровольческой армии "Смело мы в бой пойдём за Русь Святую". Под эту же песню, но с изменёнными словами "Смело мы в бой пойдём за власть Советов" на фронт уходили красные дивизии. Страна жила бурной революционно-военной жизнью, когда не было спокойного тыла – везде был фронт, везде стреляли, взрывали, убивали классовых противников и случайно попавших под раздачу граждан.
К осени 1919 года численность Красной армии достигла полутора миллиона человек. Большевики восстановили численный перевес на Восточном фронте, сосредоточив на главном направлении 330-тысячную группировку. Туркестанский фронт Михаила Фрунзе также получил четыре армии, чья совокупная численность составляла 80 тысяч человек и вдвое превышала число бойцов Западной армии генерала Ханжина. Началось контрнаступление Красной армии на Восточном фронте против армии Колчака. В ставке верховного правителя.
– Ваше высокопревосходительство, генерал Ханжин на проводе.
– Соедини.
Адъютант соединил Колчака с командармом Западной армии генералом Ханжиным.
– Слушаю тебя, Михаил Васильевич.
– Положение крайне тяжёлое. Наши люди из Москвы доносят, что Фрунзе получил 80 тысяч свежих бойцов, что в два раза больше моей армии.
– Что думаешь предпринять?
– Все ничего, но восстал украинский курень имени Тараса Шевченко, к которому присоединились ещё четыре полка и егерский батальон. Они полностью оголили фронт на своём участке. Туда ринулись красные части. Мне некем заткнуть прорыв.
– Отступай! Срочно отступай.
– Главное, закрепиться негде, придётся отходить к Алтаю. А это оголит фланг Сибирской армии. Ей тоже придётся отступать за Урал.
– Черт возьми. Все наши весенние победы коту под хвост. Армия большевиков составляет 1,5 миллиона человек, против нас уже действует 400 тысяч. Чехи – предатели, резервов нет, атаманы Семенов, Калмыков, Унгерт, Тирбах и прочие бандиты отказываются посылать свои войска на фронт.
– Адмирал, нам поможет только чудо.
– Я отклонил предложение Маннергейма двинуть стотысячную финскую армию на Петроград в обмен на признание независимости Финляндии. Я никогда не поступлюсь великой неделимой Россией. Также я отправил телеграмму в Париж министру иностранных дел Сазонову о том, никогда не признаю независимость республик, провозглашённых по условиям Брестского мира. К сожалению, армия испытывает жесточайший «кадровый голод». Мы бедны людьми, почему нам и приходится терпеть даже на постах министров, людей, далеко не соответствующих занимаемым ими местам. Увы, их просто некем заменить!..
– Может быть, поможет СВР? Они же буржуазная республика.
