Амулет. Книга 2
Николай Лединский
Два главных героя романа – Григорий и Стас, – до поры до времени вовсе не знавшие друг друга, волею судеб оказываются причастны к одной и той же загадке – к странной истории амулета «Тайна вселенной». Читателю становится ясно, что в охоту за амулетом, судя по всему, вмешивается еще некая третья сила, но кто и почему это делает, разгадать как героям романа, так и его читателям оказывается не так?то просто. Амулет, способный влиять на судьбу человечества, в свое время был разделен верховными вождями народа майя на несколько частей, и теперь именно Григорию Ачамахесу надлежит отыскать и собрать воедино фрагменты «Тайны вселенной».
Николай Лединский
Амулет. Книга 2
Не кради
(Библия, Исход, глава 20, стих 15).
Глава первая. Григорий.
Последнее время я стал ловить себя на том, что страшно невзлюбил телефон. Возможно, это было связано с тем, что я прекрасно улавливал мысли звонивших мне людей – как оказалось, по телефонным проводам они тоже передаются. По большей части в них не было ничего особенного, но сама эта двойственность доходившей до меня информации чрезвычайно раздражала. Кроме того, вот уже несколько дней меня не оставляло какое-то странное предчувствие, что именно через телефонный аппарат навалится на меня очередное несчастье.
Звонок прозвучал в середине дня – я как раз приводил в порядок привезенные из Мексики бумаги, давно уже обещанные Станиславу Ивановичу. С большой неохотой оторвавшись от размеренного и успокаивающего занятия, я подошел к телефону. Оказалось, со мной желает побеседовать моя драгоценная мамуля. Ложная тревога! Хотя, опять же – приятного мало – наверняка будет пилить меня на предмет недостатка сыновней любви, или уговаривать навестить какую-нибудь из наших полупомешанных престарелых родственниц, или – и это самое худшее – начнет сватать мне очередную невесту – страшную, как смерть, дочурку одной из своих многочисленных подруг.
Опасения подтвердились на сто пятьдесят процентов: сначала мне пришлось выслушать жалобы матери на одинокую старость – сперва свою, потом – наших многочисленных тетушек, которых я, эгоист этакий, не навещал уже несколько месяцев, и – на закуску – предсказания одинокой старости уже для меня самого.
– Гриша! Ну, как же ты не понимаешь, ведь в сорок с гаком уже поздно будет – кто на тебя, дурня потасканного, позарится. А если и позарится, то вертихвостка какая-нибудь, прости Господи – останешься не только с носом, но еще и с рогами. А дети! Как ты с ними, подросшими, управляться будешь – в шестьдесят-то лет?! О себе не думаешь – о матери подумай, мне уж годов немало, могу и не дождаться внучат. А так хочется понянчить на старости лет. Кстати, у моей подруги, Софьи Андреевны, как раз дочка на выданье – красавица, загляденье просто…
Тяжелый приступ тоски навалился на мою многострадальную голову. Мамины представления о красоте сулили встречу с прыщавой малоподвижной девицей – серой, как мышка, и глупой, как пробка. А не поехать нельзя – обычные отговорки (загружен работой, готовлюсь к совещанию) в случаях, когда маму одолевал очередной приступ брачного гона, совершенно не годились. На все возражения у нее был готов стандартный ответ: «Работа подождет, семья – важнее!».
Неожиданно мне в голову пришла, как тогда показалось, спасительная мысль:
– Знаешь, мама, а у меня ведь уже есть невеста, просто еще не успел тебя обрадовать.
Материнский монолог прервался на полуслове – будто разбился о какую-то невидимую преграду. После томительной паузы, грозившей, как мне показалось, затянуться на неопределенное время, мать все-таки собралась с силами и выдавила из себя:
– Кто она такая, чем занимается?
– Работает в моей бывшей конторе.
– Хм, а ты не врешь часом?
– Что ты, мама, конечно же, нет!
Произнеся эту фразу, я непроизвольно начал вспоминать Милочку – именно такой, какой увидел ее в нашу последнюю встречу. Поразительно – ведь я мог и вовсе забыть о ней, если бы не этот неожиданный мамин наезд. Вспомнив необыкновенно ярко ее лицо, я сказал абсолютно искренне:
– Очень красивая девушка! Молоденькая…
Для того, чтобы представить себе реакцию моей матушки, использовать дар проникновения в чужие мысли не было нужды: и без него я ясно представил, как родительница недоверчиво поджала губы:
– Ну, – с вызовом процедила она, – и кем же работает твоя пассия?
– Секретарем.
– Так я и думала! Ты совсем распустился! Порядочную девушку найти не можешь – так спутался с какой-то секретуткой!
– Не «спутался», мама. И вовсе не с «какой-то секретуткой»! – обиделся я за Милочку, которая, несомненно, была порядочной девушкой. – Ее зовут Мила. Она работает у нас секретарем. Понимаешь – квалифицированным сек-ре-та-рем. И негоже вам, Галина Евстафьевна, в ваши-то лета использовать такую пошлую лексику по отношению к своей будущей невестке.
Мама прекрасно знала, что по имени-отчеству я величаю ее лишь в минуты крайнего раздражения, и тотчас переменила тон:
– Ладно, ладно, – миролюбиво защебетала она. – Ты уж не сердись на меня, сынок. Просто голова кругом от всех этих историй про нынешние нравы… Я надеюсь, что твоя избранница – вполне подходящая партия, и очень рада, что ты наконец-то нашел себе невесту. И знаешь… Это очень кстати! Я как раз собираюсь устроить небольшое семейное торжество, у тебя будет прекрасный повод меня навестить. С Милой.
«Боже! – мысленно простонал я. – Это что же такое делается! Из огня да в полымя! Только смотрин несуществующей невесты мне и не хватало!».
– А что за торжество? – осторожно поинтересовался я, надеясь, что мне удастся выдумать отговорку, чтобы избежать нежелательного визита.
– Да, – обиженно протянула мама, – хороший же у меня сын…
Эта ее фраза частенько становилась увертюрой перед длинными горестными рассуждениями на тему моего пренебрежения сыновним долгом, но на сей раз маме, видимо, было некогда, и она лишь скорбно заметила:
– Как ты мог забыть, что через три дня день свадьбы твоих родителей?!
– Ну, мама, – попытался я ее урезонить, – ведь отца давным-давно нет в живых! А день свадьбы – праздник, который отмечают при наличии обоих супругов. Что же это за торжество выйдет? Скорее, день поминовения – так на то есть совсем другая дата.
– Ты меня не учи! – категорично отрезала мать. – Я сама решаю, когда мне поминать твоего отца! Я всю жизнь его любила и осталась верна священным узам брака до сих пор! Так что для меня день свадьбы – день памяти нашей любви… А ты, между прочим, дитя этой любви, – с пафосом добавила она. – Неблагодарное, к сожалению, дитя.
Я понял, что спорить бесполезно.
– Хорошо, ма, я приду.
«Нет, все-таки женщины – это непредсказуемая и необъяснимая стихия, сражаться с которой просто невозможно. Остается только расслабиться и принять ее, как неизбежность, – подумал я. – Спорить с ними – все равно, что черпать воду решетом. Они живут в ином логическом пространстве, которое является понятным и важным только для них. Мужчине никогда не пробраться сквозь дебри их своеобразных умозаключений, поскольку строятся они не на соображениях разумности или необходимости, а лишь на сиюминутных эмоциях и иррациональных ощущениях. И вот на этой-то сомнительной почве женщины умудряются создавать целую собственную мировоззренческую систему, которой, видите ли, обязаны соответствовать все их близкие, независимо от того, хотят они этого или нет».
– Только, мама, – предпринял я еще одну попытку отвертеться от смотрин, – может быть, я познакомлю тебя с Милочкой в другой раз? Все-таки чужой пока для тебя человек… А в такой день приглашают только самых близких. Да и ей будет неловко…
– Очень даже ловко! – парировала мама. – Раз ты сам называешь ее своей невестой, значит, она уже почти член нашей семьи, – хорошо, что мы говорили по телефону, и мама не могла видеть, как при слове «невеста» мои щеки залились краской стыда. – К тому же, соберутся все наши знакомые, она сможет получше узнать и твою семью, и круг нашего общения. Да и вообще: мне надоело постоянно оправдывать тебя перед людьми. Вечно у тебя все шиворот-навыворот. С женой развелся, сплошные неудачи и неприятности. А ведь ты уже не мальчик! Может, если твоя Мила действительно так хороша, я хоть чем-то смогу гордиться перед своими знакомыми.
– Мама, зачем ты так! Что значит «сплошные неудачи»? Кажется, до сих пор я ничего ужасного не совершал!
Тут уж матушке крыть было нечем, а посему она перешла с атаки на вежливое отступление.
– Ладно, предположим, насчет неудач я погорячилась. Однако и ты не во всем прав. Поэтому прекрати придумывать свои дурацкие отговорки. Я жду вас в субботу к пяти вечера, – и, не оставив мне ни малейшего пути к отступлению, она грохнула трубку
«Так… И кто, спрашивается, меня за язык тянул? – растерянно крутил я в руках шнур от телефона, пытаясь сообразить, как выпутаться из глупого положения. – Ну, выслушал бы очередную порцию маминых причитаний по поводу своей неустроенной личной жизни – ничего, не впервой! Мог бы и потерпеть. А что теперь? Мало того, что наврал с три короба, так еще и впутал в свое вранье постороннего человека! Еще неизвестно, согласится ли Мила сыграть для меня эту роль. Собственно, с какой стати ей соглашаться – мы ведь даже не друзья, а так… бывшие сослуживцы. Да… Влип!».
Я окончательно расстроился и, чтобы хоть немного привести мысли в порядок, отправился на кухню заварить кофе. Несколько глотков ароматного напитка сделали свое дело – мое положение вдруг перестало казаться таким уж мрачным и безвыходным.
«С другой стороны, – рассуждал я, млея от проникающих на кухню солнечных лучей и шоколадного привкуса Irish Cream, – возможно, я неосознанно сделал сейчас вполне стоящий ход. Что, если Мила пойдет мне навстречу, я представлю ее маме, а потом… Да мало ли, что может случиться потом! Я всегда смогу потчевать маму байками о том, что наши отношения развиваются сложно, что я не вполне уверен в своем выборе, и все в таком духе. Зато приобрету неоспоримое преимущество – буду надолго избавлен и от упреков, и от попыток женить меня на каждом синем чулке, попавшемся маме на глаза!».
Эти мысли окончательно вернули мне бодрое настроение – я даже стал напевать себе под нос какой-то легкомысленный мотивчик.
Правда, несколько сложностей мне все же предстояло преодолеть, и преодолеть незамедлительно: во-первых, разыскать Милочку, а во-вторых – убедить ее помочь мне в столь щекотливом вопросе. Вторая проблема казалась мне вполне разрешимой – Мила принадлежала к тому типу девушек, которые всегда нравились моей маме, да и ко мне относилась очень тепло, так что я не без оснований полагал, что смогу уговорить ее на этот необременительный, но крайне важный для меня визит. Но вот первая… Черт, и куда же я подевал ее телефон! Я вспомнил нашу с ней последнюю встречу, вспомнил, как усадил в такси, она протянула мне салфетку с наскоро записанным на ней телефоном… И куда же я подевал сей автограф? Так… В тот день я получил в конторе окончательный расчет и собрал все свои вещи с рабочего места в полиэтиленовый пакет. С ним, кстати, я и в кафе отправился, так что вполне возможно, что салфетку с телефоном Милы я машинально положил именно туда …
Довольно скоро пакет обнаружился – валялся под письменным столом, тщетно ожидая, когда его незадачливый хозяин снизойдет до бесчисленного множества накопившегося за годы работы хлама, который, как это обычно бывает, и выбросить жалко, и разобрать недосуг. Я забрался под стол, вытряхнул из пакета содержимое и принялся торопливо перебирать его в поисках вожделенной салфетки. Вероятно, со стороны я представлял забавное зрелище: солидных размеров дяденька ползает на четвереньках среди каких-то папок, использованных дискет, бланков, бумаг, и вдруг с криком «Есть! Ура!» – выскальзывает из-под письменного стола, при этом довольно ощутимо ударившись затылком о столешницу, поэтому его «ура» переходит в стон.
Но, несмотря на ушибленный затылок, я был вполне доволен собой – телефон Милочки найден! Немного подождав, пока утихнет боль, я решил не откладывать дела в долгий ящик, и набрал номер.
– Гриша! – услышал я в трубке восторженный голос Милочки. – Это ты?! Как я рада! Где ты? Что ты делаешь?
«Вот именно – что я делаю?!» – спросил я себя. Ее радость была такой неподдельной, что я поневоле вспомнил нашу встречу во всех деталях, а вместе с этими самыми деталями – и ее влюбленные глаза. Похоже, я недооценил сложность второй проблемы. Но отступать было некуда, и я ответил:
– Да вот, только что вернулся из Мексики, захотелось с кем-нибудь пообщаться… К примеру, в кафе посидеть… Может быть, ты составишь мне компанию?
– Да-да! Конечно! Когда? – она согласилась на удивление быстро. – Я очень рада буду тебя видеть! Очень!
От этой непосредственной искренности мне стало мучительно неловко и стыдно. Я почувствовал себя мошенником, который собирается обмануть старика или ребенка. Хотя… В сущности, я и был мошенником – ведь я собирался использовать Милочку в сугубо личных, и, если быть честным, совсем не благородных, целях. А она, похоже, свято верит в то, что я сам захотел с ней увидеться! Мне стало совсем скверно на душе и, чтобы хоть как-то компенсировать девушке то разочарование, которое ей предстоит испытать, когда она поймет мои истинные намерения, я пригласил ее в один из лучших ресторанов города. Услышав название заведения, Милочка, как мне показалось, на миг задержала дыхание, а потом, волнуясь, принялась отговаривать меня, предлагая посидеть в менее шикарном и – соответственно – менее дорогостоящем месте. Но мне, как говорится, «попала вожжа под мантию»: я настоял на своем.
Только после того, как встреча была назначена и разговор окончен, я понял, что допустил еще одну непростительную оплошность.
«Зачем я потащил ее в дорогой ресторан?! – думал я. – Ведь у меня к ней, можно сказать, сугубо деловое предложение. А в дорогих ресторанах женщинам делают предложения совсем иного рода! Она ведь, чего доброго, подумает, Бог знает, что!».
Однако переигрывать было поздно – до назначенной встречи оставалось не больше полутора часов, так что самое время было начать приводить себя в порядок. Как назло, все валилось из рук: костюм не отглаживался, пока чистил ботинки – заляпал рубашку, и пришлось искать другую, даже побриться нормально не смог, так и явился к ресторану – со свежими порезами на щеке, словно неопытный юнец.
Я стоял у входа в заведение под названием «Глубина», ожидая Милу, и злился на себя.
«Тоже мне – пижон! Пускать пыль в глаза молодым девчонкам – большого ума не надо! Тем более, если девушка и без того к тебе неровно дышит… А вот как ты потом будешь выкручиваться? Это они все поначалу робкие, юные, неискушенные, а дай им хоть малейший повод (плавали – знаем!) – прилипнут, хуже репейника. И начнется, как всегда: претензии, несбыточные надежды, виды на будущее. Совместное будущее, заметь!».
Навстречу мне вдруг явилось нечто светлое, нежное, окутанное легким запахом сирени и невероятно счастливое. Это была Милочка.
«Что ж, для первого раза очень даже мило. Милая Милочка…» – в который раз отметил я забавную тавтологию, всегда возникавшую у меня в голове при мыслях о ней, и усмехнулся, но тут же одернул себя: «Может, хватит уже злословить и ухмыляться? В конце концов, это ты ее пригласил, и ты заинтересован в этой встрече! Она, заметь, не напрашивалась! А если тебе не повезло в жизни с женщинами, то это вовсе не значит, что теперь, при виде девушки, которая искренне тебе рада, ты можешь кривить рот, как злобный циничный карлик».
Выговор, который я устроил себе, был весьма своевременным, поскольку Милочка уже подошла достаточно близко, чтобы разглядеть ухмылку на моем лице, которую я поспешил сменить на более подходящее случаю выражение вежливого приветствия. Подчеркнуто светским жестом я подхватил свою спутницу под руку, и мы отправились в ресторан.
Несмотря на то, что Милочка была одета в полном соответствии с последними веяниями моды и при этом достойно, со вкусом, я не мог не заметить неуверенности, сквозившей в каждом ее движении. Все выдавало в ней человека, для которого роскошная обстановка дорогого ресторана в новинку: то, как крепко она вцепилась в предложенную мной руку; как нерешительно переступила порог ресторана; как смущенно озиралась вокруг… Ясно было, что непривычная обстановка тяготит ее. Словно канатоходец, идущий по канату, натянутому над пропастью, она была сосредоточена лишь на одном – постараться не сделать неверного движения, не выдать свою неопытность неуместным словом или жестом. Напряжение захватило ее целиком, не давало расслабиться – даже в ее мыслях я не мог прочесть ничего, кроме крайней сосредоточенности. Мне стало жаль свою спутницу, по моей вине переживающую такие неприятные эмоции.
«И зачем только я ее сюда притащил! Она – наивная, скромная девушка, для нее (как, впрочем, и для меня) более привычна обстановка уютных небольших кафе, чем этих пафосных ресторанов. Так чего же ради я разыгрываю перед ней Бог весть что? Ради того, чтобы потешить свое самолюбие? Ради нелепых выдумок моей матушки? Да, похоже, я в очередной раз свалял дурака! Но делать нечего – придется исправлять положение на ходу. Раз вы, Григорий Александрович, имели глупость притащить барышню в заведение, где ей неуютно, то постарайтесь вести себя наиболее приятным для нее образом, чтобы она смогла получить от этого вечера хоть какое-то удовольствие!».
Решив так, я превратился в саму предупредительность – усадил Милочку на стул, галантно отодвинув его, сделал несколько комплиментов. Через секунду к нашему столику подлетел официант, блистая такой широкой улыбкой, словно узнал в нас давным-давно потерянных, но бесконечно дорогих его сердцу родственников. Он протянул нам меню, предлагая сделать заказ, и почтительно склонился рядом, ожидая нашего выбора. Но я даже не взглянул на меню – пребывание в Мексике, хоть и длилось не так долго, все-таки дало мне возможность немного поднатореть в светских манерах. К примеру, я усвоил, что в ресторанах такого класса, как этот, делать заказ по меню считается дурным тоном, предпочтительнее спрашивать рекомендацию официанта. Так я и сделал.
В ответ официант кивнул, изогнул бровь, словно задумавшись, какое блюдо придется нам по вкусу. По крайней мере, так посчитал бы любой обычный его клиент. На его беду, я был клиентом необычным, поэтому без труда прочел в его мыслях то, что мне совсем не понравилось. Во-первых, он мгновенно и безошибочно вычислил наш статус: мы не принадлежали в его классификации ни к нуворишам, с которых можно получить солидные чаевые, ни к завсегдатаям ресторана, ни к бесшабашным гулякам, которых стоит только хорошенько напоить, и они не будут приглядываться к окончательной сумме в счете. Мы были отнесены им к самой бесперспективной и невыгодной категории: случайных посетителей среднего достатка, которые явились сюда, потому что мужчине захотелось пустить пыль в глаза своей даме, но при этом сумма, которую он намерен потратить, четко определена и не оставляет шансов на хороший заработок.
«Наверняка он еще и жмот! – уныло думал официант обо мне. – А его баба – совсем несмышленая девчонка. Ей и одного фирменного десерта будет достаточно, чтобы голова закружилась от неслыханной щедрости этого хмыря. Ну, что ж… Предложу-ка я им, для начала, котлеты по-киевски – они у нас со вчерашнего вечера залежались, никто их не берет. Но ничего – эти сожрут, скандалить не будут. Зато повар меня отблагодарит!».
– Вот, – сказал он вслух, – превосходные котлеты по-киевски. Рекомендую. Так, как у нас, их нигде не умеют готовить – своеобразный, тонкий вкус!
«Ага! Как бы нам от этого своеобразного вкуса не оказаться в Боткинских бараках с пищевым отравлением!» – подумал я, заметив, что мой дар читать чужие мысли, оказывается, может не только доставлять неудобства, но порой приносит ощутимую, можно сказать, утилитарную, пользу.
– Нет, пожалуй, – вежливо отклонил я предложение отведать залежавшейся курятины. – Котлет нам бы не хотелось. Может, что-нибудь еще?
«А этот гусь не так прост! Привередничает еще! – услышал я недовольные мысли официанта. – Небось, перед дамой своей красуется, знатока корчит. Но так и мы не лыком шиты! Что там Петрович еще просил сплавить? Рыба, кажется, тоже дрянь порядочная – неудачная партия пришла. Так мы ее лимоном обольем, петрушечки накидаем, эти лохи ничего и не заметят!».
– А свеженького судака не желаете попробовать? – его улыбка стала еще шире, грозя с минуты на минуту превратиться в гримасу сумасшедшего клоуна. – Даме очень понравится – легкое и вкусное блюдо, к тому же совершенно не повредит ее очаровательной фигуре, – он сопроводил свой комплимент легким поклоном в сторону Милочки и выпрямился, совершенно убежденный в том, что на этот раз я сдамся и приму его предложение, избавив ресторан от пары порций неудобоваримого судака.
– Нет, – отрезал я. – Судак нам тоже не подходит. Знаете что, – я выдержал короткую паузу. – Нам бы хотелось парного мяса. Свинина, например, у вас есть?
– Свинина закончилась, – поспешно ответил официант.
Так я и поверил! Тем более что мне не составило никакого труда прочесть очередную ценную информацию в его голове. Оказывается, на кухню только что завезли партию свежайшего парного мяса для ночного банкета, но неизвестный мне Петрович (насколько я понял – шеф-повар этого ресторана) строго-настрого запретил официантам принимать заказы на свинину до тех пор, пока не поймет, останутся ли у него излишки для обычных клиентов.
– Мне казалось, что я пришел в хороший ресторан, а не в дешевую забегаловку! Или я ошибаюсь? Я поверить не могу, что в заведении такого класса нет простой свинины! – я грозно взглянул на официанта, а Милочка, испуганно – на меня.
– Что вы, Григорий! Я с удовольствием поем судака…
Но я не дал ей договорить:
– И я, и моя дама будем есть свинину, и точка.
«Так, – официант был явно озадачен, – теперь нужно выбирать, что хуже: скандал с этим непонятным парнем, который требует свинины, или нагоняй от Петровича? Что ж, положим, Петрович-то – свой человек. Поворчит, да и забудет. А от этого типа еще неизвестно, чего ждать. Похоже, придется все-таки принять у него заказ – за скандал с клиентом начальство по головке не погладит. Черт с ним, пускай подавится своей свининой!».
– Думаю, мы сможем что-нибудь сделать. Только для вас – фирменное блюдо от шеф-повара, – и официант снова улыбнулся дежурной улыбкой, но на этот раз она получилась довольно кислой, напомнив маски химер или медуз на ограде Летнего сада. – Итак, две порции свинины, – записал он в свой бланк мой заказ и выжидающе взглянул в ожидании продолжения.
