Последний Хранитель Многомирья. Книга вторая. Тайны Долины великантеров
Светлана Шульга
Зло возвернулось. Каждый муфель Многомирья напоминает отныне бесплеменного Лифона или неприкаянную Овеллу. Они как сироты, вдруг потерявшие обоих родителей. Измождённые, израненные, потерянные. Внутри ушастых существ всё надломилось, и осколки храмовых витражей разбросаны по площадям муфликовых деревень, что осколки их радостного Многомирья. Крошечным муфлям предстоит либо вступить в битву, либо сдаться и покориться злу, что сотни лет таилось в нижнем мире и в Долине великантеров.
Светлана Шульга
Последний Хранитель Многомирья. Книга вторая. Тайны Долины великантеров
Пролог
Перед тобой, мой дорогой читатель, вторая часть волшебной сказки «Последний Хранитель Многомирья».
Твой рассказчик задумал уложиться в трилогию.
Многомирье такое высокое и такое великое, что меньше, чем в три книги, о нем поведать не получилось бы. Да и слишком уж много разного произошло с трусливым Хомишем, с вороватым Лифоном, с травницей и храмовницей мамушей Фло. Со всеми обитателями верхнего мира.
Хочу тебя сразу оповестить, мой дорогой читатель, ты диву дашься. Возможно, не узнаешь ни муфлей, ни многих других существ, да и само Многомирье не узнаешь.
В первой книге ты познакомился с муфлями – странным народцем. Они никуда не спешат, выращивают цветы радости, ценят теплый огонь, уют, красоту и друг друга. Жизнь каждого доброго муфля течет медленно и степенно. Куда им спешить, да и о чем печалиться?
Но так было. Так больше не будет.
Слишком многое изменилось. В Многомирье наступили окаянные, морочные времена.
Но морочные времена наступают лишь тогда, когда приходит время героев. Ибо не может герой выйти во времена иные.
Тебе, мой дорогой читатель, обязательно захочется узнать, что же будет с нашими главными героями после обрушившихся на них бед? Не сгинут ли они, останутся ли такими же яркими, чистыми, звонкими, что те радостецветы?
Давай думать, как муфлишка Лапочка. То есть думать так, как нам удобнее и приятнее!
Обещаю, тебе не придется ждать бескрайллион лет, и третья книга появится в твоих руках скоро.
А вторая – вот уже перед тобой.
По сложившейся традиции, твой автор желает тебе, дорогой читатель удивительных открытий. И мы отправляемся вместе в добрый дальний верхний мир – в МНОГОМИРЬЕ!
Глава 1. Смелость и осторожность
Дверь из казьминного дерева по обыкновению зевала, время от времени отдувала прочь самые назойливые из снежинок и, сощурив глаза, искоса посматривала на радованка. Взъерошенная птаха кормилась крошками от мамушиного печенья. Да еще двери было прелюбопытно подслушивать парочку муфлей, что уселись на ступенях лестницы, ведущей в храм.
– Видала? Белые крошки спускаются, – сказал Хомиш, прижал большие ушки к голове и задумчиво проводил взглядом падающую с неба снежинку. Она была невесомая, она искрилась и словно дразнила: «А ну, поймай меня, поймай!»
– Белоземье пришло! – произнесла с придыханием и протянула открытую ладонь Лапочка. Лохматая крошка плавно опустилась на розовую кожу муфлишки и оставила на ней мокрое бесформенное пятнышко. – О, Хомиш! Когда на них смотрю, мне тоже хочется стать снежинкой. Легкой, хрустящей и мерцающей. Разве можно себе напредставить что-то такое же красивое! Все треволнения никчемные, когда на Многомирье падает ленивое волшебство и спокойствие.
– Первое холодное время встречаю взрослым, – вздохнул хмурый Хомиш, пытаясь тоже подставить ладошку, но ни одна из снежинок не захотела оставить мокрое пятнышко и на его лапке. Он снова сжал кулачок. – Сказать откровенно, мне от крошек этих зябко, – поежился муфель. – А ты уже несколько белоземий не ложишься в спячку. Верно, Лапочка, ты успела к ним привыкнуть.
Лапочка скосила на Хомиша глаза. Уж не хотел ли муфель ненароком сказать о том, что Лапочка постарше? Нет, Хомиш смотрел вперед. Не на нее и даже не на снежинки, а в никуда. В пустоту. Капризная муфлишка надула губки и хмыкнула, но ей нравилось разговаривать просто так с Хомишем. Хотя он и стал чудаковат и невесел, но Лапочка предпочитала думать, что просто юный муфель стал взрослым муфлем. А взрослые муфли, как правило, всегда суховаты, скучливы и незанимательны.
– Не можно привыкнуть к чуду, – попыталась она донести до Хомиша свое очарование белоземьем. И хоть Лапочка и любила больше цветолетье, но она всегда и во всем умела находить невысказанную прелесть и что-то чудно милое. – Всегда словно в первый раз. Любуюсь во все мои прекрасные глаза. И внутри все у меня сразу сверкает, как и вот тут снаружи. По самые уши люблю белоземье за эти крошки! Они украшают деревню и все, что в ней. А еще! Я вот теперь-то могу надевать новую шубку их меха скоропрыга! – Лапочка соскочила с места, звонко запела и начала крутиться.
Радованок всполошился, разъершил пестро-яркие перья на хохолке, но от жирного печенья не отлетела птаха-прожора. Храмовая дверь удивленно вскинула выступающие знатными дугами деревянные брови и запела вместе с Лапочкой:
– Спят юнцы, а мы не спим,
Взрослый муфель рад и весел.
В белоземье не грустим,
Белоземье – время песен.
Это время проведем
В снеге, играх, обнимашках!
В белоземье круглым днем
Все стоит на кверхтормашках.
Белый пух накрыл поля,
Каждый муфель отдыхает.
Белоземья кафуфля!
Все танцует. Все сверкает.
Это время проведем
В снеге, играх, обнимашках!
В белоземье круглым днем
Все стоит на кверхтормашках.
Все вокруг завертелось, словно Лапочка создала вокруг себя невидимый поток радости. Белые хлопья от ее кружения тоже начали сталкиваться в танце, смеяться и прыгать. Лапочка вскидывала лапки, и ловила их, и смеялась задорно:
– Смотри, я в этой шубке прелестная! Ну смотри, чего не смотришь?!
Хомиш бросил на нее угрюмый взгляд и снова поежился.
– Лапочка, иной раз думается мне, ты совсем в другом мире обитаешь. В нашей деревне только и говорят, что пришедшее белоземье – стужное, как никогда. А ты, что белоземье – это красота. Все по жилищам только и шепчутся, что в Многомирье тревожно. А ты про шубку из скоропрыга.
Лапочка резко остановилась, и все вокруг вновь стало обыденным. Снежинки остановились в танце и по-прежнему лениво полетели сверху вниз.
– Испортил все, бука! Не уразумею, что такое? Где вдруг тот Хомиш-весельчак? С взрослым Хомишем тоска. Если вместе с вырастанием мы вырастаем из способности радоваться, то я не хочу дальше вырастать. Букой быть скучливо, – Лапочка высунула длинный узкий язык, поймала несколько кружащихся хлопьев, прислушалась к вкусу снежинок, спрятала язык и закончила: – И ты все скучнее. Оттого, что и в дожде, и в снеге все меньше радости? Можешь не отвечать, я тебя чудесно знаю.
Хомиш поерзал на ступени и отвел глаза.
– Не я изменился. Все изменилось, – буркнул он.
– Мне ли не знать, какой ты раньше был, – понизила голос муфлишка, присела бок к боку к Хомишу. Стало теплее, но не спокойней. Лапочка мягко положила на его плечо головку в меховой шапочке: – Каково лихо мы вертелись в кафуфле на празднике Большой Радости и воцарения вечного мира! Как бегали втроем с Лифоном за скоропрыгами! Помнишь, как ты упал и схватил за хвостик одного из скоропрыгов, – Лапочка немного отстранилась и зашлась в смехе, – а хвостик остался у тебя в лапе, а скоропрыг – шмыг и в кусты плутошника? Твой дружок долго называл тебя «хвост скоропрыга». Ха-ха-ха! Ну же! Помнишь? Глянь, пумпон на моей шапочке, – она наклонила голову, чтобы Хомиш смог разглядеть, – враз из того хвостика и есть.
Лапочка прыскала и запрокидывалась назад, шапочка сотрясалась вместе с ее прелестной головкой. Так смеются счастливые муфли. Счастливые и легкие в мыслях и делах. От смеха Лапочки окружающие ее падающие крошки разлетались в стороны и, казалось, тоже вспоминали проделки Хомиша и Лифона.
– Не помню, – оборвал ее смех Хомиш. – Глупости какие.
Лапочка стыдливо замолкла и положила лапку на лапку Хомиша.
– Что ж раньше не уразумела? Ты все тоскуешь по своему дружку, по Лифону? Глупышец, сколько можно? Вразуми меня.
Хомиш стряхнул лапку муфлишки и отодвинулся.
– Нет, нисколечко не грущу, ни на пальчик не грущу. Даже на коготок.
Лапочка пожала плечами и резко встала. Снег хрустнул под ее сапожками, пестрый радованок, что мирно клевал рядом с ними, вспорхнул и унесся.
– Тоска сейчас везде. Хомиш, полечу домой я лучше, – проводила взглядом птицу муфлишка. – Мне совсем с тобой больше не весело. Тосковать я и дома могу. Дома, при свечах, даже лучше тоскуется. А если еще читать книгу «Как тоска муфлей скрутила», то и вовсе жить не схочется.
– Что ты знать можешь, Лапочка? – с видимой печалью выговорил муфель. Он не хотел обидеть муфлишку, но она всем видом показала, как ей неприятен поворот такой в их беседе.
– Как это невоспитанно! – вспыхнула Лапочка и прищурила глаза. – Думается тебе, раз ношу шубку из скоропрыга, то под шубкой нет сердечка? Если ношу платье из гладкой ткани, то у меня нет цветной шкурки под ней? И если я ношу меховую шапочку, – и она сдернула шапочку и хныкнула, – то… то… то у меня под ней никаких других мыслей, кроме танцев? О, Хомиш! Плохо знаешь меня, – губки Лапочки предательски дрогнули, и она закусила нижнюю. Но не ушла, а отвернулась от муфля.
Хомиша словно колючие снежинки ужалили. Он вдруг понял, как невежливо и неразумно ведет себя. Его печаль была жгучей и размером со все Многомирье, но разве справедливо накрывать своей печалью того, кто пытается тебя вытащить из-под ее тяжелого покрывала?
– Лапочка, и то верно – я глупышец! – попытался исправиться Хомиш. – Такие речи не дело вести доброму муфлю. Верно говоришь, я до сих пор тревожусь за Лифона.
– Как можно? – взмахнула лапками Лапочка и села опять рядом с муфлем. – Даже странно до икоты. Хомиш, ну как можно вспоминать об том бесцветном муфле? Он принес лишь напасти. Как? Вразуми меня. Твоего глифа умыкнул, в мир людышей тебя утащил, терпеть наказание заставил. Не уразумею.
– Поди рассуди. Все позабыл я, – Хомиш замолчал. Лапочка почувствовала, он что-то еще недосказал, и не стала перебивать. Хомиш вздохнул тяжело и громко, и действительно продолжил: – Думается мне, все, что происходит сейчас в Многомирье – из-за нас. Из-за того как раз проступка, про который ты сейчас вспомнила – ну, когда мы слетали в мир людышей.
– Мы? О, Хомиш, бедняжечка! Да ты при чем? Наговаривать не нужно на себя, – и Лапочка, к огромной неожиданности Хомиша, резко обняла его и так же резко оттолкнула. – Извини, – ее щечки зарделись.
– Наоборот ровно – спасибо, – смягчил голос Хомиш.
– Я тебя чудесно знаю, совсем ты ни при чем. Вот и все.
– Лапочка, вместе мы с ним натворили дел, – продолжал отрицать Хомиш. – Все беды Лифона, все тревоги мои и все те мороки, которые начали бродить по Многомирью. С того дня и поползли слухи о бедах и напастях.
– Вдруг мне с тобой не просто скучливо, но и жутко стало. Прилечу лучше в другой раз. Тем более, теперь мы оба не укладываемся в спячку. Да? И времени теперь уф как много – все белоземье наше.
Лапочка развернулась, спустилась со ступеней и пошла к своему глифу.
Хомишу было холодно, но он не спешил. Еще задержался, сидючи на ступенях. Плавное движение белых хлопьев словно околдовывало его и немного успокаивало. Муфель, не мигая, смотрел, как граница между небом и землей стирается, в то время как с неба спускается белое-белое. Хлопья становились крупнее и падали уже не отдельными крошками, а целыми семействами. Белое-белое укрывало все, что еще недавно было сочно-зеленым.
Белое-белое укрывало рукава его теплого кафтана и ботинки с выглядывающими из них вязаными мамушиными носочками; ступени крыльца и редких прохожих муфлей, кутающихся и торопящихся в печное тепло; широкую круглую площадь перед храмом Радости; остроугольные крыши жилищ деревни Больших пней из веток да соломы; дворы с разросшимся плутошником и непечалиусом да изящные скамейки в них; проулки и поля заснувших до тепла радостецветов.
Все зеленое, серое и земляное превращалось в чистое, сверкающее и дышащее новизной и свежестью.
«Так же и мои воспоминания, – подумал Хомиш. – Они тоже скоро покроются белым-белым, и станет светло».
Белое-белое заклокотало, и на площадь перед храмом, где только что было тихо, с гиканьем и улюлюканьем выскочили пятеро молодых муфлей верхом на каняках. Один из них, чья голова ярко выделялась оранжевым цветом, был хорошо знаком Хомишу. Рыжик Роу звали его. До смешного было видеть рыжего муфля на рыжем же каняке. Такие пятнистые огненные жеребчики да кобылки водились только на заднем скотном дворе семейства Роу.
Лихая компания во главе с рыжим муфлем с трудом справлялась с животными. Те прыгали, кружились, взбивали копытами ровное пушистое одеяло. Муфли явно впервые оседалали таких же молодых, как и они сами, каняк. Но всем забава доставляла звонкое удовольствие. Жеребчик Рыжика Роу, совсем необъезженный, прыгал выше других и, чего и стоило ожидать, после очередного залихватского «хой, хой, хой!» встал на дыбы, и Рыжик Роу под общий смех свалился в сугроб. Оставшиеся четверо, не медля ни секунды, попрыгали за ним. Весельчаки собирали сбившиеся снежные хлопья в горсти, комкали их и кидали друг в друга.
На площади стало шумно и весело.
– Хомиш! Чего там лапы морозишь, айда к нам! – кричал резво ему Рыжик Роу.
Хомиш отмахнулся и ушел в себя. Молодые муфли не унимались. Они скакали как вошкотливые скоропрыги, что-то обсуждали и смеялись до колик, а потом валялись на холодной земле, оставляя после своих тел темные проплешины. Хомиш не обращал на них внимания, но вот в его сторону полетели снежки. Первый снежок прицельно попал в плечо, второй – в зевающую дверь, отчего та недовольно заворчала, а третий – прямиком в вышедшую на ступени храма мамушу Фло. Та только и успела, что охнуть.
Молодчики, завидев, что сплоховали, и опасаясь наказания от храмовницы, вскочили на жеребчиков да и рассыпались по площади, с визгом и ржанием унося лапы и копыта восвояси.
