Майа Абрамовна Згуржницкая "Вопреки"

Пока же в классе мы уже обсуждали Стендаля, восхищались «Оводом», спорили о Растиньяке и т. д.

В 1934 (?) году правительство из Харькова переехало в Киев, который стал столицей Украины. «Мэром» города стал Павел Петрович Постышев, которого мы все (ребята) полюбили настолько, что у меня, например, на столике стоял его портрет, и, уходя в школу, я его целовала. Дело в том, что при нём открыли Дворец Пионеров, разрешили ёлку в Новый Год, стали многое делать для развлечения школьников. Помню, с балкона я как-то увидела, что к гостинице «Киев», которая была напротив нашего дома на Владимирской, подъезжает целая кавалькада машин. Я бросилась вниз и подоспела к тому моменту, когда Постышев, Косиор, Любченко и другие члены украинского правительства шли к дверям, окружённые ребятнёй. Я примостилась около своего любимца и прошла рядом метра два. Гордости и счастью не было предела. Как ни странно, никакой охраны рядом не было (или мы не видели), детей никто не отгонял. Такие ещё царили нравы.

Но уже шли разговоры о врагах народа, развивалась шпиономания. На обложках школьных тетрадок были рисунки, и говорили, что в них зашифрованы всякие вражеские послания. В кинофильмах о нашей счастливой жизни появлялись враги народа, которые хотели помешать ей. Естественно, их быстро разоблачали. В году 35-м мы узнали о преследовании евреев в Германии по фильмам «Семья Оппенгейма» и «Профессор Мойлок». Но продержались они на экране недолго. О радостной жизни евреев в России тоже был фильм «Искатели счастья» – о том, как евреи отправляются в собственную республику, обетованный рай – Биробиджан. Но этот фильм тоже демонстрировался недолго.

Мы, школьники, несомненно, были патриотами, нас волновали книги и судьба Николая Островского (огорчались очень, что «Рождённые бурей» не были окончены), потрясло убийство Кирова, но к некоторым вещам относились скептически, например, к той же шпиономании. И когда начались громкие процессы над «врагами народа», куда вскоре попала и киевская верхушка, в том числе любимый Постышев, возникло и некоторое недоверие к происходящему, о чём мы довольно открыто говорили в классе.

После ареста директора 40-й школы нам дали окончить учебный год, а на следующий, т.е. в 6-м классе, нас перевели в 87 школу, которая находилась на Кузнечной (Горького), довольно далеко от дома. Можно было доехать на трамвае (№1), и шикарно считалось соскочить на ходу у Кузнечной, не доехав нескольких метров до остановки на пл. Толстого. Так что коленки у меня постоянно были в синяках и ссадинах. В хорошую погоду мы шли пешком через сад – наискосок от университета, сокращая путь. Но когда начались процессы, мы шли по Короленко, т.к. напротив Университета были выставлены огромные портреты членов правительства и любопытно было наблюдать, как исчезали они один за другим и заменялись на следующих по цепочке. Это не могло не вызвать критических замечаний у моих товарищей.

В 1936 году папу исключили из партии (тогда все репрессии начинались с этого) и он вернулся в Киев, стал работать в какой-то сапожной мастерской. Но длилось это недолго. В ночь с 6-го на 7-е ноября 1937 года к нам вошли несколько человек из НКВД, предъявили ордер на обыск, перевернули все ящики, забрали фотографии папиных товарищей по Польше и ушли, уведя с собой и папу. Помню, что я сидела на кровати и с презрением (так я считала) смотрела на них. Скорее это был страх. Через 2—3 дня какой-то очень вежливый тип явился к нам с билетами на 17 ноября – нам было предписано выехать на поселение в г. Чарджоу Туркменской ССР в качестве семьи врага народа.

Почти весь мой класс (6-й!) явился на вокзал меня провожать!

Ехали мы в плацкартных вагонах (в Москве была пересадка), довольно долго. Но когда прибыли в Чарджоу, оказалось, что там уже «переполнен план» и больше нет мест для ссыльных. Нас отправили ещё дальше – в село Иолотань. Это богом забытое место находилось между станцией Мары на пути в Ашхабад и Кушкой – самой южной точкой страны.

Глава 4. ЮНОСТЬ

Поселились мы в каком-то глинобитном домике. Была там русская школа, куда я пошла оканчивать шестой класс (смешно, но по окончании его получила похвальную грамоту, т.к. и по туркменскому языку у меня было «отлично». ) Какое-то время было интересно: у нас вожатым был девятиклассник, красивый мальчик, в которого я влюбилась (он на меня не обращал внимания), он возглавлял компанию по подготовке и «величайшему событию эпохи» – принятию Сталинской Конституции. Были всевозможные сборы, праздники. Но потом стало скучно и однообразно. Зимой суровые ветры сбивали с ног, весной солнце стало жарить. Как мы вообще там существовали? Вместе с билетами на поезд нам выдали какую-то мизерную сумму (как-никак за ними оставалась комната со всем содержимым – мы везли только носильные вещи, а их было немного.). Потом мама стала работать уборщицей в каком-то магазинчике, Феликс всегда был с ней. Друзей у меня практически не было, т.к. никто по уровню не мог сравниться с моими киевскими товарищами. Я страшно затосковала.

Мне было 13 лет, но ощущение – жизнь кончена. Выход был только один – Киев. Списались с родственниками, и вот меня мама отвозит в Мары, где усаживает в поезд «Ашхабад – Москва», в столице меня встречает незабвенная Анна Осиповна, и я приезжаю в Киев, к бабушке.

По дороге в Москву я встретилась с папой. Как оказалось, он в тюрьме был не долго (там тоже мест не было (и его выслали в Казахстан на поселение вблизи Акмолинска. Через нашу родню папа узнал о нашей судьбе, мы стали переписываться. Каким-то образом ему разрешили поехать в Ташкент, мимо которого я проезжала. Там, на вокзале, мы и встретились. Но воспоминания остались очень смутные.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70373848&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.