Часть третья| Глава первая| Больной|
С пробуждением почувствовал себя намного лучше. Самое главное – температура теперь не играла на понижение и повышение. Мама почти с порога знала о моей болезни. Открыла разговор фразочкой наподобие «Ну, как, на пользу пошло тебе эти прогулки?»
– Это случилось бы в любом случае…
– Если так хочешь развеяться, как выздоровеешь, пойдем вместе прогуляемся, на природу посмотрим. Если еще, конечно, хочешь со своей старухой в свет выходить.
– Да что ты такое говоришь, мам? Конечно, хочу, – сколько времени родители с нами проводят? Потом мы проводим с ними сколько времени? Можно подумать, и нераздельны вовсе, можно подумать, что пуповина еще осталась – метафизическая, конечно. И после стольких лет дружбы, как по дуновению ветра, все, что было, исчезло, а что осталось, изменилось до неузнаваемости. Резко наши интересы разнятся, наши намерения и даже сам язык вместе с ними. Теперь времяпрепровождение с родителями становится нудным, бесполезным занятием, от которого нужно скорей избавиться. Только так ли это на самом деле и разумно это в долгосрочной перспективе?
Тут мне пришло сообщение. Писал Яковлев. Писал о бушующем морях, сиренах, пароходах, приходах, вине, дне, раках, казематах, о пучинах, Немезидах, лужах, людях, обо дне и обо мне. Какой-то бредовый стишок. Не люблю стихи. Никогда не любил. И сейчас особенно. Ну надо же, он еще и поэт. Даже новый адрес умудрился зарифмовать. Просто не друг, а подарок с неба.
Решил ему выложить все как есть. Это моя последняя услуга для него. Он спросил, не хочу ли я зарабатывать. Нет. Не таким образом. «Нет, так нет», – ступал ответ. Неужели получается слезть с этого крючка? Но праздновать пока было рано… С моим здоровьем убежать не получится. И если меня попробуют схватить, то они меня схватят – это сто процентов. Ложь, хоть и во благо, тогда обернется страшной реальностью. Естественно, выбора у меня не было. Зато была вероятность того, что он меня обманывает. Тем не менее, я пошел.
Выполнив все, что от меня требуется, заблокировал снова этого скота. Мне поплохело. Надо успокоиться. Поставил чайник. Подготовил чай с мелиссой. Пока это все доходило до кондиции, погладил кота, осмотрел комнату. Берлиоз наш – это отдельная и достаточно длинная история, а вот про аптеку мою живительную расскажу. Именно про нее обмолвился Самуил Тимофеевич, называя ящиком. Он скромничает. Как всегда.
|Интерлюдия вторая
Вообщем, у нас была своя домашняя аптека. И я не говорю про маленькую аптечку, которую мама достает из ниоткуда в случае необходимости. Без опознавательных знаков и надписей. Наверное, значение важнее обозначения. Нет. У нас висел деревянный, прибитый ящик. Причём презентабельного вида. Не сколоченный из того, что было под рукой. Вещь дорогой работы! Имеет смысл взять вещь получше, даже если она просто радует глаз, особенно когда вы пользуетесь ей ежечасно. Как сейчас помню отлично обработанное дерево, каркас и прозрачная дверца. Там была даже зелёная подсветка, правда работала она на батарейках, и так как выключалась она только когда садились батарейки, приходилось их часто менять. Была даже надпись «аптечка», однако в детстве я оторвал букву «е» и «ч». Сейчас я жалею об этом. Надпись и сам ящик теперь не выглядят так совершенно. Даже не помню, зачем я это сделал. Ах, точно! Припоминаю… Думал тогда, что этот ящик огромен. Действительно, он был крупным. Где-то метр с длину. Полметра в ширину. Напоминал тех самых водяных роботов, вклеенных в некоторые здания: двадцать рублей за пять литров. Возвращаясь к моей мысли, я думал, что такой шкаф не может быть в уменьшительно ласкательном роде, а только в утвердительном! Смешно думать об этом сейчас. Часто в данный момент я ловлю себя на мысли, что в полностью заполненной аптеке мне постоянно чего-то не хватает.
Хотя один раз в прошлом мне с головой хватило… Это был первая и последняя моя попытка вылечить себя. Хотя я не хочу сейчас вспоминать, как мне полосками желудок. Если снова подумать об этих буквах, то на ум приходят не только плохие воспоминания. Такие маленькие проявления искусства – обычное желание проявить себя, самовыразиться. Всё, что производят дети, за исключением одаренных, воспринимается остальными как что-то несуразное, неказистое и ненужное. Как бы родители и воспитатели не играли роль довольного акционера, купившего лучшую работу любимого автора, дети все равно видят, как относятся к их труду. Помню, к примеру, в начальных классах мы всем классом нависли над своими рисунками. Каждый над своим, и каждый ревностно относился к своему стилю и идее. Обычно такой отдачи не было. Часто не торопились или торопились, чтобы потом ничего не делать. Сдавали работы откровенно сырые. Получали свою четверку и были таковы. Были к этому равнодушны.
Вот именно в этот самый день, на этом самом уроке появилась мотивация. Производитель лучшей работы отправится в кино на новый, модный мультфильм в кино. С упоенным вдохновением художника мы принялись за работу. Каждый работал на свой максимум. Такая инициатива с нашей стороны обрадовало саму учительницу. Закончив, мы сдали работы, кто-то еще нервично наносил последние штрихи, в надежде, что именно этот мазок фломастера поможет им выиграть. Сдавая свою мазню, пролистал пару листов внизу и был раздавлен. Выиграть мне было точно не суждено! Отпросился в туалет. На вопрос, не хочу ли я узнать, кто выиграет, ответил своими вышеперечисленными мыслями. Даже так меня не отпустили. Дождался, пока Анжелика Владимировна посмотрит все работы. Делала она это быстро, даже слишком быстро. Когда я листал сквозь другие работы, и то был более рассудительным. Подумав, что просто за эти долгие годы она наметала себе глаз, я дождался так называемого награждения. Выиграл Петька Усманов за ним приехал отец, ворвался в класс весь запыханный и забрал его. Петя хотел показать ему рисунок, но отец говорил, что им надо поторапливаться. Они ужасно опаздывают! Учитель, немного опомнившись после такой сцены, позвала меня.
– Ты ведь хотел в туалет, можешь прихватить их с собой? – я уже, кажется, понимал, к чему это все ведет, но я переспросил.
– И что мне с ними сделать?
– Можешь попу подтереть, хотя лучше просто выброси
от греха подальше, – задача была ясна. Осталось только исполнить. Проходя к двери, посмотрел, не посмотрел ли кто-нибудь на меня с их работой в руках. Нет. Все были заняты своими делами, создавая невероятный шум и беспорядок. Резкий контраст к тому, что было буквально десять минут назад. Идя по коридору, осознание того, что билет был куплен специально для Усманова его отцом, накинулась на меня, как страшный зверь. Игра была сыграна задолго до начало самой партии. Расчет был сделан – победитель выявлен. Конечно, глупо сейчас так думать, но тогда именно такие мысли и были у меня. Проходя мимо мусорной корзины в коридоре, у меня появилось желание выкинуть их именно туда. Ведь Анжелика Владимировна не уточнила, куда их выбросить. Усевшись в этой корзине, они должны быть замечены моими одноклассниками! Обязаны! Я этого не сделал. Вместо этого зашел в туалет и открыл окно, тогда они ещё открывались, это тоже отдельная история. Ну и пустил по ветру всю нашу выставку. Листки исчезли. Были быстро затоптаны и заметены. Фасад не хотел ломать, наверное. Не хотел, чтобы кто-то проходил через это осознание или видел свою работу никому не нужной. Пока мы работали, я чувствовал хоть какую-то пользу от всего этого, да и учительница тоже! Но это было единое исключение. Больше ничего подобного не было. Даже не из-за нижеперечисленных событий, а просто из-за наплевательского отношения. Как в дуэли на диком западе, вы стоите друг напротив друга, и тот, кто первый наплюет на противника – выиграл. Хотел бы я, чтобы эта история закончилась здесь.
Но в этот самый день в той самой квартире, где жило семейство Усмановых, прогремели выстрелы. Вернувшись пораньше с охоты, отец Пети застал свою жену в постели с другим мужчиной. В порыве ревности он их застрелил их из своей Сайги. После он позвонил учительнице и договорился о подставном конкурсе. Забрав сына, он отправился обратно в Тайгу. В машине, предположительно находилось то самое ружье. Их больше никто не видел.
Конец второй интерлюдии|
Глава вторая| Времена года|
По малодушию своему все-таки вышел его поддержать. Был он в той же позиции, в том же настроении. Увидев меня подходящего, видно было, как он в спешке пытается выстроить свой прежний фасад. Он меня тут же встретил градом.
– Тебя здесь быть не должно. Ты выздоравливать должен. Экономь силы, потому что они тебе пригодятся. Тебе предстоит сделать много больших выборов, – на все вопросы, которые у меня были, он дал один ответ. Только от таких ответов появляется еще больше вопросов, но было понятно, что ничегошеньки у него не знаю, как и у Энговатова. Пытался разузнать, что у них там происходит и только получил – Узнаешь, когда выздоровеешь. – хотя одно все-таки мог узнать.
– Коля, скажи… Ты знаешь про мое прошлое? Про школу.
– Давай лучше я спрошу. Какое у тебя любимое время года? Зима? Лето? – видимо он не хотел об этом говорить, как будто мне это доставляет великое удовольствие. Мне просто нужно знать… Однако в следствии приличий нужно было продолжать заданный тон.
– Весна. Весной я родился и природа рождается со мной. Эта свежесть, раскрытие. Запах цветущей сирени, когда проходишь мимо кустов утром. Проводишь рукой по ним и чувствуешь, что не только ты их трогаешь, а и они тебя обратно. Чувствуешь саму жизнь. Только это не запах весны, как многие считают. Истинный запах весны наполнен куда большими нюансами. Это чистый воздух, такой тонкий и легкий, что его почти не поймать. Почти как аромат духов у красивой девушки. Был дан только момент уловить всю красоту не только ее, но и ее шлейфа и ты не почувствовал всего, а осознал скорей. Осознал на фоне усталого, грузного запаха зимы. Словно пота старика, который слишком заигрался и не хочет уходить.
– Весна, значит. Все воспринимают весну с осенью как сезоны переходные, а значит, незначительные. В корне не согласен. Весну ты очень точно запечатлел и объяснил в словах. Вижу, что ты видел мою выставку «Времена», – я кивнул. – Тогда осень, позволь мне. Это самый нелюбимый сезон. Всегда на последнем месте, что, как мне кажется, делает ее темною лошадкой. Этот сезон гроз поражает своим величием, своими красками, приближаясь слишком близко, собирая разноцветные листья теплых цветов в охапку и бросая в воздух. Смотря, как с неба спускаются листья, говоря о прежнем. Говорят на своем, только понятно, по чему они скучают и теряют. Подбирая уцелевшие каштаны, кладешь с водой в стаканы. Надеешься, что они еще проживут немного в воде и сохранят свою красоту в рисунке.
Она тебя отталкивает переменчивым настроением, угрюмостью, тяжестью. Шугает раскатистыми криками гроз и погружает в свою бесконечную грязь. Этим обрисовываются черты женщины роковой, в годах, опытной. Она играет тобой, как хочет. Ее очертания можно найти в моей выставке – «Времена». В ней я не только хотел олицетворить все сезоны года, но и показать, ну или хотя бы попытаться показать вечную красоту этих олицетворений и одновременно с этим нашу скоротечность, историю даже. Внутренняя, внешняя – не важно. Их характер, их персонажа показал. Сложность осени и простодушие весны. Всю тяжелую серьезность зимы и отсутствие лета. Ты присутствовал?
Присутствовать не пришлось. Зато фотографии этой выставки смотрел по несколько раз с какой-то злобой. Будто пытался соперничать с Бобенко в мастерстве и завидовал с позиции проигравшего.
Зима была угрюмым мужиком в годах, с пышной бородой, которая отсылала к мягким снегам, из которых он как раз был вылеплен. Чело его было редеющее, однако больше всего внимания привлекал к себе большой, четко выточенный, как на станке, лоб. Сидел он на ледяном троне с каркасом из палок. Хоть стул и был обычный, только казался он троном. Главной причиной было то, как выставка представляла его. Нужно было заглянуть в маленькую щелочку и наблюдать сцену.
Люди выстроились в очередь перед Зимой, и плача, просили. Зима находилась, по-видимому, в какой-то избе, куда она пришла насильно и установила свой порядок. Тема насилия и главенства Зимы очень четко проступала в инсталляции.
Щелка так располагалась, что ты, как зритель, видишь сначала просящих, потом уже самого царя. Взглянув на него внимательно, понимаешь, что смотрит он прямо на тебя и уже готовиться крикнуть стражу схватить тебя. Осознание, что ты тоже житель этой деревушки, куда ворвался царек, наконец приходит. Ты просто оказался удачливее остальных и прячешься, подсматривая, как маленький ребенок, но твоя удача долго не продлилась.
Монументальная работа предназначенная, для очень немногих. Все фигуры, начиная с Зимы и заканчивая самой отдаленным от зрителя просителем, были очень детализированы. Внешнее окружение, повлиявшее на атмосферу, тоже было проработано из снега и льда. Большинство просто проходили, не замечая маленькой щелки. Коля, конечно, мог бы ее выделить, сделать больше, поставить табличку. Только он выбрал создание произведения, от нахождения которого зритель почувствует, что нашел это лишь он один. И постепенно вживаясь в роль, страх и удивление нарастало у них. Отшатываясь, они удивлялись, что находятся в совершенно другом мире, чем на картине.
Следующей шла весна. Точней бежала. Как ее и описывал: легкая, почти невесомая. Она была прямо за углом, и когда ты проходишь за угол неожиданно встречаешься с летучей и прекрасной фигурой весенней девы. По задумке вы должны столкнуться с ней, не заметив ее за углом. Учитывая, как хорошо и живо она была сделана, в это не так было трудно поверить.
Одна нога была в полете вытянута вперед, расслаблена. Другая нога в напряжении отталкивалась, и в большом напряжении можно было различить разнообразные мышцы. Рука дальняя – отставленная, ближняя – согнута и прикрывала пышную грудь. На лице была написана решимость яркими красками.
Проходим дальше. Мы видим Осень за игрой в карты. Период был двадцатых годов в Америке, и одеты они были соответственно. Обрамление в комнате было минимальным. Осень достала сигарету и положила в свои соблазнительные губы. Все потянулись ей предложить огонька. Даже тот, кто сидел за круглым столом напротив нее. Бедняга чуть ли не полз по довольно размашистой мебели под ним. Огонь действительно был настоящим и горел сквозь представление с помощью неизвестной системы. Забыл упомянуть, что свет тоже, во-первых, был! Был при помощи проводов, подключенных к квартире добровольца. А во-вторых, он был незаменимым рассказчиком из комнаты в комнату. Наглядно это было именно в осенней комнате, поэтому и вспомнил. Лампа висела вроде ровно по центру стола, но почему-то элегантная дама освещалась лучше остальных. Не знаю, была ли так направлена лампочка или еще какой трюк, по фото было непонятно. Только мне кажется, что это умелый обман зрения. Нам кажется, что она светится изнутри, нам кажется, что на нее падает больше, потому что к ней самой тянутся, как к свету. Эта была работа не такого высокого калибра как остальные и посыл у нее был соответствующий. С этой покер комнатой Коля планировал кинуть сеть на как можно большее количество людей. Откуда это знаю? Один из стульев был пустым и это было изначально. Люди могли забиться туда битком и сделать фото за столом. Стоит ли и говорить, что Осень стала самой популярной скульптурой?
У вас мог появиться вопрос, как появился он в свое время у меня. Где же Лето? Ответ был написан на конечных стенах, ограждающих произведения «Лета нет». Это придавало еще больше темных тонов и так в большинстве не особо жизнерадостным картинам. Какого-то определенного здания, которое помещало бы все сцены под одной крышей не было и думаю уже не будет. Это стиль другого снежного творца, и Коля не хочет даже намекать на пересечение их стилей. Поэтому дикие, неприрученные стены бродили между экспозиций, чтобы не казалось пустынно. Или что стоят три коробки вместо четырех, хотя за это его никто бы не обвинил. Нет. Обвинил бы. Есть такой человек. Даже с коробками обвинил бы. И я не говорю про самого Бобенко, а про вышеупомянутого творца.
Творец прокомментировал в группе, что это маленькие шаги, нет, даже поползновения младенца, который еще даже не умеет ползти в его сторону, великого и превосходящего во всех отношениях искусства зодчества из снега. Появившейся после Коли, как и все творцы по снегу, он давно был на слуху, и непонятно, из-за его произведений или его эпатажной натуры. Сава, так его звали, делал большие и могучее дома и здания из снега. Он их сдавал любым желающим. Продавал. Потом снова строил на заказ. «Он же больше зочный, строитель, чем архитектор и художник» – можете подумать вы, и будете совершенно правы. Он ищет в этом исключительную выгоду, которую и получает. А что делать богатым и успешным людям? Конечно! Указывать простолюдинам свое место в пищевой цепи на просторах интернета. Сава указывал всем скульпторам, что их жалкие попытки что-то изобразить из снега бездарны и они только тратят снег в пустую. Было ему все равно, что большинство думает о нем, и он принял роль злодея. Полной противоположности Коле – бескорыстного, неконфликтного художника и творца прекрасного.
Только если бы все эти злодеяния распространялись на интернет… Скоро, заимев деньги и вместе с этим власть, Сава собрал банду и не образную, как у Коли, а самую настоящую ОПГ. Выявляя в соц. сетях негодником, он вычислял их и заботился о том, чтобы они ему больше не мешали. Страшные слухи гуляют о сломанных руках, вывернутых пальцах, сломанных челюстях и других радостях жизни. Его не посадили только потому, что это все остается слухами, хоть и с подтверждениями, которые спускаются на тормозах. То, что это всего лишь слухи, говорит тот факт, что Коля избегал такой судьбы и все это время был цел. Ну или потому, что просто игнорировал его комментарии и посты. Плюс, у capo была такая команда… Что один Пахом может распугать с дюжину крепких мужиков. Немного отвлекшись, возвращаемся разговору с Колей. Несмотря на все выше, ответил ему коротко:
– Да, в группе выкладывали.
– Да – а – а… А что по фото увидишь? Нужно воочию видеть скульптуры. Начиная с размеров, объемов, грандиозности, которая вытекает из всего этого, и заканчивая маленькими складками, линиями резца, ошибки и как художник он их преодолел, окольные пути нахождения решения наконец! – решил с обидой высказать немалое, что понимал по фото. Вообщем, это было вкратце вышеперечисленное. Слушал Коля меня внимательно, не разу ни перебил. Убедившись, что все рассказал, Коля, наконец, спросил:
– И это все ты понял по фото выставки?
– Да, ни разу там не был.
– Это удивляет. Первый раз такое понимание скульптуры и замысла вижу только по фото. Только – только – только надо было там быть! Твое понимание, я бы сказал – отличное, но не идеальное. К примеру, с Осенью.
Ты не видел, как эти огоньки у них в руках расплавили им руки. Я за этим наблюдал, но почему-то не захотел перекрывать газ, который был вшит в туловище снега. Мне показалось, это так остроумно, что я сам лучше бы не придумал. Они готовы лишиться рук, чтобы только прикурить сигарету красотке. Это полностью совпадало с «поверхностным» смыслом, который я туда вложил.
– Я такого не говорил!
– Но ты о таком подумал! Ладно, идем дальше. Весна. Ты не видел, как она вдребезги разбилась, а это само по себе представление.
– Чего?
– Да, она была настолько легка на подъем, что так же легко упала. Кто-то от испуга ее задел, и она рухнула. Тоже подходящая судьба, по моему мнению.
– Ты так об этом говоришь… Тебе не было ее жалко?
– Нет, нужно уметь прощаться со своей работай. Эта уйдет. Новая придет, как бы холодно это не звучало. Ведь я делаю из снега и льда, это все в любом случае исчезнет. Наверное, просто боюсь слишком привязаться к ним.
– И ничего не сказал уронившем?
– Это был мужичек. Достаточно впечатлительный, как показалось. Долго извинялся. А я ему ничего. Все, начиная с задумки изваяния и постоянного подозрения, что она слишком хрупка, и до финального момента, когда она, наконец, нашла свой трагический финал. Все это было неизбежно. Сознанием я не представлял, что именно так закончится, но на подкорке видел финал и шел к нему. Сказать, что я полностью осознал, что она упадет, невозможно. Как невозможно сказать, что не осознавал – тоже. Бывают такие моменты в жизни, когда просто идешь навстречу судьбе, понимая свой конец. Она ведь такая невесомая и так бежит – сломя голову, как у меня мама говорит. Секунда. Неловкое движение. И все.
Не хотя дальше погружать его в такие мысли, решил перетянуть одеяло разговора не себя:
– Получается, все остальное не увидел, потому что физически не мог это сделать? Ведь про зиму ты ничего не сказал.
– Ты ошибся в замысле пустого стула и общую пустоту комнаты. Я просто не успел. Точнее, фигура была готова, и я второпях наношу линии, жестоко ошибся и со злости расколотил истукана. Так стул пустым и остался. Поэтому и не было Лета. Только об этом знал намного заранее. Разница в том, что в последнем случае можешь оформить, будто так и задумывалось. Писали, что это емкий комментарий на то, что у нас три теплых месяца, которые нельзя назвать летом, и то, что Весна исчезла в осколках, не успевши появиться – совершенно неслучайное. И что люди готовы тянуться даже к Осени, зная прекрасно, что из этого ничего не выйдет. А на самом деле? Халатность и отвратительное распределение временем и силами, – было ясно: здесь нам вдвоем нечего сказать. Не желая уходить и продолжать эту паузу, решил поднять ему настроение следующим:
– Зачем ты снежную бабу колотил? Какой бы она не была, но она женщина. Нельзя так делать… – не найдя ничего лучше, наконец выдавил. В голове, как это обычно заведено, звучало все получше…
– Мои произведения – не снежные бабы и снеговики! И никогда ими не будут! – с какой-то яростью он огрызнулся. Даже опешил… Это было и так понятно. И мне, и ему понятно. Конечно, шутка неудачна, только стоит ли так реагировать?
– Не в смысле названия, то есть определения. Я… Я только как в шутку, – совсем не складно и мято оправдывался. Боясь обидеть его и так не в самом стабильном состоянии.
– Серый. Иди домой и выздоравливай поскорей. Ты нам нужен. Сильно… – зря все-таки вышел. Нужно ему было побыть одному. Последовал его приказу и, вернувшись домой, долго не мог уснуть.
Глава третья| Одна дверь исчезает – другая появляется|
Разбудила меня мама. Все как обычно. Только на этот раз ничего обычного не было в том, как она меня разбудила. После трясучки с испугом раскрыл слипшиеся глаза. На вопрос, что случилось, она предложила посмотреть на нашу входную дверь. Ее голос и интонации мне совсем не нравились. Пройдя с ней к двери, увидел ужасное.
Вся дверь была залита краской разных цветов и консистенций: какая-то была из баллончиков, какая-то разбрызгана с кисти. Вся дверь трансформировалась в холст для создания современного искусства. Краски не принимали какую-то определенную форму или замысел, они просто стекали, перемешивались и жили своей жизнью. Пестрые, в каком-то месте даже кислотные цвета держали на себе надпись белой краской «Дорогой, разблокируй меня!» и много, много сердечек… У этого маляра было слишком много времени на его руках. Он не поленился принести сюда целый арсенал разных красок. Хотя мог ограничиться одной надписью. Можно говорить про него все, что угодно, но талант у него был. Талант мучить людей. Его креативность, время и энергию нужно было направить в нужное русло, только уже поздно.
– Ничего не хочешь мне рассказать? – видимо, обильный отдых вызывает у меня вредную привычку чересчур ерничать. Или просто это мой защитный эффект, чтобы не съехать ментально окончательно, или же я выгадываю время, чтобы придумать правдоподобную ложь. Последнее самое вероятное, так как только проснувшись котелок, отказывается варить. Вообщем, принял позу критика, подставив губы под указательный палец, будто показывая знак тишины для остальных. Прищурил глаза и сделал вид, будто от моего решения зависит будущее этого художника
– Работа экспрессивна. Виден талант, но видно так же, что художник неопытен… – она справедливо дернула меня за руку, убив акт.
– Сережа, блин! Это что такое?! Я тебя спрашиваю!
– Тут такое дело… Тебе не рассказывал, чтоб ты лишний раз за меня не переживала. Познакомился с одной девушкой через интернет. У нас все хорошо шло и идет… Только поругались на ровном месте и заблокировал ее со злости. Пустяк! А она названивала мне. Мы вместо перемирия еще больше разругались. И вот она решила свои переживания через искусство выразить, взяв нашу дверь за холст.
– Сережка… Я за тебя рада, конечно, но аккуратнее надо как то быть в отношениях. И речь идет не про те моменты, когда вы разругались в пух и прах, но и когда вы начинаете любить настолько сильно друг друга, что поцелуев становится недостаточно и вы…
– Мам! – уже чувствовал, как за этими глазками в дверях появляются старые, сморщившиеся глазные яблоки и наблюдают за нами. – Давай лучше зайдем. Зайдя, объяснил ей, что насчет этого уже в курсе и уверил, что знаю, чем пользоваться. Насчет двери сказал, что разберусь уже сегодня.
– Лучше разберись в чувствах с ней, а то она превратит наш подъезд в свою выставку. Делать было нечего, я разблокировал «ее», пока «она» еще глупостей не натворила. Первое сообщение было в духе предыдущих посланий. «Скучал по тебе, котенок. Как я понял, получил от меня мой подарок? Цени его, через пару лет поднимется в цене и сможешь продать коллекционеру». – «Давай без цирка». – «Давай. Почему ты мне не подчиняешься?» – «Не обязан. Мой долг тебе перекрыт сторицей». – «А как же выручить старого друга в беде? В брошюре писал, что у нас не хватает рук. На этот раз получил бы неплохую плату», – тут решил смухлевать снова. «Какая брошюра?» – «Хватит лгать, Волчок! У меня есть способы узнать все! И я знаю точно, что ты получил мою посылочку. Ничего, ничего… Боги сегодня милостивы и готовы тебя простить за еще одно подношение на адрес. Конечно, про плату можно забыть теперь… Но кого винить, кроме самого себя, не так ли? Ты и так принес много расходом, когда лежал на дне. Что тоже полная выдумка. Как мы теперь можем согласиться – в самый нужный момент ты не сделал то, что от тебя требовалось. А в этом деле бездейство равняется противодействию!» – «Хорошо, давай свой адрес». – «Свой я не дам, а вот нужный для дела вот…»
Паника нахлынула. Кашель зашелся с новой силой. Здесь не выдумаешь красивую историю. Ложь действительно, как снежный ком все увеличивалась в размерах, спускаясь с горы, пока я сам стоял у подножия, дожидаясь столкновения. Адрес был, но то, что надо было доставить, не было. Оно сейчас плавает по канализации на удовольствие черепашек ниндзя.
Единственный логичный выход из этой ситуации мне представлялся так: нужно подменить содержимое, как это однажды сделал Индиана Джонс. Авантюра? Полная! Следуя плану, на кухне разорвал несколько пакетиков чая и упаковал максимально похоже. Все будет как обычно. Шел закладывать чай.
Как только мимо проходил милиционер, именно, что милиционер, а не полицейский, если вы понимаете, о чем я… Случилось то, о чем я сочинял сказки для Яковлева. Мент меня остановил. Морда крупная, щеки пухли, густые брови вместе с нелепой челкой под шапкой ушанкой, как у Пахома, аккомпанировали общим чертам, создавая образ крупной обезьяны. В этом не вижу ничего зазорного. Не в том смысле, что обезьяна – благородное животное, а в том, что мы все, наверное, произошли от обезьян. Эту тему мы еще не прошли до конца. Остановил он меня, пройдя мимо вначале, выдохнув уже на крейсерской скорости. Направлялся по своим делам, но не тут то было. Конечно, боятся мне было нечего, если что и найдут у меня, то это будет подозрительно завернутый чай. Только не хотелось проходить через этот бюрократический ад. Тем более это все дойдет до матери. Тогда ком лжи для нее придется увеличивать. Его вообще не должно быть! Тем не менее, пройдя мимо, спустя десять секунд крикнул мне «Стоять!» Встал. На месте и не оборачиваясь. «Подойди…» – развернувшись, подошел, опустив глаза.
– Четырнадцать есть?
– Нет. Тринадцать весной будет.
– Будет, – как-то двусмысленно прогремел. – Что здесь делаешь? А?
– К другу пойти в гости хочу, – он начал дышать громко своими крупными ноздрями, будто забирая весь воздух у меня. Поразмыслив таким образом, заключил:
– Передай другу, что ему переезжать надо. Район криминальный… – кивнув, вернулся на свою дорогу ярости. Погрузившись в новые размышления, сделав пару шагов, осознал полностью, что голова моя – враг мой! Представляю новую свою выдумку – покажу менту кулек, каким-то образом… Скажу, что это чай. Меня заберут в отделение для разбирательств, так как естественно мне не поверят. В отделении при допросе сниму видео и отправлю нашему Фоме неверующему и уже он сам меня заблокирует, чтобы не попасть под молот правосудие. Конечно, никакого удара данным молотом не будет, все спишется на непонимание сторон, но и чай этот со мной пить там не будут. Такое ощущение – чтобы выбраться из проблем, мои решения приводят к еще большим проблемам. Если бы я так же ловко лепил огромные снежные комья, Коля делал бы скульптуры десять метров росту.
Все-таки решил прибегнуть к новоиспеченному плану. А знаете, что в новых планах почти есть всегда? Недоработки! Как мне ему показать этот сверток? Нельзя же пройти мимо него и бросить куль невзначай рядом. «Я иду к другу». Ничего получше нельзя было выдумать? Теперь, когда спросят, кому это я нес чай, что отвечу? Другу? Да! Собирались чаепитие устроить на английский манер. Чаепитие, от которых каждый школьник бежит и срывается с места… Поздно думать. Надо было действовать. Он уже уходил!
Взял пакет. Недолго думал. Швырнул об землю! Звук был смачный, но дело было в том, что он идет дальше… У него что, тоже наушники в ушах, как у Коли тогда? Мотаясь из стороны в сторону, искал выход из ситуации. Прохожие смотрели на меня, как на сумасшедшего. Сверток все еще лежал на мерзлом асфальте. Лицо становилось влажным от пота. Неожиданно сзади почувствовал тычок из-под низа. Обернувшись, еле увидел совсем компактную бабусю. Она начала щебетать:
– Внучек! У тебя упало, кажется! – поглощенный фрустрацией на добродушное указание, ответил:
– Упало, бабуль? Да ничего страшного! – И удар полный ярости прилетел в пакет. В свою очередь, сверток проскользил почти под ноги полицейского. Он обернулся ко мне и по моему потному рылу в такой мороз догадался, что что-то тут не так. Подняв пакет, он уже сам подошел ко мне. Хоть все было как то спланировано и рассчитано, кроме этого пинка, конечно, достойного любого престижного футбольного клуба мира, однако стоял я как вкопанный, когда ко мне приблизилась тучная фигура.
– Значит, ты это другу нес?
– Да.
– А что в упаковке? Подозрительно выглядит.
– Чай.
– Точно? Хоть ты на кладмена не похож, все равно… —
Поверить не могу, – детина готов меня отпустить вследствие полуготовой лжи и того, как выгляжу. Пришлось помогать и ему, и мне заодно.
– А – а – а… Я… Я шел…
– Ясно, в отделение разберемся.
Есть! Ура! Дело пока продвигается как надо. Вовремя нашего похода к отделению мне сообщили, что со мной пообщается участковый. Пройдя сквозь отделение, мы вошли в кабинет с надписью: «участковый Турчин А. А.»
